Умри, старушка!

Я почему-то люблю кладбища, и сейчас, когда черная толпа осталась за деревьями, я замедлил шаг — просто шел по тишине, свежести, наслаждался прогулкой. Кожу приятно холодила густая тень кладбищенских деревьев, а иногда солнечные зайчики прорывались сквозь зеленые щиты и щекотали мне шею, затылок, руки.

Я вышел из ворот и тут же поднял руку — пользоваться в такой духоте общественным транспортом слишком для меня тяжко. Уже сидя в машине, уже куда-то двигаясь (пробка за это время успела рассосаться), я начал непроизвольно хихикать, абсолютно по-идиотски. Это нервное — я напрочь забыл, какой адрес я назвал бомбиле. То есть куда я хочу (решил) поехать, я узнаю только по прибытии в пункт назначения.

ГЛАВА 7, которую вполне можно было бы вырезать

Совершенно неожиданно такси привезло меня к «Серне». Неожиданно — потому, что это было похоже на перемещение во времени на два года назад. Это тогда я в С. дневал и ночевал, как и все сливки московской негодяйской аристократии. Здесь можно было пересечься с членами околофутбольных банд, найти модных музыкантов (понятно, известных только среди «альтернативной» молодежи), здесь ежевечерне можно было найти вписку на ночь и на ту же ночь — молодого мяса. Здесь дрались, трахались, курили план и уходили в слюни, здесь сочиняли всякую муру. Здесь была всамделишная жизнь, ее бульон, квинтэссенция. Здесь можно было увидеть мулатку за соседним со скинами столиком (мулатка — это, естественно, Джой). Здесь никогда не было фэйсконтроля и секьюрити. В то ставшее (за рекордно короткий срок) легендарным лето завсегдатаи сами выполняли эти обязанности. На ура и в охотку.

Та зима 98-го и то лето 99-го сделали из меня в 2001 старого пердуна. Волей-неволей я сравниваю все тусовки — с той, никогда не прерывающейся тусой, нынешние драки — с теми честными махачами, всех чикс — с обворожительными и нестрогими серновскими подружками. Эээх. Сравниваю и пержу, как дед: «А вот в мое время…»

Ад, Серна-сгеw в прошлом. Приезжать сюда теперь… Ну разве что за по-прежнему недорогим пивом. Оставленное — яд, и низкая себестоимость наливания в «Серне» не оправдывает и не покрывает причины этого желания — тоски по ушедшему времени. Тосковать по прошлому глупо, а приезжать ради этого на места тоски — глупо даже на уровне обсуждения с самим собой. Прошлый год меня научил — в вопросах «потосковать» нельзя идти по соблазнительному пути самоковыряний и пр. — завязнешь.

Короче, сам не понял, чего меня сюда занесло. Тем более, что последние апологеты «Серны» и чиксы собираются ближе к вечеру, чуть разбавляя собой сборища непонятной молодежи, которая прослышала, что «Серна» — это круто!» аккурат к тому моменту, когда поезд уже ушел. А сейчас — день-деньской. Только по привычке, вопреки приказу из поврежденного жарой и летающей бутылкой мозга, ноги занесли меня внутрь заведения. Первое, на что я обращаю внимание и что меня приятно удивляет, — работающий и справляющийся со своей работой кондиционер. В такой прохладе грех не задержаться под пару пива, и я решаю не грешить.

Даже во времена, которые теперь — легенда, основной доход бритоголовому Рудольфычу, капитану Серна-сгеw, приносили не мы вечером, а белые воротнички днем. И сейчас большая часть столиков занята жирными боровами с дипломатами и мобилами. Они начинают недовольно сопеть и коситься на меня из-под жирных бровей. Я запросто могу испортить им аппетит, но не хочу, настроение не то. Так что я скромно беру первую кружечку и ползу в угол. В выборе места не надо искать каких-то моих скрытых комплексов — просто в углу самый удобный столик и через витрину открывается вид на Пятницкую.

Самый мощный кайф наступает за одну десятую секунды до глотка. Когда уже губами ощущаешь прохладу этого пива, нос улавливает горький аромат и вся душа раскрывается навстречу пенной струе…Когда я вышел на Пятницкую улицу, жара уже спала, только от асфальта шло приятное парение (где-то через пару часов после первой кружки побрызгало дождичком). Я не спеша, загруженный плескавшимся у самой глотки алкоголем, шел по своей любимой улице, которая дом за домом раскрывалась мне навстречу, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы держать окружающее пространство в фокусе. Второй раз за день воздух впитал в себя оттенки пурпура. Только утром, на мосту, этот цвет был грязно-вонюч, это был простой смог, а сейчас цвет воздуха благороден, его окрашивает закатное солнце. В самом освещении этого времени суток было что-то настолько щемящее, что я, насколько был в состоянии к подобным движениям души, заволновался. Очень захотелось с кем-то поговорить. Еще несколько минут назад, в «Серне», у меня был выбор (хоть и скромный) собеседников, но нужен был кто-то близкий, перед которым не надо было бы изображать самого себя.

Я порылся в карманах, нашел карточку для телефона и через оператора позвонил ей на мобильник. Раздались гудки, я обрадовался: раз телефон доступен и не отключен, значит, мы встретимся в течение часа. Через три гудка услышал ставший за много лет знакомства почти родным голос. «Ооой, Спайкер! А я в Турции, на дискотеке!» Последнее уточнение было явно лишним — басовые ритмы были слышны так отчетливо, как… Бля, ну этот научно-технический прогресс! Сраные билайны с их всемирным роумингом!

Движение заползающего в трубу входа в метро эскалатора предстало в моем воспаленном воображении кадрами, виденными еще в детстве. Замедленная съемка языка хамелеона, глотающего муху. Эскалатор был языком, туннель — хавкой хамелеона, а я — мухой. Или под мухой:) хахаха! Дома я поставил: в кастрюлю на кухне — воду для пельменей, в видак — порнуху. Ел пельмени с хреном, горчицей и кетчупом и смотрел, как стараются немецкие шлюхи и как плохо у них это получается. Каждая вторая случка на кассете происходила с мякишем. Потом я выпил две рюмки водки и заснул. Стоящий рядом телефон ни разу за вечер так и не подал голоса.

ГЛАВА 8

Опять пробуждение под сводный оркестр ударных инструментов, играющий в голове, опять походка на цыпочках — я боюсь наступать на пятки, потому что тогда глаза могут вылететь из орбит. Пора завязывать… В такую жару пить… Или уезжать отсюда?

Холодный душ почти не помогает. Спасает лишь завтрак вдвоем — я и водка. Есть у меня такая тайная любовь — бухать с утра. Но я ее, как и коннекшн с Джой, держу в шкафу. Если я каждому своему пристрастию дам волю, то смерть придет не в махаче (чистая правда — у меня очень редкое сочетание линий на ладони, означающее одно и то же во всех школах хиромантии — смерть от удара в голову), а от не залеченного триппака или цирроза, (Вариант «перелез», надеюсь, все-таки в прошлом.) Или все вместе. И не видать мне тогда Вальгаллы. Но иногда я все-таки позволяю себе расслабончик. Как говорит статистика, отнюдь не монахи живут дольше всех.

Я отрываю глаза от натюрморта — яичница с двумя гепатитными глазами, кружка чифиря и большая, «двухприемная» рюмка водки — и позволяю себе взглянуть на настенные часы. Время — начало восьмого. Ну, БОТ. Приехали. Зорьки…

Зорьки — штука сложная и малоизученная. Обычно они появляются, когда организм, истощенный запоем, ищет дополнительные источники энергии и подстраивается под солнечные ритмы. В результате несчастный просыпается с восходом солнца. И плохи мои дела, если зорьки появляются так скоро.

Я отправляюсь в спальню и вяло валюсь в кровать. Я знаю, что не засну, и все равно пытаюсь. (Хорошо, что догадался плотно задернуть шторы.) В полумраке вспыхивает глаз ТВ, и я получаю порцию раздражения от ублюдочных Антона и Шелеста. Бля, ну выкрутасы высокого шоу-бизнеса! Вы тока гляньте — несколько лет назад Генри Роллинз, страшно надувая жилы на лбу и шее, вещал нам про то, что МТБ — говно, и это было очень радикально. Теперь у ведущей утреннего шоу на этом самом МТБ на майке, обтягивающей плохую грудь, написан модный слоган «МТУ зискз!»