Корпорация «Попс»

— Если желаешь. Но я от этого не захочу с тобой секса.

Мы обмениваемся ухмылками. Следующие минут десять Киеран с упоением разглагольствует об американских римейках японских независимых фильмов, фильмах категории «Б», анимэ и старых вестернах, пока вроде как не остается доволен: типа, теперь я знаю, что им движет по жизни. Он не говорит мне, где вырос, сколько у него братьев и сестер, чего он боится, какие ему нравятся тосты — хорошо прожаренные или нет, от природы ли у него такой цвет волос, что бы он сделал, дабы улучшить мир, верит ли он в бога (хотя ответ на этот вопрос, по-моему, я уже знаю), за кого он стал бы голосовать, за что выступала бы идеальная, с его точки зрения, политическая партия, какие вещи он взял бы с собой, жди его высадка на необитаемый остров… и ни слова об этом самом киберъязычестве, которым, по идее, он должен весьма интересоваться.

Значит, вот так теперь обстоят дела? Мы что, просто-напросто позволяем фильм-мейкерам создавать нам лица, которые можем купить по 12 фунтов 99 пенсов за штуку? Что, это и есть цена личности? Или важно то, как ты складываешь вместе детальки? И, купив фильм про зомби плюс экспериментальный парижский фильм о взломщиках из гетто, ты будешь другим, чем если бы взял две голливудские романтические комедии? Хоть кто-то из этих людей сошелся бы с человеком, имеющим на DVD каждую серию их любимого научно-фантастического сериала, выставленного на полке так, что корешки дисков образуют одну картинку? Можно расчленять это барахло на цепочки культурной ДНК, видимые без всякого микроскопа, покуда любой незнакомец, глянув на твои полки, не будет способен определить, «кто ты такая» и хочет ли он заниматься с тобой сексом. Что, никто уже больше не может тебя захотеть просто за красивые груди? Иногда, пожалуй, такое бывает. Но если твоя культурная ДНК не стыкуется с ихней, тогда тебя выебут и смоются, прежде чем ты проснешься, — о чем тебя, собственно, все и предупреждали. Или ты сама с ними так поступишь, потому что им нравится альтернативное кантри, два года назад вышедшее из моды, или у них есть «Титаник» на DVD.

Числа из «рукописи Стивенсона-Хита» образуют странные обои в моей спальне. На них можно таращиться до головокружения, но они ничего не значат без документа, который превратит их в слова. Я столько раз просила дедушку его назвать, но он упорно молчит. И вообще, ему не нравится, когда я поднимаю этот вопрос, — больше ни капельки не нравится.

Моя работа по вечерам и выходным заключается в следующем. Я должна сосчитать все слова на каждой странице «Манускрипта Войнича» и записать результаты в колонку для дедушки. Зиму сменяет весна, вылезают подснежники, а за ними — нарциссы, и вот она я, ночь за ночью сижу, выписывая сначала количество слов, потом — количество букв, для каждой страницы этого огромного манускрипта. Порой мне приходится использовать лупу, и я думаю, что я — сыщик. По большей части, однако, работа скучнющая, и иногда мне хочется для разнообразия просто почитать книжку с настоящими словами.

Первого апреля дедушка объявляет, что закончил расшифровку текста Войнича. Потом смеется и говорит: «Обманули дурака на четыре кулака! С первым апреля!» Много лет спустя это станет нашей традицией — каждый раз первого апреля заявлять, что мы решили головоломку. В этот день случается и кое-что еще. Первого апреля 1984 года выходит первая дедушкина книжка — сборник его «Мозговых Мясорубок». За нее он получает сумму, которую не желает разглашать. «На плавательный бассейн не хватает», — знай повторяет он. Второго апреля нам устанавливают новую охранную сигнализацию. Бабушка протестует.

— Мы не можем жить внутри крепости, — говорит она. — Это нездорово.

Но это все равно происходит. Теперь, благодаря моему папочке, люди в Кембридже знают, что у нас есть карта сокровищ. После инцидента на автобусной остановке дедушка все сильнее уверялся, что кто-нибудь к нам вломится, чтобы похитить карту. Лично я желаю взломщикам удачи. Я живу здесь, и мне ничуть не посчастливилось найти сокровище. А ведь у меня есть самая главная подсказка: мой кулон с его странными числами, которые ничего для меня не значат. Я думаю: может, я со своим кулоном и естькарта сокровищ — или, по крайней мере, доказательство, что дедушка знает, где его искать (а это, по сути, то же самое). Так вот, я — карта сокровищ, и даже мне неизвестно, где оно. Впрочем, я не возмущаюсь. Оказывается, для установки сигнализации есть и другие причины.

Третьего апреля дедушка является домой с большой коробкой.

— Держи, Бет, — говорит он бабушке.

Та с сияющими глазами распаковывает микрокомпьютер «Би-Би-Си». Гипотеза Римана, связанная, как я теперь знаю, с цепочкой нолей, расположенных на четырехмерном графе (вопрос таков: цепочка бесконечна, или где-нибудь прерывается, а может, ноли сменяются другими числами?), на целую неделю откладывается в сторону, пока бабушка сидит в своей комнате, тук-тук-тукая по клавишам; время от времени она просит меня зайти и протестировать программы, которые написала на «бейсике» — вводишь в них «Y/N», и они с каждым шагом выдают новую информацию.

Этот эпизод мемуаров уносит меня назад во времени, и я узнаю про человека по имени Георг Кантор. Он изобрел теорию множеств! А также обнаружил, что существует не просто один уровень бесконечности, а куча уровней такой штуки под названием «трансфинитность». Обожаю их имена. Первый — это алеф-нуль: обычная бесконечность, которую все понимают. Следующий уровень — алеф-один, он получается, когда возводишь 2 в степень алеф-нуль. Это сбивает с толку, но мне все равно нравится, и я почтиврубаюсь в Канторово знаменитое «диагональное» доказательство.

Бабушка влюбилась в компьютер. Разумеется, ведь она обсуждала с Тьюрингом его идеи, едва они у него возникали. Она читала рассуждения Ады Лавлейс о том, как программировать «Аналитический Двигатель» Бэббиджа. Она знает механику этого устройства, и оно ее ничуть не пугает. Я зачарована им по многим причинам — в частности потому, что бабушка подключила его к новому портативному черно-белому телевизору. В доме появился телевизор! Но он никогда, ни за что не будет использоваться для приема передач. Его даже «телевизором» не зовут. Для нас это просто «экран».

Прочитав то, что бабушка написала о Георге Канторе, я все время болтаю про алеф-нуль. Например, когда дедушка спрашивает, сколько я хочу печенюшек, я отвечаю: «Алеф-нуль, пожалуйста». Каждый раз глаза у него поблескивают, поэтому я стараюсь говорить так почаще. Однажды происходит вот что: я сижу на старом кресле в гостиной, читаю. Пролистываю сборник «Мозговых Мясорубок», хотя почти все уже читала раньше (но поняла только около половины). Смотрю на свое имя в разделе «Благодарности» в алеф-нулевой раз и только теперь замечаю на следующей странице этот символ: א ₀. До меня доходит, что он есть на моем кулоне! Дедушка вышел, так что я врываюсь в бабушкин кабинет.

— Что это такое? — вопрошаю я, запыхавшись от бега по лестнице.

— Это алеф-нуль, глупышка, — отвечает она. — Твое любимое выражение.

— Алеф-нуль? Но…

Она вдруг улыбается:

— Ох, ну конечно.Ты же не видела символ, правда? На моей клавиатуре нет еврейских букв, поэтому я набила произношение. Боже мой, как забавно.

И совсем не забавно. Я битую вечность пыталась выяснить, что значит сия закорючка.

— Так значит, это ключ? — говорю я. — Ключ к сокровищу?

— Нет, — твердо возражает она. — Отнюдь. Дедушка этот символ везде присобачивает. Ты что, не заметила?

Разумеется, нет. Но теперь, когда мне на это указали, я и вправду начинаю обращать внимание, как он добавляет его к шапкам писем или пишет на конвертах перед тем, как отправить. У него даже есть маленькая печать, чтобы можно было его везде штамповать. И как же я раньше не замечала? Ох, ладно. Теперь я осталась один на один только с этой, другой штуковиной: 2,14488156Ех48. Ну как прикажете это понимать? Однако лучше уж больше ничего про кулон у бабушки не спрашивать. Обоим старикам не нравятся эти разговоры. Не знаю, почему.