Когда молчит совесть

«Старик прав, — продолжал размышлять Вутар. — Отдохнуть, отдохнуть! Раз уж я оказался в поезде, доберусь до нашего села, проведу там денек-другой, глядишь — и мысли обретут ясность».

Место Вугара находилось в самом крайнем купе. Он осторожно отодвинул дверь и заглянул внутрь. Шторы были плотно задвинуты, за столиком сидели двое мужчин.

Пронзительный скрип отодвигаемой двери заставил обоих встрепенуться. Трудно было представить себе людей столь непохожих. Один — круглолицый, розовый, лоснящийся от пота — был чрезмерно тучен. Второй — худ, смуглая кожа изрезана глубокими морщинами, широкие скулы резко выступали на длинном лице — кожа да кости! Впрочем, румянец тронул и его изможденную физиономию. Оба сидели, расстегнув рубахи, — жарко! Вугар перевел взгляд на столик, и ему сразу все стало ясно. Две коньячные бутылки высились посредине домашней снеди, явно не умещавшейся не столе. Одна была пуста, другую только открыли. На газетном листе валялись обглоданные куриные кости. Тощий мирно дремал. Толстяк, зажав одной рукой стакан, доверху наполненный коньяком, другой подпирал подбородок.

Худой с трудом поднял отяжелевшие веки, вяло взглянул на нового пассажира, и тут же голова его резко опустилась, он клюнул носом. Толстяк грузно повернулся навстречу входившему. Рука, подпиравшая тучный подбородок, лениво опустилась, он медленно повел плечами, разминая затекшее тело, и с холодным пренебрежением взглянул на Вугара. Потом потянулся и, раскинув руки, зевнул. Еле шевеля лоснящимися губами, спросил:

— Ты к нам?

— Да.

Толстяк забеспокоился, заерзал на месте.

— Какая у тебя полка, верхняя или нижняя?

— Кажется, нижняя… — Вугар только сейчас удосужился взглянуть на посадочный талон (билет остался у проводника). — Двадцать девятое.

Толстяк побагровел. Он так же грузно повернулся к стенке, на которой четко был обозначен номер места, и голос его сам собою стал мягче:

— Вот неприятность, оказывается, я твое место занял…

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, — совершенно искренне воскликнул Вугар. — Ужинайте спокойно, я могу и подождать!

Толстяк успокоился и, поджав под себя одну ногу, уселся поудобнее.

— И правда, не беда! — заискивающе-сладко заговорил он, словно на его язык насыпали сахару. — Мы, слава аллаху, свои люди, как-нибудь договоримся. Прошу, присаживайся, закуси! — и он указал на стол.

— Спасибо, я сыт! — скромно ответил Вугар, усаживаясь в углу, возле самой двери.

— Да брось ты, ей-богу! — щеголял своей щедростью толстяк. — Как это сыт? Мы, по-твоему, из голодных краев, что ли? Будь человеком и садись поближе. Не забудь, что у путешественников есть свои законы!.. Ну, что ты забился в угол?

— Не надо, не настаивайте… — сопротивлялся Вугар.

— А я говорю, садись поближе! К чему кривлянья? Тебя сам аллах с неба в корзине спустил! Этот друг никуда не годится, — он кивнул на дремавшего спутника. — Уже после второго стакана начал хныкать, а сейчас вон как развезло, слюны подобрать не может.

Худой и в самом деле выглядел незавидно: голову уронил на руку, из полуоткрытого рта тянулась длинная слюна. Толстяк окинул его злобным взглядом и продолжал:

— Культурный человек, видите ли, называется! Не можешь есть и пить по-человечески, ложись и не порть другим аппетит!

— Пжалуста… — заикаясь, покорно пролепетал тощий и, как неряшливый ребенок, отер рукавом рот. С трудом отодвинувшись от столика, он как был, в одежде, повалился на свое место. Через секунду громкий храп заполнил купе.

Толстяк сердито покачал головой.

— Видал? — громко жаловался он. — Мешок! Разве с таким можно в путь отправляться? Выпивка — дело непростое. Рядом должен быть понимающий человек. Вот тогда, сидя друг перед другом, можно назло судьбе осушать рюмку за рюмкой, до тех пор, пока мир не предстанет в розовом свете, а сам не обернешься львом и поймешь, что стал храбрее легендарного Кероглу и сильнее Рустама Зала! — Толстяк величественно протянул Вугару стакан. — Ну, для начала! Залпом, чтоб рука не дрогнула и веко не моргнуло. А потом поговорим.

— Благодарю вас не очень-то я умею…

— Еще как сумеешь! — толстяк настойчиво тянул стакан к самым губам Вугара. — Да не кривляйся ты! Не бойся, не умрешь! Я в твоем возрасте бутылку разом осушал. Ну, быстро! Или и ты решил мне настроение портить?

Вугар поднялся и пересел на противоположную скамейку, примостившись в ногах тощего, который, весь съежившись, мирно спал.

— Правду говорю, — мягко сказал он. — Пить я не умею. А вы продолжайте, не обращайте на меня внимания.

Толстяк вконец разозлился и, не скрывая своего презрения, насмешливо поглядел на Вугара.

— Ты, верно, студент?

— Угадали, что-то в этом роде, разница невелика.

— Ясно! К науке, значит, отношение имеешь? — Рот его искривился, лицо словно свело судорогой. — Я сразу понял это по твоему поведению. И даже по выражению лица. Честно признаться, мне таких, как ты, ученых, до смерти жалко. День и ночь трудитесь, здоровье надрываете. А что толку? У нас в семье тоже один такой есть, кандидат каких-то наук. В институте работает. Смотрю на его жизнь — и плакать хочется.

Какие у него радости? Целые дни с книжками возится. Одной пары очков уже на хватает, вторую поверх надел. А как нужда припрет, его жена ко мне бежит: «Братец, помоги, пожалей наших детей». А сколько можно помогать? Вот уже пять лет, как он мне больше трех тысяч должен. Спроси аллаха — и тот не ответит, когда долг отдаст! Послушайся совета: не мучайся, бросай свою работу, ничего не потеряешь! Второй жизни тебе ведь никто не даст. Зачем изнуряешь себя? Наука, наука… — Он громко засмеялся. — Главная наука жить в свое удовольствие. Ну, выпей же, выпей! — Он снова протянул Вугару стакан, свободной рукой проведя по горлу. — Пить одному зарез! Никакой радости…

Но его уговоры не сломили Вугара, он не брал стакан и все глубже отодвигался в угол.

Глаза толстяка от бешенства стали узкими, как щелки. Но, поразмыслив, он не выдал своего гнева, а разразился громким неудержимым хохотом.

— Слушай, дурень! Может, ты думаешь, что нам не хватит на дорогу джейраньего молока? Жизнью твоей клянусь, у меня бездонная бочка! Я человек запасливый, с одной-двумя бутылками в дальний путь не отправлюсь. Ящик вот это по мне!

Он нагнулся, стал шарить рукой под скамейкой, и веселый звон пошел по купе. Достав непочатую бутылку, толстяк с легким стуком поставил ее на стол.

— За качество тоже можешь не тревожиться! Ручаюсь. В своем магазине товар брал. Никаких примесей. Как же иначе? Еду-то не куда-нибудь, а в Сочи, на целый месяц. Вот и взял с собой, чтобы недостатка не испытывать. Не признаю коньяк, купленный в чужом магазине. А почему — знаешь? Нет, где тебе такое понять…

Вугар с трудом сдерживал раздражение. Разболелась голова, а он не знал, как дать понять болтуну, чтобы тот освободил место и оставил его в покое. Толстяк разошелся и, передохнув, продолжал с новой энергией.

— У мужчин, и особенно у нас, кавказцев, — понизив голос, говорил он, — есть слабая струнка. Сам понимаешь, о чем я говорю. Как прожить без кокетливой толстушки, да еще на курорте? Жена, дети — все далеко… Для таких дел — коньяк первый помощник. С ним все просто! А ты, парень, куда держишь путь, пусть сопутствует тебе удача? Далеко ли собрался?

— Да нет, недалеко, в свою деревню…

— Э-э-э, опять огорчение! Я на тебя рассчитывал, а ты, выходит, тоже никуда не годен!

Терпению Вугара пришел конец. Он решительно поднялся:

— Простите меня. Я очень устал и хочу спать!

Лицо толстяка перекосилось, в глазах запрыгали огоньки.

— Спи, спи! — с издевкой выговорил он. — Посмотрим, какие воспоминания об этом мире унесешь ты с собой в могилу!

Вугар с удивлением взглянул на спутника.

Странная психология! Вместо того, чтобы извиниться за то, что занял чужое место и столько времени докучал усталому человеку омерзительной болтовней, он же еще говорит грубости? Вугар чувствовал, как в груди его закипает гнев, но из уважения к возрасту собеседника постарался сдержать себя. Толстяк ничего не заметил. Отвернувшись, он поднес стакан к губам и, закрыв глаза, одним духом осушил его. Дыхание у него перехватило, лицо потемнело, он прикусил тыльную сторону ладони, а когда перестало жечь ему рот, резко обернулся к Вугару и грубо спросил: