Секрет Коко

И только Питер и Нора из «Кофе-Дока» через дорогу уже на ногах и открыли свое кафе. Со своего порога я вижу, как Нора оживленно спорит о чем-то с мужем. Женщина она очень субтильная, в ней и пяти футов ^[4] нет, и хотя Питер выше среднего роста, она явно внушает ему страх. Бедный Питер — на его лице уже появилось виноватое выражение, которое мы видим всякий раз, когда Нора совершенно утрачивает выдержку, а случается это с ней довольно часто. Должно быть, он опять ошибся в заказе партии хлеба или забыл убрать пакетики из-под чая с прилавка. В то время как Карл чересчур аккуратен, Питер — полная его противоположность.

Повесив на входе в лавку Суона табличку «Открыто», я поворачиваюсь спиной к улице и в очередной раз восхищаюсь самым любимым своим местом на всем белом свете. Каждое утро я стараюсь улучить момент и замереть на миг на пороге, чтобы вдохнуть сладчайший аромат из всех, что мне доводилось слышать: запах старины. Почти каждый дюйм нашего небольшого магазинчика заставлен антиквариатом, который мне так по душе — со многими из этих старинных вещичек я знакома едва ли не с пеленок. В этом углу, например, стоит старинный буфет орехового дерева — он здесь находится еще со времен моего детства, сияет своими до блеска отполированными бронзовыми ручками. За ним стоит библиотечная лесенка из красного дерева, которую я в жизни не продам, потому что мне нравится думать, будто когда-нибудь я заведу собственную библиотеку и стану взбираться на лесенку, чтобы дотянуться до какого-нибудь полного собрания сочинений. Здесь же висит птичья клетка и хранится высокая красная фарфоровая ваза, украшенная окантовкой из переливчатого перламутра, сияющего на солнце. Каждая трещинка прикрыта разнообразными безделушками: здесь и крошечные четки, покоящиеся на фарфоровом подносе, в терпеливом ожидании подходящего человека, который спасет их от забвения и унесет домой, где сделает из них чудесное ожерелье; и огромные оленьи рога, с которых свисают на цепочке старинные карманные часы.

Стены сплошь увешаны позолоченными зеркалами и желтеющими картинами в самых разных рамах, а на потолке висят старинные люстры и яркие лампы. Шаткие крашеные книжные шкафы опираются друг на друга, кренясь под тяжестью твердых переплетов — все время кажется, что они могут свалиться на тебя. Вот выстроились в ряд с полдюжины бронзовых изваяний, накрытых чудесными, хоть и старомодными, покрывалами. Еще два старых буфета заставлены хрупкой керамической посудой и изящными фигурками, рядом с которыми возвышается та самая витрина матового стекла, где хранится любимое мамино жемчужное ожерелье. Вокруг нее развешаны китайские фонарики. Самый любимый мой момент за весь день настает вечером, когда под их мерцание я разглядываю все эти предметы и представляю, сколько же всего они видели, какую жизнь прожили, где побывали, прежде чем попали в мои руки. Мне довольно одного лишь взгляда, чтобы нарисовать в своем воображении историю жизни некоторых из этих вещиц, атмосферу, что царила вокруг них, радости и горести, свидетелями которым они стали. Это не просто вещи. Все они несут на себе отпечаток времени, все они — крупицы истории, у каждой вещи — свое неповторимое прошлое.

Я искренне люблю каждый дюйм этого места. Этот магазин, эту приземистую лестницу — здесь я живу с самого детства, и именно этой антикварной лавке принадлежит мое сердце — с тех пор, как я была еще совсем девчушкой. Знаю, я живу в крошечном городке, здесь все на первый взгляд кажется родным и до боли знакомым, но каждое утро я прихожу в восторг, переворачивая табличку на входе и открывая двери в новый день. Кэт частенько поддразнивает меня из-за столь глубокой привязанности к фамильному делу, но самой мне кажется, что в этом что-то есть. Да, мне пришлось вернуться в отчий дом, но мы с Рут свыклись с этой мыслью и отлично ладим. Кэт убеждена, будто одинокая девушка моих лет просто обязана жить в роскошных апартаментах и вести бурную жизнь им под стать, но это — точно не про меня. Ведь я знаю, что, несмотря на все эти нотации, подруга безумно скучала бы по мне, если бы я уехала из дома, последовав ее же совету. Мы по-прежнему близки — совсем как в детстве.

У меня громко урчит в животе, и я понимаю, что действительно проголодалась. Я отправляюсь в крохотную кухоньку в задней части лавки, за прилавком, и роюсь в буфете в надежде найти что-нибудь для перекуса. Можно было бы подняться наверх, в квартиру, и приготовить себе нормальный завтрак, конечно, но так ведь гораздо проще. Пока что какого-нибудь зачерствелого печеньица будет вполне достаточно. Когда придет Рут, я сбегаю в «Кофе-Док» и принесу нам что-нибудь на завтрак.

— У вас молока не найдется? — раздается вдруг позади меня чей-то низкий голос, как раз когда я раскрываю пакетик с недоеденными вкусностями. Я ахаю от удивления и поворачиваюсь в сторону дверей. Перед входом стоит полуголый мужчина, его небольшой, но довольно заметный животик свисает над тесными подштанниками а-ля Гомер Симпсон ^[5]. Я даже не сразу понимаю, что передо мной Карл. Тот самый Карл, мясник. Из лавки через дорогу. Наш Карл. Наш мясник.

— Господи! Карл!

— Прости, Коко, напугал? — спрашивает в ответ он, усмехаясь при этом так, будто тот факт, что его мужское достоинство скрыто от моих глаз лишь тонким кусочком ткани и я просто физически не могу на него не пялиться, не имеет никакого значения.

— Да, есть немного, — поспешно отвечаю я, пытаясь отвести взгляд от его подозрительных татуировок на плечах и волосатой груди. Я понятия не имела, что у Карла, оказывается, есть тату — ведь прежде я видела его лишь в благопристойном мясницком фартуке, а не в одном мультяшном белье.

А не значит ли это… что Карл и Рут спят вместе? Мой мозг лихорадочно подыскивает этому другое объяснение — хоть какое-нибудь. Может, ему пришлось экстренно эвакуироваться из собственной квартиры посреди ночи. Случился пожар? Возможно, он угодил в какую-нибудь другую беду и Рут его просто приютила. Это вполне в ее духе — помочь тому, у кого случились неприятности, не раздумывая ни минуты.

— Это для Рут, ей захотелось молока, а наверху его не оказалось, — с этими словами он проходит мимо меня к буфету и берет из него кружку, в то время как мне остается лишь любоваться крупным планом его пятой точки, обтянутой подштанниками и напоминающей лысую голову все того же Гомера.

Отлично. Если он носит ей чай вот так, в одном исподнем, то их с Рут дружба явно выходит за рамки обычных соседских взаимоотношений. Они точно этим занимаются.

— Ты не знала, что я здесь, — как ни в чем не бывало говорит он.

— Допустим, — выдавливаю из себя я.

Конечно, я знала, что Рут и Карл всегда хорошо ладили друг с другом. Но не настолько же. Не настолько, чтобы спать вместе и по-дружески самозабвенно заниматься сексом. Когда только они успели?

— Извини, если это настолько тебя шокировало, — просит он, бросая в кружку пакетик с чаем.

— Да все в порядке, — отвечаю я, — просто я не знала, что ты и Рут… Что вы с ней…

Тут я теряю дар речи. Полностью.

— Не знала, что я — ее молоденький любовник? — ухмыляется он и смеется собственной шутке. — Да, до сих пор ей отлично удавалось это скрывать.

Он открывает холодильник и выуживает из него пакет с молоком. От меня не укрылось, как хорошо он ориентируется в нашем доме — он тут явно не в первый раз.

— Понятно, — бормочу я. Вот ведь темнила — и как ей удалось скрывать его от меня столько времени?

— Бог ты мой, уже ведь пора открывать магазин! — восклицает Карл, взглянув на часы. — Надо идти. Мясо само себя не продаст.

— Да уж, не продаст, — мямлю я.

— Опоздал. А ведь я никогда не опаздываю.

— Действительно, не опаздываешь.

— Во всем вини свою бабулю, — вздыхает он. — Она все твердит, что мне нужно почаще расслабляться. А ведь это не так уж и просто.