Спрут

Да и пастух, сопровождаемый одной из своих собак, уже шел ему навстречу. Когда они были достаточно близко, Пресли, приглядевшись к пастуху, подумал, что, пожалуй, где-то его уже встречал. Скорей всего очень давно, в один из своих прежних наездов на ранчо. Безусловно, что-то очень знакомое было в лице и во всем облике пастуха. Когда они приблизились друг к другу настолько, что Пресли смог отчетливо его разглядеть, это впечатление еще больше усилилось.

Пастуху было лет тридцать пять. Худой и жилистый, с непокрытой головой, он был одет в темно-коричневые парусиновые штаны, заправленные в шнурованные башмаки. Патронташ без единого патрона перепоясывал его в талии. В распахнутый ворот серой фланелевой рубашки виднелась медная от загара грудь. Волосы были черные и довольно длинные. Подбородок скрывала сужающаяся книзу мягкая бородка, которая начиналась прямо от впалых щек. Видимо, он привык ходить без шляпы, потому что цвет лица у него был красновато-коричневый, как у индейца,- в отличие от темно-оливкового лица Пресли. Пресли с его острым, наблюдательным взглядом лицо пастуха показалось чрезвычайно интересным. Оно поражало своей необычностью. Живое воображение Пресли тут же наделило его чертами аскета, отшельника, а то и ясновидящего. Таковы были, наверное, вдохновенные ветхозаветные пастухи, первые пророки Израилевы, жившие в пустыне, наделенные даром видеть видения и слышать голоса, витать в облаках и общаться с Богом, способные творить чудеса.

Когда между ними осталось каких-нибудь двадцать шагов, Пресли вдруг остановился и пристально посмотрел на пастуха.

- Ванами! - воскликнул он.

Пастух улыбнулся и, протянув ему навстречу обе руки, сказал:

- Я так и знал, что это ты! Увидел тебя на холме и позвал.

- Но не окликнул,- возразил Пресли.- Мне показалось, что кто-то зовет меня. Я почувствовал. И как это я не вспомнил, что ты умеешь проделывать такие штуки.

- У меня это получается без осечки. Очень помогает с овцами управляться.

- С овцами?

- Ну да. Не могу точно объяснить, как. Такие вещи пока еще недоступны нашему пониманию. Бывает иногда, что если я закрою глаза и крепко сожму пальцами

веки, то могу целую минуту удерживать все стадо на одном месте. Может, правда, это просто мое воображение, как проверишь? Но я очень рад снова встретить

тебя. Сколько уж мы с тобой не виделись? Два, три, а то и все пять лет.

Но они не виделись и того дольше. Шесть лет прошло с тех пор, как Пресли и Ванами встретились в последний раз - да и то ненадолго, во время одного из мимолетных наездов пастуха в эти места, которые он время от времени совершал. В течение этой недели они часто встречались, поскольку были закадычными друзьями. Затем Ванами исчез так же внезапно, так же таинственно, как и появился. Проснувшись однажды утром, Пресли обнаружил, что друг его ушел. Так вел себя Ванами последние шестнадцать лет. Жил неизвестно как, неизвестно где - в пустыне, в горах, скитался по бескрайнему Юго-Западу, одинокий, всем чужой и загадочный. Могло пройти три, четыре, пять лет. О пастухе переставали вспоминать. Никаких известий о нем до Лос-Муэртос не доходило. Ванами словно таял в слепящем свечении нугтыни, терялся среди миражей, скатывался за горизонт; его поглощали бесчисленные песчаные холмы. И вдруг, без всякого предупреждения, возвращался из своих странствий,- неведомо откуда. Никто толком не знал его. В этих краях у него было всего-навсего три друга: Пресли, Магнус Деррик и священник из миссии отец Саррия. Для всех Ванами оставался загадкой. За ни годы он, казалось, ни на один день не постарел. Пресли знал, что сейчас ему должно быть тридцать шесть лет. Но с их первой встречи лицо Ванами и весь его облик, на взгляд Пресли, ничуть не изменились. Он вглядывался в лицо, которое увидел впервые много-много лет тому назад. Лицо, отмеченное невыразимой печалью, неизбывным горем, носившее следы трагедии, давно минувшей, но не утратившей своей остроты и поныне. Пресли не в первый раз подумал, что, посмотрев в лицо Ванами, невозможно не понять, что на человека этого обрушился когда-то страшный удар, потрясший его до глубины души и приостановивший нормальное течение жизни - удар, после которого он так и не оправился.

Друзья сидели на краю колоды и следили за тем, как медленно передвигающаяся отара, поедая пшеничное жнивье, убредает все дальше к югу.

- Где ты пропадал? - спросил Пресли.- Откуда появился на этот раз?

Ванами неопределенно повел рукой, указывая на восток и на юг.

- На юге был, очень далеко отсюда. Я в стольких местах побывал, что всех и не упомнишь. На этот раз я выбрал Дальнюю Тропу, и увела она меня очень далеко. В Аризоне был, и в обеих Мексиках, а потом в Юте и в Неваде; шел куда глаза глядят, не думая о последствиях. Сперва попал в Аризону, через Перевал, потом пошел на юг, через земли навахов, мимо Агуа-Тиа - это высоченная красная скала, которая торчит посреди пустыни, как нож, острием вверх. Потом все дальше и дальше, пересек Мексику и Нью-Мексико, весь Юго-Запад, а затем, сделав широкий круг, повернул назад; шел через Чигуагуа и Олдаму, до Ларедо, Торреона и Альбукерке. Оттуда через плато Анкомпагре в сторону гор Юинта, затем прямо на запад, через Неваду в Калифорнию и в долину реки Сан-Хоакин.

Его голос стал монотонным, глаза уставились в одну точку; он говорил как в полусне, и мысли его были где-то далеко, словно умственным взором он все еще видел бескрайние просторы пустыни, красные холмы, темно-лиловые горы, солончаковые равнины, белесые, как кожа прокаженного - дикое, роскошное запустенье Дальней Тропы.

Он, казалось, на время забыл о Пресли, да и Пресли слушал его вполуха. Возвращенье Ванами разбудило давно забытые воспоминания. На память приходили разные случаи из жизни Ванами, и прежде всего страшная трагедия, исковеркавшая ему жизнь, сделавшая из него нелюдима и погнавшая в скитанья. Ванами, как это ни странно, окончил колледж, был начитан и обладал живым умом, но не захотел жить среди людей и избрал жизнь отшельника.

Он обладал характером, во многом сходным с характером Пресли, и был человеком довольно-таки незаурядным. Живя близко к природе, поэт милостью Божьей - тогда как Пресли, чтобы стать таковым, пришлось немало потрудиться,- он был натурой впечатлительной, с обостренный чувством прекрасного и одинаково восприимчив как к радости, так и к печали. Он никогда ничего не забывал. В восемнадцать или девятнадцать лет, в возрасте самом что ни на есть чувствительном, Ванами познакомился с Анжелой Вэрьян. Пресли и не помнил почти эту шестнадцатилетнюю девушку, невообразимо прелестную, жившую в ту пору со своей немолодой уже теткой и работавшей в цветочном хозяйстве, которое примыкало к миссии. Сейчас он попытался представить себе Анжелу: ее расчесанные на прямой пробор золотистые волосы, свисавшие двумя тяжелыми косами вдоль лица и делавшие из ее белого выпуклого лба треугольник; чудесные фиалковые глаза с тяжелыми веками, чуть раскосые, придававшие ее очаровательному личику восточную загадочность. Он припомнил ее египетские полные губы, странную манеру как-то по-змеиному двигать головой. Никогда еще не встречал он девушки столь ослепительной, особенной красоты. Не удивительно, что Ванами влюбился в нее, и еще менее удивительно, что любовь эта была сильной и страстной и завладела им полностью. Анжела ответила ему любовью столь же пылкой. Это была необыкновенная любовь,- о такой слагают со временем легенды,- идиллическая, первозданная, самопроизвольная, как рост дерева, естественная, как выпадение росы, неколебимая, как стоящие тысячелетиями горы.

В описываемое время Ванами жил на ранчо Лос-Муэртос. Здесь он решил провести свои каникулы. Но ему очень понравилось работать на свежем воздухе, и он то пас коров, то убирал сено, а то, прихватив лопату и шашку динамита, отправлялся на строительство канала в секторе номер 4; объезжал верхом фермы, чинил прополочную изгородь - в общем, старался быть полезным. Несмотря на то, что Ванами учился в колледже, он быстро вошел во вкус сельской жизни. Он жил,- как и мечтал,- на природе, жил полной жизнью, трудился, разделяя труд других людей, радовался незамысловатым радостям, простой человек, здоровый душой и телом. Он считал, что жить нужно именно так: работать в поте лица, есть досыта, пить вволю, спать без сновидений.