Ступающая по воздуху

А гости, и мужчины, и женщины, стоят, точно пораженные столбняком, и вдруг раздается пронзительный женский крик, и вскоре он сливается с криком других женщин и мужчин, и дым превращается в копоть, и люди, топоча и спотыкаясь, дико орущей толпой вываливают из «Галло неро» на площадь Двух лун, оставляя за спиной объятое пламенем здание.

Уже темнеет, и поездка по морю в Сан-Фруттуозо отпадает сама собой. Об очень многом надо было поговорить, и сестры все еще сидят за тем же столиком в бухте Портофино. И лица одуревших от солнца мужчин все еще пылают. Эстер расплачивается. Женщины полагаются на заверения овощного торговца и садятся в его открытый пикап. По приезде в Рапалло Мауди решает прогуляться по берегу. Она говорит, что будет дома примерно через час, она целует Эстер и благодарит судьбу, пославшую ей такую верную подругу. Мауди, смеясь, разворачивает пакет из лощеной бумаги, показывает Эстер только что купленные купальники и говорит, что она, Ре, будет выглядеть в таком облачении сексапильно до неприличия. Эстер улыбается, сестры еще раз целуют друг друга в губы. Мауди идет вдоль берега, удаляясь от города в направлении Кьявари, где Ромбахи являются соарендаторами крохотного, с насыпным песком, пляжика.

Приблизительно в это же время просыпается Константин Изюмов, вернее, он подскакивает на постели, обливаясь ручьями пота. Во рту горчит, голова чугунная. Он встает, закуривает сигарету, смотрит вниз, на сереющий заливчик, и вспоминает размытые картины кошмара, который со странным постоянством является ему во время послеполуденного сна. По ночам же — редко. Затем узколицый, черноволосый, но с рыжей искрой в бородке, уроженец России покидает виллу.

Стальное чудовище, панцирный дом войны, танк выползает на бугор по Малахусштрассе. Сперва видна только башня с пушкой, в походном положении. Затем показывается вся машина вместе с гусеницами. И танк выкатывается на площадь Двух лун, утюжа брусчатку, грохоча и скрежеща траками. Первой реакцией было немалое удивление, когда машина высотой с дом появилась на пригородных дорогах. Вслед за громадиной бежали дети, да и взрослые тоже. Но вот он, словно клин, врезается в улицу Трех волхвов, и это уже внушает опасение. В полицию поступают тревожные сигналы. Но полиции уже известно о похищении танка. Известно ей и о кровавой бане в «Галло неро». «Скорая помощь» и пожарные тоже оповещены. Желтые и синие всполохи машин аварийной службы отсвечивают в окнах домов и на гладких фасадах площади Двух лун. В пожарных кранах нет напора воды. Грунтовые воды ушли слишком глубоко. Автоцистерны и пожарные машины с воем проносятся вверх по Маттейштрассе. Из «Галло неро» вырываются длинные языки пламени. Потом что-то взрывается, и огонь приобретает голубую и светло-зеленую окраску, и треск его становится еще яростнее.

Курт Кобэйн орет «Smells like teen spirit»^[40] в стальной утробе, среди кишечника, сплетенного из белых лакированных трубок и разного рода кабеля, Рюдигер прильнул к окуляру лазерной оптики, и в его зрачках отражается зеленая светящаяся точка.

— Вижу цель! — кричит он и приказывает навести орудие на колоннаду Св. Урсулы.

— Ты что, Рюди! Опомнись! — вопит в ответ наводчик.

Но тут же с содроганием чувствует холодную твердость металла. Рюди тычет ему в голову дулом пистолета.

— Еще есть вопросы, слюнтяи?!!

Кобэйн затыкается на полуслове.

— Целься!! Так растак!

— Готово! — взвизгивает наводчик, еще раз измеряет расстояние и нажимает на датчик для выноса точки прицеливания.

— Снять с предохранителя! — гремит Рюди.

— Готово! — ухмыляется заряжающий.

— ОГОНЬ!!!

Всех четырех еще трясет вибрация после откатного толчка пушки, а одна из колонн Св. Урсулы превращается в облако белой, как мука, пыли. Орудие нацелено прямо на церковный портал, и через какое-то время раскалывается архитрав и рушится карниз колоннады.

— В яблочко!! — ликует Рюди. — Это вам, святоши вонючие!! Вам, хрень богомольная!!

Паника на площади Двух лун не поддается описанию. Рюди изрыгает команды, приказывает изменить сектор обстрела; танк оживает, пушка сдвигается по горизонтали и обстреливает полицейские и пожарные машины. Танк катится дальше, сплющивая автомобили, как спичечные коробки. Он устремляется в сторону Маттейштрассе, но путь туда лежит через узкий коридор Таддейусштрассе, и колосс втискивается в нее, сметая вывески, корежа фасадики по бокам, точно жесть консервной банки. Состояние хаоса, шока и беспомощности. Там и сям разметанные части тел полицейских, пожарников и прохожих. Обгоревший труп ребенка. У одного из санитаров лицо истекает уже не кровью, а мясом. Крики, шум, стенания, исторгаемые самой болью и смертельным ужасом.

С «Галло неро» пожар перекинулся на другие здания. В панической спешке с помощью радиограмм мобилизуется весь жандармский корпус Рейнской долины. Надо срочно распределить сферы действий между жандармерией, полицией и армией. Лейтенант из резервистов танковых частей задыхается от ярости: «М-60» может остановить только другой танк. Или придется ждать, когда у этих идиотов кончится горючее.

На клавишах еще сверкает бисерный пот пальцев девочки, которая столь очаровательно исполнила «Коронационный концерт». Играла она как ребенок, однако с такой душевной глубиной, которую можно предположить в человеке, уже прочувствовавшем всю красоту и печаль мира.

Когда грохот и треск докатился сюда, как отдаленный раскат грома, некоторые слушатели облегченно вздохнули и пробежал шепоток: слава Богу, наконец-то будет дождь. Зрительный зал напоминает море, по которому ходят волны трепещущих программок. Их используют в качестве вееров — в зале неимоверно душно. Да и как назло именно сегодня не работают кондиционеры.

Эсбепе втягивает длинным носом спертый воздух сцены, садится за рояль и начинает играть «Каприччо на отъезд возлюбленного брата» СБП 992. Но что удивительно: Флоре не чувствует знакомой волны неприятия, которая всегда накатывала на него из зрительного зала. Там тишина, публика в самом деле слушает его. Даже дирижер — Флоре видит его уголком глаза — и тот улыбается. Это сбивает с толку, надо предельно сконцентрироваться на нотах. Ему даже не верится: десятилетиями он мечтал о том, чтобы хоть кто-то внимал его игре, и вот мечта сбывается. И если он сейчас не будет внимателен, как часовщик, если вкрадется ошибка, ему не удержать слез. Он ведет тему почтальона, она удается. До сих пор ни единой ошибки. Разве что с темпом чуть сплоховал, но не более. Он начинает тему фуги быстрым повтором восьмых, и пальцы как бы сами собой летают по всей клавиатуре. Флоре следит только за аппликатурой, музыку-то он знает лучше самого Иоганна Себастьяна. И, о чудо: трель в середине 9-го такта успешно взята.

— Только не думать о музыке! — внушает он себе. — Думай о любимых бабушкой персиковых кнедлях, только не о музыке. Я-полакомлюсь-кнедлями-я-полакомлюсь-кнедлями! — повторяет он молча и безостановочно.

«Каприччо» пройдет без сучка и задоринки, можно не сомневаться. Наконец-то он спасет пурпурную девочку и тем самым — себя, и ему будет прощено бездействие тем вечером в Терезиануме. И подтвердится правота бабушки, которая говорила: «У мальчика пальцы пианиста».

И тут в зале поднимается невообразимый шум, слышен какой-то взрыв. Потом еще один. Флоре содрогается и кричит, и пальцы соскальзывают с клавиш.

Они соскальзывают с клавиш.

В тот же миг трещит по швам деревянная обивка потолка, обрушиваясь на головы слушателей. Лопаются балки. Туча пыли, что-то шипит и загорается. Стекла вдребезги. Свет гаснет. Кромешная тьма. Панический крик из сотен глоток.