Избранное

Бывает и так, что уголь положен вовремя и в нужном количестве, колено трубы стоит, как надо, а огонь все равно долго не появляется, даже дыма нет. Чтобы спасти положение, надо срочно положить в печку лучинку, для чего приходится снимать верхний слой угля. Однако лучину можно засунуть в «пупок» — отверстие для тяги. Этот эффективный способ найден бабушкой в ходе длительных поисков, и она считает его своим секретом, который помогает ей оживить умершее пламя. Однако часто ни один из способов не помогает: ни веер, ни раздувание угля, ни брызгание на него керосином — способ, к которому бабушка прибегает в крайних случаях, это ее последняя ставка и последняя надежда. Уголь уже успел почернеть, однако, едва керосин коснется его горячей поверхности, сразу же начинает выделяться газ. В этот момент надо бросить в печь зажженную спичку, от которой керосин мгновенно вспыхивает, и языки пламени, взметнувшись вверх, охватывают разом всю кучу. Если в угольной куче осталась хоть пара раскаленных угольных шариков, они передают пламя другой паре шариков, и тогда четыре горящих шарика превращаются в восемь, потом в шестнадцать, пока не вспыхивает весь уголь в печи. Точно так хлопочут, когда надо спасти тяжелобольного: его следует быстро напоить отваром из женьшеня.

Покойный муж бабушки, занимавшийся китайской медициной, часто говорил ей: дома надо всегда иметь деньги, чтобы вовремя приобрести составные части для женьшеневого настоя. Лучшим считается дикий женьшень, который растет в Корее. Корень надо брать целым, с головой, стволом, корешками, покрытыми волосиками, такой корень напоминает человека. Если больной выпьет такого настоя, он непременно поправится — как говорится: «вернется из темного царства в царство света».

Но если недуг уже захватил внутренности, если достигнут великий предел жизни и она висит на волоске, человеку не помогут никакие лекарства, хоть вливай в него настои всех корней, что растут в Корее. Получится как в поговорке: «От недуга можно излечиться, а вот от судьбы не убежишь!»

Может быть, огонь, который загорается от угольных шариков, живет самостоятельной жизнью? Иначе почему в одном случае получается все как надо, а в другом (вроде и условия как будто одинаковые) приходится непременно что-то выдумывать, прилагать усилия, но тщетно!

Ясно, что печка, наполненная углем, обладает какой-то магической тайной, о чем надо все время помнить, поэтому госпожа Чжао то и дело хлопочет возле нее, а в последние два месяца все «печные дела» она целиком взяла в свои руки. Огонь — ее любимое детище, поэтому, если печку начинает разжигать кто-то из дочерей, старуха смотрит на дочь с неприязнью и завистью. Если же к печке прикасается Ни Пин, бабушка начинает браниться. Кончив возиться возле печки, бабушка смотрит на свои черные от сажи, обожженные руки и вздыхает. «Что за жизнь! Почтенная госпожа и до чего докатилась!»

У бабушки есть еще одна обязанность, к которой она относится со всей серьезностью, — чистка ночного горшка. У нее для этого есть даже особые словечки — «изгнать вонь». Она считает, что «изгнание вони» является лучшим способом поддержания чистоты и гигиены, а следовательно, сохранения качества вещей и предохранения их от порчи. Если, к примеру, какое-то платье попахивает сыростью, надо немедленно «выгнать из него вонь», для чего одежду надо прежде всего просушить, и запах сырости мгновенно улетучится, а одежда останется в полной сохранности. Или, скажем, попались тебе мясные пирожки с душком. В этом случае надобно разломить пирожок пополам и подождать, пока начинка и тесто не восстановят свой естественный запах, тогда пирожок будет спасен. Способ «изгнания вони» бабушка применяет в чистке ночных горшков, к которым у нее есть особый подход.

Ночной горшок представляет собой обыкновенный глиняный сосуд, поэтому лучше называть его «ночной вазой». Когда дети рано утром встают с постели, их поднимает на ноги детская присказка, распространенная в Мэнгуаньтунь и Таоцунь: «Кто встает чуть свет, тот богатым станет; кто поздно встает — тот ночной горшок несет». Глиняный сосуд сделан хотя и грубо, но добротно, правда, он без крышки. В доме таких горшков обычно не один, а целых два или три. Если горшки старые, смрад, который от них исходит, становится нестерпимым. Можно себе представить, что творится в зимнее время в комнате, в которой окна и двери закрыты. Поверхность керамического сосуда сплошь покрыта маленькими отверстиями — порами, поэтому чистить подобные изделия необыкновенно трудно, даже если использовать для этой цели щетку-метлу. Никакая щетина не может проникнуть в каждую дырку. Ночной сосуд, покрытый изнутри белым налетом, похожим на иней, бабушка очищает следующим образом. Опростав содержимое «вазы», она обдает ее кипятком, отчего комнату (особенно в зимнее время) сразу же обволакивает густой смрадный пар, от которого можно задохнуться. Но пар свидетельствует об одержанной победе. Наступает радостный миг «изгнания вони».

После примирения Цзинъи с Ни Учэном в жизни бабушки заметно поубавилось запала, поэтому всю свою энергию она теперь направляла на хлопоты возле очага и чистку ночных горшков.

Жизнь Цзинчжэнь также заметно изменилась. Ее утренний туалет удлинился на пятнадцать, а то и на двадцать минут, как будто она решила теперь как можно больше времени посвящать самой себе, дабы, погрузившись в собственный мир, предаться воспоминаниям, при этом вздыхать, ненавидя себя и свою внешность, которую она тем не менее пытается всячески украсить. Но сейчас во время утреннего туалета злая усмешка все чаще появляется на ее лице и остается на нем дольше, чем прежде. Это выражение лица наводит на всех домашних страх.

С некоторых пор Цзинчжэнь погрузилась в чтение книг, которых в доме было совсем немного, в основном развлекательные вроде «Западного флигеля» [129] и «Мэн Лицзюнь», романов Чжан Хэншуя «Позлащенный мир» или Лю Юнжо «Алый абрикос за стеной» [130]. Среди книг были и «Страдания молодого Вертера» Гёте. Ни Цзао как-то дал тете книжку, полученную им недавно в подарок, — «Жизнеописание знаменитых людей мира»; тетя проявила к ней живейший интерес, часто читала ее, внимательно разглядывала картинки. Она любила ходить в книжные ряды, где торговцы давали читать книги за деньги. Здесь она обычно зачитывалась любовными романами, рыцарскими повестями и историческими сказаниями, а также детективными историями. Как-то ей попались в руки сборники рассказов Чжан Цзыпина и Юй Дафу [131], «Три повести о любви» Ба Цзиня и роман Лао Шэ [132] «Мудрец сказал». На лотках она видела переведенные произведения Драйзера, Синклера и Мериме. В общем, читала она в основном легкую литературу, причем без всякого разбора. Поглощала книги необычайно быстро, мгновенно схватывая и легко запоминая сюжет. Порой она читала ту или иную историю по нескольку раз, ничуть об этом не сожалея, наоборот, находя в старом повествовании что-то новое. Очень нравились ей любовные истории, а особенно описания любовных сцен, как она называла «припудренных», иначе говоря — с некоторым налетом секса. Эти книги она читала запоем, нисколько от них не уставая. Но чтение подобных книг не вызывало у нее каких-либо особых реакций: ее лицо оставалось бледным, а сердце билось совершенно спокойно. Она читала их так же равнодушно, как смотрела бы пьеску «Большой оборотень» возле Белой ступы. Все эти истории — будь то «Нефритовый браслет», «Таз для умывания», «Личико, будто персиковый цвет» или «Мирские думы монахини» — специально сочинялись для того, чтобы прогнать тоску, вызвать улыбку, словом, были призваны позабавить и развлечь читателя. Понятно, что, мгновенно запоминая содержание книги, тетя так же быстро его забывала, может быть даже слишком быстро. Ей и самой казалось, что, если она не прочтет книгу несколько раз и не расскажет содержания кому-нибудь из домашних, она непременно все забудет и никогда о книге не вспомнит. Вероятно, именно поэтому тетя вновь и вновь возвращалась к ранее прочитанному, делая это с большой охотой. Но действительно ли она забывала содержание книг? Вряд ли! Во всяком случае, если кто-то называл заголовок, она сразу же вспоминала, казалось бы, давно уже забытое.