И не комиссар, и не еврей

Тем не менее я был всегда голоден и с нетерпением ждал, когда созреют яблоки. Есть я их начал еще маленькими, совершенно зелеными и довольно противными на вкус. Когда яблоки созрели, я стал уничтожать их в колоссальном количестве: зараз я мог съесть ведро яблок. Фантастично, но это так. А есть все равно хотелось, и я стал варить повидло. Набрав ведро яблок сладких сортов, я освобождал их от серединки и ставил ведро на костер. Варил до тех пор, пока яблоки не превращались в однородную массу.

Удивительно, что ведром свежих яблок я не наедался, а этого же количества, превращенного в повидло, мне хватало, чтобы быть сытым.

В этом саду были абрикосы, сливы, груши и еще что-то, но не помню, чтобы я их ел.

Другая серьезная проблема – одежда. Ватные брюки, которые я выменял на военную формy, были хороши зимой, но жарким летом – явно не по сезону, да к тому же износились так, что были похожи на тюль, из которого торчали клочья ваты. Пределом моих мечтаний было раздобыть немецкий мешок из-под сахара, сделанный из белой очень прочной, плотной ткани с синей полосой. Из этих мешков получались отличные штаны, сносу которым не было, а синяя полоса делала их похожими на генеральские брюки с лампасами. Увы, моей мечте не было суждено осуществиться. Мешок я так и не смог достать.

Не менее серьезной проблемой была обувь. Мои армейские ботинки окончательно развалились, а о новых нечего было и мечтать.

Единственно, что можно было делать, – бесконечно ремонтировать ботинки, чем я и занимался. Часами сидя около деревенского сапожника и наблюдая за его работой, я детально изучил технологию сапожного ремесла вплоть до пошива сапог. Но мало знать, как делать, нужен еще и материал. А вот с ним дело обстояло совсем скверно. Для подошв можно было бы использовать старые автопокрышки, но немцы чересчур аккуратный народ, чтобы выбрасывать их. Немцы не выбрасывают ничего и утилизируют даже то, что вроде бы и утилизировать невозможно.

Однажды в сад явились двое полицаев и отвели нас в управу, сказав, что после проверки отпустят назад. Однако из управы с группой других людей нас повели, уже под охраной, в какое-то большое село. Там находился немецкий строительный отряд, состоявший в основном из австрийцев пожилого возраста и нескольких немцев средних лет из нестроевых. Этот отряд занимался ремонтно-восстановительными работами, и нас использовали как чернорабочих. Жили мы в вагонах и все время переезжали с места на место. Было нас человек тридцать – тридцать пять. Закончив ремонт в одном месте, ехали на новое, туда, где после очередных бомбежек требовались восстановительные работы.

Отношение к нам со стороны большинства, главным образом австрийцев, было вполне удовлетворительное.

Двое из немцев говорили по-русски: один хорошо, так как несколько лет до войны он работал специалистом на каком-то ленинградском заводе, а второй владел русским языком значительно хуже. Однажды среди немцев стало заметно радостное оживление, у нас же усилили охрану и двери вагона закрыли наглухо. Как выяснилось вскоре, их радость была вызвана тем, что отряд покидает Россию и едет…

Куда едет? Кто называл Францию, кто – Италию, но хоть то, хоть другое, считали они, лучше, чем Россия. Нас же это далеко не радовало.

Как мы ехали, каким путем, я не помню. То останавливаясь чуть не у каждого столба, то рыская в стороны, как зайцы, то возвращаясь назад, мы наконец однажды утром оказались в Вене. Двери нашего вагона широко раскрылись, и нам скомандовали выходить строиться.

Немец, хорошо владевший русским языком, сказал, что сейчас нас поведут по городу, чтобы показать красавицу Вену. Не понимаю, чем был вызван этот жест, но я очень доволен, что хоть в качестве такого

“туриста” смог немного познакомиться с действительно красавицей

Веной. Это был первый крупный город, кроме Москвы, увиденный мною.

Прошло уже более пятидесяти лет, но впечатление от Вены не ослабло.

Перед войной я несколько раз смотрел фильм “Большой вальс”, где события происходят в Вене, и теперь с замиранием сердца вглядывался в город, а в ушах звучала чудесная музыка великого Иоганна Штрауса.

Особенно сильное впечатление произвела громада собора святого, кажется, Франца на площади Максимилиана (название ее я узнал теперь). Площадь застроена большими и очень красивыми домами, которые не поразили бы, может быть, только видевших Ленинград.

Меня удивила очень маленькая для такого большого города железнодорожная станция. Мы ведь привыкли к размаху наших железных дорог со множеством путей на станциях.

Вечером мы покинули Вену, а утром перед нашими глазами предстали красоты Австрийских Альп. Высоченные горы со снежными шапками острых вершин, сплошь покрытые хвойным лесом. По склонам петляет серпантин шоссейных дорог и тянется нитка железной дороги, ныряющие в пронизывающие горы туннели. То тут, то там мимо поезда проплывают маленькие, ухоженные, блистающие чистотой, похожие на игрушечные городки с обязательными островерхими кирхами. В одном из таких городков была стоянка на сутки или немного больше, и я имел возможность убедиться, что и вблизи австрийские городки такие же чистые, какими кажутся издали. Ухоженные, словно только вчера выкрашенные, нарядные домики… Жители одеты в непривычные для нашего глаза национальные одежды, но я сразу принял это, почувствовав, как их костюм соответствует окружающему пейзажу.

Утром мимо нашего поезда проплывали те же заснеженные вершины и покрытые густым хвойным лесом склоны гор, но очаровательных городков и деревушек уже не было. Видневшиеся из вагона небольшие населенные пункты сильно отличались от виденных накануне. По-своему привлекательные, они не имели того игрушечного вида.

Создалось впечатление, что мы попали в другую страну. Так и оказалось. Это была Италия. На первой же остановке я услышал итальянское слово, которое запомнил на всю жизнь. Это было “аванти”, что означает – “вперед”. По-видимому, оно имело какое-то отношение к нашему эшелону. Вскоре мы покинули вагоны и перегрузились на автомашины. Где это было, я не знаю, знаю только, что совсем близко от итало-австрийской границы. Началась длительная, более года, вынужденная “экскурсия” по солнечной Италии.

Хотя в тот период американская авиация налетов на Италию совершала еще мало и дороги американскими истребителями не контролировались, большую часть пути мы проделали ночью. Однако должен сказать, что и ночные города, и городки Италии, залитые ослепительным лунным светом, с утопающими в зелени богатыми виллами, с прекрасной архитектурой зданий и памятников, произвели на меня огромное впечатление.

Много крупных (по итальянским меркам) городов мы проезжали или останавливались в них днем, и, не выглядя такими таинственными, как при лунном свете, они все равно очаровывали меня. У меня постоянно было ощущение, что я попал в прекрасную сказку, и это чувство спустя полстолетия не исчезло. Мне кажется, что тот, кто однажды увидел

Италию, останется “ушибленным” на всю жизнь…

Я привык к простору необозримых полей России, мягко говоря, не слишком ухоженных и зачастую изрядно заросших сорняками, поэтому вид итальянских полей был для меня непривычен.

Маленькие, очень чистенькие квадратики участков без признаков сорняков отделяются друг от друга ровными рядами толстых деревьев, между которыми натянуты ряды проволоки, поддерживающей виноградную лозу. Проволока применяется преимущественно медная, поскольку образующаяся на ее поверхности окись меди является прекрасным средством защиты виноградников от вредителей. Кроны этих деревьев подрезаются так, что они похожи на столбы, пока летом не появится густая шапка зеленой листвы.

Недостаток земли заставляет итальянцев очень бережно относиться к ней. Они пропалывают тщательно все вручную и перетирают руками каждый комочек земли. Однажды в конце войны мне довелось видеть, как мужчина нагребал внизу в корзину землю, а женщина поднимала ее на гору, где была крошечная ровная площадка, и высыпала там.