В незнакомой комнате

Они снова пускаются в путь до рассвета, дорога еще синяя и плохо различима. Вчерашние ссадины отдаются острой болью, но спустя полчаса боль рассеивается по всему телу и становится неразделимой. Она не без приятности ощущается везде. Встает солнце, и по обе стороны из темноты начинают восставать горы.

Они идут по большой окружности, которая закончится в месте, расположенном неподалеку от города Масеру. Оттуда они начнут второй, больший круг, заканчивающийся почти в том же самом месте, потом третий. Таким образом, они охватят всю страну тремя каждый раз увеличивающимися петлями, последняя из которых приведет их на самую высокую гору Дрейкенсберг, что далеко на востоке. К тому времени они должны окрепнуть и войти в форму, привыкнуть к тяготам такого рода путешествий, хотя у него есть на этот счет сомнения. Это Райнер спланировал их путешествие таким образом, расчертив его разноцветными чернилами на карте.

Они останавливаются возле маленького придорожного магазинчика, чтобы запастись едой на день. Тесное помещение забито консервными банками, коробками и пакетами, пастой и сластями, овощами и мылом. В дорогу разумнее брать легкие продукты, может, несколько булочек, немного риса. Но Райнер прочесывает тускло освещенный магазин, снимая с полок консервы, сетку картошки, плитки шоколада.

— Но зачем?

— Я это люблю.

— Шоколад?

— Я люблю шоколад. Я читал статью о человеке, который целый год питался только шоколадом и водой.

— Это невозможно!

Райнер смотрит на него, ухмыляясь. Конечно, это возможно. В предстоящие дни он будет отламывать по маленькому кусочку и есть медленно, смакуя, добираясь до некой сути, которая и будет питать его вопреки законам биологии. Для Райнера сложности и противоречия мира лишь пустяки, отвлекающие внимание, истина всегда проста и нага. Вот правило, которому надлежит следовать неукоснительно, в то время как сомнения необходимо преодолевать. Это возможно — выжить на силе воли и шоколаде, он в это верит, и каждый раз, когда предлагает своему спутнику кусочек шоколада, на его лице снова появляется эта едва заметная ухмылка.

За еду и все остальное Райнер платит свои деньги. В Масеру он обменял какое-то количество канадских долларов на ранды, деньги носит в кармашке на поясе, на это они теперь и живут. Хотя я прилежно записываю каждую покупку в маленький блокнот и в конце путешествия собираюсь отдать ему все до последнего цента, уже сейчас, на второй день путешествия становится ясно, что Райнер сам будет решать, что мы можем, а чего не можем позволить себе в пути.

Итак, они берут консервы, картошку, шоколад и поровну распределяют груз.

Когда они снова пускаются в путь, груз кажется несоразмерно тяжелым, и он чувствует, как от острого негодования его словно бы пригибает к земле, он идет медленнее, чем прежде. К полудню солнце становится нестерпимо горячим, оба исходят потом. Они в какой-то маленькой деревушке с уродливыми современными строениями и старой разрушенной церковью.

— Думаю, нам нужно сделать привал и немного отдохнуть, — говорит Райнер.

С вершины горы справа виден крутой обрыв, посередине его пещера, она больше, чем та, в которой они провели предыдущую ночь. Райнер выражает желание добраться до нее. Но придется долго спускаться! Ну и что? А потом взбираться обратно! Ну и что? Еще одна причина для невысказанного противостояния между ними. Насмешливая издевка в темных глазах одного мужчины одерживает верх над возмущением другого, и они начинают спускаться между валунами и кустами столетника. Мелкая галька осыпается из-под ног. Когда они добираются до пещеры, в тени, отбрасываемой скалой, гнев его утихает. Мирная долина расстилается внизу.

— Здесь красиво, — говорит он.

— Да. — Этим односложным согласием Райнер подчеркивает, что снова оказался прав.

Они валятся в пещере прямо на камни. Он засыпает, а когда просыпается, видит, что минули часы и начинается гроза. Небо почернело от туч, молнии огненными лестницами пронзают пространство от неба до земли, от грома сотрясаются скалы. Дождь, образовавший непроницаемую дверь, отделяющую их от мира, кажется почти твердым. Они сидят под скальным навесом, вода низвергается с неба, от земли поднимаются свежие запахи испарений. Так же, как и прошлой ночью, теперь, когда он отдохнул и освежился, когда ушла жара, а саднящая острота эмоций притупилась, ему почти нравятся странное место, в котором он очутился, и его странный спутник.

— Думаю, — говорит Райнер, — нужно на каждый день установить такой же распорядок, как сегодня. Мы должны вставать рано, идти, а в середине дня отдыхать. Потом идти снова.

— Да, — соглашается он.

В этот момент он находится в полном согласии с Райнером, не понимает, как мог на него сердиться, на фоне грозового неба его мрачное лицо кажется ему красивым.

Когда гроза кончается и снова проглядывает свет, они выходят в мир, промытый и сочащийся красками. Такие дневные грозы случаются почти каждый день, жара набирает силу до тех пор, пока наконец не разряжается грозой, а после этого всегда наступает ощущение полного обновления в природе, а вскоре и между ними.

Теперь они по-настоящему в пути. До тех пор пока они не провели первую ночь под открытым небом, все путешествие еще представлялось некой безумной затеей, от которой можно в любой момент отказаться, но теперь они миновали некую точку невозврата и перешли из одного мира в другой. В прошлом мире существовала их обычная жизнь, с ее привычками и друзьями, местами и предпочтениями, но теперь все это осталось позади. В новой жизни только они сами и набор предметов, которые уместились в рюкзаках. Все остальное, даже люди, которые встречаются на пути и с которыми они разговаривают, проходит мимо.

В этом чудном союзе, в этом эксцентричном браке должны возникнуть новые обычаи, призванные сделать его живучим. Существуют правила, которым надлежит следовать, основополагающие, в высшей степени необходимые, которые в определенные дни могут обретать почти религиозную значимость, а в другие казаться нуднее нудных. Палатку, например, должно ставить и складывать. Два или три раза в день надо готовить еду, а потом мыть кастрюли и сковородки. В первые же дни эти обязанности они распределяют поровну. Помогают друг другу устанавливать шесты и подпирать ими провисающий брезент, вместе ищут камни, чтобы забивать ими в землю колышки. Либо торгуются. Ты поставишь палатку, а я приготовлю ужин. Ладно, помогу тебе позже вымыть посуду. И хотя они устают друг от друга и время от времени мимолетные конфликты по-прежнему случаются, в ходе вещей устанавливается равновесие, какое-то время они смогут так жить.

В эти первые дни они много разговаривают, находят интересные темы для бесед, обмениваются мыслями, несогласие высказывают уважительно. И если они обходят личные темы, не обсуждают самую интимную часть своей жизни, то это потому, что оставили ее позади. Вместо этого возникла новая интимность, приобретшая между ними практический характер, когда они лежат рядом друг с другом или сталкиваются в темноте, когда первое, что они видят, проснувшись утром, — это лица друг друга. Эта интимность в некотором смысле является движущей силой их путешествия.

День строится вокруг мелких ритуалов свертывания и возобновления. Каждое утро они встают задолго до рассвета. Пока один разводит огонь, чтобы вскипятить воду для кофе, другой снимает палатку. Затем они пускаются в дорогу, стараясь пройти определенный отрезок пути до того, как станет слишком жарко. Спустя час-два останавливаются, чтобы позавтракать. Потом, если есть вода, моют посуду, если нет, складывают ее, чтобы помыть позднее, и снова идут.

В середине дня, когда жара становится невыносимой, они находят место, чтобы несколько часов отдохнуть. В этой стране горных вершин и обширных долин, прорезанных реками, часто находится тенистое местечко у воды, откуда открывается вид на голубые дали. Они привыкли спать в мягком и пышном окружении колышущихся трав, под сенью проплывающих в небе облаков, под приглушенное жужжание пчел.