Прощай, Берлин

— Вот бы познакомить тебя с Дианой! Она самая потрясающая авантюристка в мире! Мужика может подцепить где угодно, даже не зная языка. Один из-за нее чуть со смеху концы не отдал. Я и сама ее обожала.

Но прожив в Берлине три недели, так и не получив работы, Диана подцепила банкира, который увез ее в Париж.

— И оставила тебя одну? Прямо скажем, с ее стороны это довольно подло.

— Не знаю… Каждый должен сам решать свои проблемы. На ее месте я скорее всего поступила бы точно так же.

— Уверен, что нет.

— Ну оставила и оставила, ничего со мной не случилось. Я и одна не пропаду.

— Сколько тебе лет, Салли?

— Девятнадцать.

— Боже милостивый! А я думал, лет двадцать пять!

— Знаю, так все думают.

Вошла фрау Карпф с двумя чашками кофе на тусклом металлическом подносе.

— Oh, Frau Karpf, Liebling, wie wunderbar von Dich! [6]

— Что тебя держит в этом доме? — спросил я, когда хозяйка вышла. — Я уверен, ты вполне можешь найти что-нибудь поприличнее этой дыры.

— Найти, конечно, можно.

— Так за чем же дело стало?

— Не знаю. Наверное, мне просто лень.

— Сколько ты платишь хозяйке?

— Восемьдесят марок в месяц.

— Включая завтраки?

— Нет, по-моему, нет.

— Что значит «по-моему»? — разозлился я. — Ты ведь должна знать наверняка.

Салли отозвалась как-то вяло:

— Ну да, наверное, с моей стороны это глупо. Но видишь ли, я просто даю старухе деньги, когда они заводятся, а потом не разберешься, сколько и за что.

— Боже мой, Салли, я за свою комнату плачу всего пятьдесят марок в месяц, включая завтраки, но разве их можно сравнить!

Салли кивнула и продолжала извиняющимся тоном:

— Есть еще одно «но», дорогой Кристофер. Я просто не знаю, что бы фрау Карпф стала делать, если б я ее бросила. Ей ведь ни за что не найти другого жильца. Кто еще вынесет ее безобразие, вонь и все остальное. Она уже задолжала владельцам дома за три месяца. Если бы они узнали, что у нее нет ни одного квартиранта, то вышвырнули бы ее в два счета. А этого она не переживет.

— Все равно не понимаю, почему ты должна жертвовать собой ради нее.

— Да ничем я не жертвую, правда. Мне нравится тут. Мы с фрау Карпф понимаем друг друга. Она более или менее такая, какой я буду лет через тридцать. Добропорядочная домовладелица меня бы и недели не держала.

— Моя хозяйка тебя бы не выгнала.

Салли, наморщившись, улыбнулась.

— Как тебе кофе, дорогой Крис?

— Лучше, чем у Фрица, — сказал я уклончиво.

Салли рассмеялась.

— Но разве Фриц не мил? Я его обожаю, особенно когда он говорит: «Хотел я плевать».

— Черт, хотел я плевать, — попытался я изобразить Фрица. Мы расхохотались. Салли закурила еще одну сигарету: она дымила беспрерывно. При свете лампы бросалось в глаза, какие у нее старые руки: нервные, с выпуклыми венами и очень худые — руки взрослой женщины. Зеленые ногти казались тут чужими, случайными и напоминали маленьких уродливых жучков с яркими спинками.

— Смешно, — задумчиво молвила Салли, — я никогда не спала с Фрицем.

Она помедлила, потом спросила с нескрываемым интересом:

— А ты думал, мы спали?

— Пожалуй, да.

— А вот и нет. Ни разу… — она зевнула. — Теперь уж, наверное, никогда и не будем. Несколько минут мы молча курили. Потом Салли принялась рассказывать о своей семье. В Ланкашире у ее отца была мельница, а матери по наследству досталось поместье. Когда мать, мисс Боулз, вышла замуж, они с отцом соединили свои фамилии.

— Отец — жуткий сноб, — продолжала Салли, — хотя притворяется, что нет. Моя настоящая фамилия Джексон-Боулз, но, конечно же, для сцены это не годится.

— А Фриц говорил, кажется, что твоя мать француженка.

— Что за чепуха! — Салли, кажется, ужасно разозлилась. — Фриц идиот. Вечно он что-то выдумывает.

Еще у Салли была младшая сестра Бетти.

— Сущий ангел. Я ее обожаю. Ей уже семнадцать, но она сама невинность. Мама ее воспитывает, как благородную барышню. Узнай Бетти, что за потаскуха ее сестра, она, наверное, умерла бы со стыда. Она о мужчинах понятия не имеет.

— Салли, в кого же это ты такая уродилась?

— Не знаю. Во мне, наверное, много от папаши. Тебе бы понравился мой папаша. Ему на всех ровным счетом наплевать, но бизнесмен он потрясающий. Примерно раз в месяц непременно напивается в стельку и распугивает всех мамашиных благопристойных друзей. Это он разрешил мне поехать в Лондон и учиться играть на сцене.

— Школу небось бросила совсем девчонкой?

— Вот чего я всегда терпеть не могла. Я так подстроила, чтобы меня оттуда выгнали.

— Как ты умудрилась?

— Взяла и сказала директрисе, что у меня будет ребенок.

— Не может быть, Салли.

— Честно, так и сказала. Был ужасный скандал. Они специально пригласили врача, чтобы он меня осмотрел, и послали за родителями. А когда оказалось, что ничего такого нет, все возмутились, что я их обманула. Директриса сказала, что девушка, способная только помыслить о такой мерзости, не может оставаться в школе и совращать учениц. Так я вырвалась из школы, а потом стала капать папаше на мозги, чтобы он отпустил меня в Лондон, пока он наконец не сдался.

В Лондоне Салли обосновалась в дешевой студенческой гостинице. Несмотря на строгий надзор, ей удавалось проводить большую часть ночей у мужчин.

— Первый мой соблазнитель не понял, что я девственница, я ему потом призналась. Человек он был потрясающий, я его обожала. К тому же в комедийных ролях ему не было равных. Он еще прославится когда-нибудь.

Через некоторое время Салли стала сниматься в массовках и наконец получила небольшую роль в гастролирующей труппе. Потом она встретила Диану.

— А в Берлин ты надолго? — спросил я.

— Бог его знает. Работа у «Леди Уиндермир» всего на неделю. Я туда попала через человека, с которым познакомилась в «Иден Баре», он сейчас в Вене. Надо бы еще раз позвонить людям с киностудии. Потом есть один старый противный еврей, который иногда меня вытаскивает в свет. Этот все время обещает контракт, но на самом деле хочет только переспать со мной, старая свинья. Мужики в этой стране просто омерзительны. Ни гроша за душой, и при этом считают, что ты им отдашься за плитку шоколада.

— И что же ты думаешь делать, когда теперешняя работа кончится?

— Ну, немного денег мне присылают из дома. Мамаша уже припугнула меня, что перестанет помогать, если я скоро не вернусь в Англию. Родители, разумеется, думают, что я здесь с подругой. Если бы мамаша только знала, что я осталась одна, ее бы точно удар хватил. Как бы то ни было, скоро у меня будет достаточно средств, чтобы себя прокормить. Для меня тянуть из них деньги — просто нож острый. Из-за кризиса дела у отца тоже плохи.

— Послушай, Салли, если у тебя станет совсем туго с деньгами, дай мне знать, хорошо?

Салли засмеялась.

— Очень мило с твоей стороны, Крис. Спасибо за заботу, но у друзей я обычно не одалживаю.

— Разве Фриц тебе не друг? — вырвалось у меня.

Но Салли, кажется, нисколько не обиделась.

— Я, конечно, ужасно люблю Фрица, но у него денег куры не клюют. А когда у людей много денег, к ним относишься совсем по-другому, сама не знаю почему.

— Откуда ты знаешь, может быть, у меня тоже куча денег.

— У тебя? — Салли зашлась от смеха. — Я поняла, что ты на мели, как только тебя увидела!

В тот день, когда Салли пришла ко мне на чашку чая, фрейлейн Шредер была сама не своя от волнения. По этому случаю она надела свое лучшее платье и завила волосы. Когда раздался звонок, она широко распахнула дверь и громко крикнула:

— Герр Исиву, к вам дама! И многозначительно подмигнула. Я представил их друг другу. Хозяйку дома просто распирало от любезности. Она настойчиво обращалась к Салли «Gnädige Freulein». [7]Салли, в беретке, как у пажа, засмеялась своим серебристым смехом и элегантно уселась на диван. Фрейлейн Шредер кудахтала вокруг нее с нескрываемым восхищением и любопытством. Очевидно, такие, как Салли, ей прежде не встречались. К чаю вместо обычных ломтиков бледного и неаппетитного пирога она подала огромное блюдо с пирожными-корзиночками, выложенными в форме звезды. Фрейлейн Шредер принесла нам две крошечные бумажные тарелки с дырочками по краям, образующими кружево. Позже, когда я благодарил ее за столь изысканный прием, она рассказала, что всегда подавала бумажные тарелки, когда герр Риттмейстер угощал свою невесту чаем.