Новый мир. № 4, 2004

Улла Беркевич. Я знаю, что ты знаешь. Роман. Перевод с немецкого Ольги Стасовой. М., «Текст», 2002, 157 стр.

Место действия: Амстердам. Время: всегда. Нет, есть и хронологические привязки. Еще существует Берлинская стена. Еще ГБ и Штази плетут свои интриги. Но черные воды Амстела смывают вехи лет, и в самом свободном городе мира, на последней точке земли, читатель попадает в ресторанчик мадам Орловой «Урал» — одновременно ковчег и ристалище, где на крыше «сидят пьяные ангелы с красными носами и поют аллилуйя». Место, где грешат и любят, где выговариваются и договариваются до конца, где сводят последние счеты, где живут и умирают. Здесь отметился Достоевский. Здесь звучит еженощно «Пиковая дама», и зараженная оккультизмом старуха Орлова, блуждающая между Амстердамом и Петербургом, внимает ужасу и бреду музыки и жизни, ни о чем не подозревая и все допуская, содействует любви израильского ученого, изобретающего психотропное оружие, и гэдээровской артисточки, имеющей задание от восточных спецслужб и держащей связь с арабскими террористами. «И пока товарищ Петр своими немилосердными минорными созвучиями бередил мое старое сердце, бившееся исключительно из упрямства, а Герман, Лиза, Графиня и князь Елецкий встречались в Летнем саду, чтобы пропеть свой знаменитый квартет о страхе, когда Лиза узнает Германа и первая восклицает: „Мне страшно!“, я вспомнила слова Расковской о картах таро и таинствах каббалы…» Непостижима, абсурдна жизнь, с течением лет оставляющая от человека только уродливую плоть и страдающую душу, да и спор семитов между собой есть только частный случай загадочной и страшной судьбы людей и богов. «…наш мозг прогнил, а сердце, тук-тук, тук-тук, больше не стучит, а блюет…» Страдание и одиночество суть фатум. Люди обречены на него, и лишь по личной отзывчивости могут иногда (как это происходит в «Урале») смягчить боль взаимным участием. Безысходно страдающего человека немецкая писательница Улла Беркевич сопоставляет с Системами и отказывает последним в присвоенных ими правах на жизнь и смерть. Истина принадлежит отдельному человеку — или никому. Пускай жизнь и смерть происходят сами по себе, как это и случается в романе, где «естественная» убыль персонажей становится перманентным законом бытия. «В глубине собора на кресте висел голый человек, рядом стоял мальчик, пронзенный стрелой, — чужие боги!» Любовь в этом мире — случайное чудо: то, что выше или ниже судьбы и рассудка, которые строят свои козни. Ангажированные государственными махинами герои знают об этом принудительном долженствовании, определяющем круг существования каждого из них. И знают, что любимый-враг знает, что каждый из них знает об этом… Но только в сердце, да и то не во всяком, есть место и «для примадонны с ее маленьким пискуном, и для полтергейста пророка». Умная, тонкая проза Беркевич подкупает соединением проникновенности и элегантности, здесь сочувствие не исключает свободы, и обратно. Но больше всего роман впечатлил пафосом трагического несовпадения личности и мироздания, безошибочно отгадываемым привкусом беды и отщепенства. Это такая экзотика в нашем литературном пресноводье. Политический детектив сплавляется с экзистенциальной драмой, и русско-еврейские стихии вливаются в единый европейский хор, как струи кровавой мочи в черный поток Амстела, впадающий в небытие.

Чингиз Абдуллаев. Когда умирают слоны. Роман. М., «Астрель»; «АСТ», 2003, 317 стр.

Чингиз Абдуллаев. Допустимая погрешность. Роман. М., «Астрель»; «АСТ», 2002, 283 стр.

На обложках абдуллаевских книг его аттестуют как мастера политического детектива. Недавно нам показали и многосерийный фильм на основе его романов. А вот сетевой улов: «Чингиз Акиф оглы Абдуллаев — писатель с неординарной биографией. По образованию юрист. После института работал на военных предприятиях, а потом за рубежом по линии Министерства обороны в Европе, Африке, Афганистане. Возглавлял Спецотдел особого назначения, участвовал в боевых операциях, имеет награды и ранения. Был дважды ранен. Майор в отставке. С 1987 года находился на партийной работе. В настоящее время Абдуллаев — доктор юридических наук, секретарь правления Союза писателей Азербайджана, вице-президент Азербайджанского ПЕН-клуба. В 1988 году выходит роман „Голубые ангелы“, открывший серию о Дронго — эксперте-аналитике ООН, консультанте различных спецслужб, человеке, решающем любые проблемы. Его романы называют „интеллектуальными детективами“, „энциклопедией современного шпионажа“. По рейтингам популярности он неизменно входит в тройку самых читаемых авторов в странах СНГ. Общий тираж его книг составляет 18 млн. экземпляров, в год выходит 10–15 новых романов. Герои книг Абдуллаева стали нарицательными персонажами, о которых сочиняют легенды и на которых пишут пародии». А я ничего из сотни этих романов, каюсь, не читал. Опять же, у меня нынче, кто не знает, небольшой юбилей, а Абдуллаев — мой ровесник с точностью до нескольких дней. Это ли не повод. Вот я и взял на пробу две книжечки про самого популярного абдуллаевского героя, Дронго, который к тому же, по признанию автора, списан им с себя («У Дронго мои привычки, моя одежда, мой парфюм, мое отношение к людям, моя любовь к книгам, моя нелюбовь к подлецам, мошенникам, изменникам»). Большой пижон этот Дронго. Если следовать логике тождества, то парфюм его — «Фаренгейт», часы он носит «Лакруа», в одежде предпочитает итальянцев — Валентино, Армани. Коллекционирует номерные галстуки. Любит путешествовать. Не курит и крайне мало пьет. Живет в Москве по диппаспорту. Ну а между делом расследует, по просьбам закадычных друзей и товарищей, преступления. Не всегда и с охотой. Разные ведь попадаются потерпевшие, скажем — олигарх Ратушинский (в «Допустимой погрешности» он — этакая горючая смесь Березовского с Гусинским), существо бестиальное, коему Дронго не устает демонстрировать свое исключительно сильное презрение. Вообще, наш герой — большой моралист. И очень уверен в себе. И швец, и жнец. Супермен. Интеллектуал. Берется и за случаи из частной жизни, и за государственные заказы. Так что мои ожидания встретить эсэнгэшного Роберта Ладлэма оправдались не вполне. Абдуллаев и пестрее, и проще. Не претендует он на психологический драйв, на защиту ценностей свободы и демократии, нет у него и темы сопротивляющегося сильным мира сего одиночки — всего, чем мне неизменно мил покойный американский классик политического детектива. Да и где это все взять-то в нашем эсэнгюшнике? У Дронго своя мораль («Моя идея заключается в том, что все-таки порядочные люди должны объединяться против непорядочных»). У него, как я понял, всегда есть тыл: приятели, помощники, ведомства. Есть у Дронго и большой друг, бывший крупный гэбист Владимир Владимирович. Он все про Дронго знает, даже лишнее. Иногда Дронго ему звонит, если «требовался независимый эксперт». А вот к покойному Собчаку у Дронго отношение плохое: позер был и лгун. В «Когда умирают слоны» Дронго вмешивается в грузинские политические интриги. На обложке в аннотации сфокусирована как лейттема — борьба с террором. Реально же в романе главная бочка сама собой катится против гадких американцев и муссируются сомнения в целесообразности грузинской независимости как таковой. Хотя Абдуллаев редко кладет яйца в одну корзину, как и положено мастеру коммерческого жанра. И тем не менее вот как однажды рассуждает Дронго, заставляя вспомнить карсавинских персонажей (см. выше): «…я не верю в нормальное существование отдельных частей распавшегося государства, которое раньше называлось Советским Союзом <…> в римских провинциях острее чувствовали распад некогда великой империи, чем в самом Риме. Последние двести лет императорами там были выходцы из провинций. В отличие от римлян, превратившихся в циников и эгоистов, потерявших веру в богов и собственные идеалы, провинциалы продолжали жить идеей великой империи. Может, и я такой же провинциал, переживший распад моей империи?» Понимайте как знаете. Упрекают Абдуллаева, что он хотя и хвалится своей начитанностью, но иногда допускает культурные ляпсусы. Да уж. Откуда вдруг у него берется, к примеру, «закон Окаямы»: «не умножайте сущее без необходимости»? Впрочем, для читателей Абдуллаева что Оккам, что Окаяма, а сущностей наш автор действительно без надобности не умножает. Исполняет обещанное вполне добросовестно. Чем и хорош.