Бульвар Постышева

(Далее шел Андрюхин голос, который, на заднем плане, читал детскую книжку: «Чуфых, чуфых доносилось из камыша. Это выпь готовилась ко сну…»)

Второй куплет повествовал о том, что рожок в ненужный момент оказался пустой, за что, как вы понимаете, опять срок роковой. А в третьем куплете нас уже вязали и бросали в воронок, а там тоже пусто, и новый роковой срок. (И параллельно звон тарелок, треск кастрюль, «чуфых-чуфых» и, конечно, шум сдернутого унитаза). Вот.

Трек заканчивался «Битловской» песней, которую те исполняли про подводную лодку, а мы на наиболее трепещущие темы дефицита:

Очень интеллигентными людьми были (и остаются поныне) мои друзья из параллельного класса Покуль и Кадач. Если мы говорили учителям «Здрасти», то они говорили так:

— Добрый день, — серьезно говорил Витя.

И Покуль тут же добавлял:

— День добрый!

— Здрасти, здрасти, — тупились учителя.

Воистину сказано

Воистину сказано: память детская — очень цепкая штука. Запомнишь однажды какую-нибудь глупость или выражение, порой, совершенно нелепые сочетания звуков — и не забудешь вовеки. Кроме того, часто помнишь, от кого это услышал или что происходило в это время с тобой. Да, интересно! Ну, так вот, пришло наше время запоминать навеки фразы и «делиться» ими с друзьями. Так пополнялись наши запасы слов и выражений, обеспечивая, так сказать, местным сленгом, по которому можно было понять, что мы местные: из наших подвалов, подъездов и чердаков. Иногда наши шутки разносились дальше по городу, а, возможно, и ещё дальше разошлись — сколько времени-то утекло. Не спорю, что многие из них пришли к нам тоже издалека. Сейчас, когда вспомнишь, чего ты там нёс, невольно улыбнешься, а если Вовунька рядом, так и посмеёшься от души. Например, такое сочетание: «Чахни, Шмадра!» «Чахни» — понятно, но что такое «Шмадра»? — неясно вообще. Но въелось, и ты хоть что делай! Бывает, кто-нибудь нагрубит тебе, разозлит, нахамит, к примеру, в переполненном автобусе, а ты ему в сердцах, чтобы заткнулся: «Чахни, Шмадра!». И пойми, откуда всплыло это?! Но уже поздно — ляпнул. Вон — даже компьютер такого слова не знает, красным подчеркивает. Хотя компьютер много чего не знает. Помню, как только пошли такие программы, когда незнакомые слова красным стал подчеркивать компьютер, я возьми да вбей слово «Сталин», а он возьми да подчеркни красным. «Во, — говорю, — при Бате за такую шутку расстреляли бы программиста и всех поставщиков вместе с производителем!» Видимо, многие вбивали это слово и удивлялись, потому что теперь каждый компьютер слово «Сталин» печатает, не подчеркивая. Но ничего, я ему сейчас задам кое-чего из нашего детства — изведет всю свою красную краску!

Вот что такое «Ня, Ню, Дж, Зорро»? Х, кто бы знал? Причем здесь вообще товарищ Зорро? А этим «Ня-Ню» многие стены домов и заборы были исписаны в своё время. А уж как они произносились! Стуча ногтями двух пальцев по верхним зубам, или, уткнувшись указательным под нос, средним, как бы стряхивая с него соринки, или также, но под нижней губой. Зачем? Кто его знает? — так было. И было это ещё в протяжном варианте, как будто человек что-то забыл и силится вспомнить: «О-о, ня-аа, ню-уу, дж-жжж, зор-роо…» А Слава Зелик ещё добавлял: «А-бу, жду-бу, Кукурузянка!» Бред. Ну, конечно, бред. Было. Было…

Или вот: «слизывая» песни с «Кругозоровских» мягких голубых пластинок, мы «учили» Битловские песни. Я, в частности, на память, в любом состоянии спою Вам первый куплет «Облади-Облада» в любое время суток и погоду, то есть то, что осталось где-то в глубоких файлах мозга:

И припев:

И так далее, но, честно говоря, второй куплет подзабыл.

Песню «Бони эМ» по месяцам года приводить в пример без надобности — там мы почти правильно произносили названия месяцев.

Легкие, наиболее часто употребляемые выражения:

«Дерни ноги» — дескать, уйди, пожалуйста.

«Убери цыпки» или «цыпками не маши» — цыпки — это руки в данном случае.

«Залезть в роговой отсек» — нанести удар в голову. Такими выражениями «обогащал» наш лексикон Женька Ткачук, царствие ему небесное. Веселый он парень был и отчаянный, чего бы там про него ни говорили. Вот уж в чём — в чём, а в том чтобы он кого-нибудь или что-нибудь испугался — уж этого про него точно не скажешь. Порой один выходил на целую толпу Ивватушников — курсантов военного авиационного училища. Вовуня рассказывал, что однажды с Ткачом попали они на какую-то дискотеку. А там такие лавочки расставлены, как в спортзале. На первом ряду никого нет, только фуражки курсантов — сами вояки с девушками танцуют. Ткач подошёл, без базара, скинул все фуражки на пол и сел на первый ряд. Вове пришлось тоже садиться, хотя, как он говорит, было не по себе: курсанты — парни здоровые, у них физподготовка ой-ёй-ёй какая. Но ничего. Они вернулись, стали удивляться, а Ткач предложил им выйти «попиздеть», как он в таких случаях выражался. И его наглая физиономия, с прищуренными глазами и показными повадки бывалого ЗК, (хотя он к тому времени еще срок не отбывал), руки в карманах, явно намекающие на то, что там что-то есть острое или, ещё хуже, огнестрельное, манера произносить слова внятно через почти сжатые губы и волевой взгляд тормозили всех. Так всегда было, а уж когда он откинулся, тут вообще все планки попадали (опять же его выражение). Биться тогда на дискотеке не пришлось — «на базаре вывез, в роговой отсек не полез, а надо было, конечно, кому-нибудь варкушку засадить» — констатировал Ткач.

Варкушки, колмычки… Вовунька имел свою интерпретацию, говоря про удары в голову: «Протянуть цепью меж ушей».

Кстати, о цепи. Редко кто ходил на демонстрацию без велосипедной цепи в кармане. Некоторые даже изолентой обматывали один край цепи. Также в кармане могла находиться подкова или кран, свинченный в бойлерной, удобно принимавший три пальца в свои кольца. Свинчатки или литоэ — вкладыши в руку — непременный атрибут праздников. Ножи — как-то не так, редко кто ходил с выкидухой. А вот рашпиль или отвертка в кармане — запросто.

Однажды в подъезд заходим, а там Мозоль с нечетки пьяный в стельку за дверью гасится. Мы говорим:

— Мозоль, ты, что ли?

— А, это вы, — отвечает Мозоль и выходит из-за дверей. А в руках у него огромная отвертка, сантиметров тридцать длиной. И пьяный он в лохмотья.

— Ты чё тут гасишься?

— Да так! Дежурю! — отвечает он, вращая головой на блатной манер.

— В смысле?

А он показывает нам свою отвертку и говорит:

— Да вот, стою, думаю: или я кого, или кто меня!

Понятно? Вот такой идиот мог нанести удар любому входящему, а потом понимай его, чего он хотел. Во, нравы, вашу маму! Хорошо, хоть из нас никого не шоркнул. Услышал, что нас много — опомнился. Убивать бы его только тогда оставалось.

Отвлёкся. Так вот, такие, с позволения сказать, вещи, точнее, предметы назывались «шутильниками», особенно те, что были потяжелей: гирька из гастронома на тросике, к примеру. Откровенные дубины звались «выключателями». А цепь, она цепь и есть. Как-то с Санькой Малыхом, тоже одноклассником, мы из глубины Лисихи поднимались вверх к школе и сели перекурить у подъезда со знакомыми пацанами из параллельного класса. Ну, сидели, трепались, курили. Потом Короста приперся — местный авторитет с Малолеткой за плечами. Слово за слово — он Саньке в роговой отсек залез. Мы соскочили. Я гляжу, кусок цепи под лавочкой лежит. Весна была, настроение хорошее, в ярких японских куртках бродили, драться не собирались — повода не было и праздника никакого, поэтому шутильников с собой не таскали. А тут, как по заказу, цепь. Недолго думая, я её схватил, и, с ошеломляющим криком: «Фая! Мясо!!!», Коросту несколько раз меж ушей протянул. Он потом в школу с перевязанной башкой приходил меня искать. Нашел. Ещё получил в роговой отсек. Больше не приходил. Хотя и обещал убить.