Река

— И что же это?

— Знаменитый на весь мир шоколадный торт.

— Ну, раз так…

— А еще, — торжественно продолжает она, — этот отель стал знаменитым при Анне Захер, невестке его первого владельца. Она прославилась тем, что курила сигары и любила удовольствия. Отель в ту пору превратился в любовное гнездышко и приют для всевозможных сомнительных союзов.

— Ты считаешь наш союз сомнительным?

— Конечно, — говорит она и смеется. — Между нами семнадцать лет разницы. Я только что овдовела. Ты изменил своим ровесницам, которые лезли из кожи вон, чтобы тебя соблазнить. А я изменила своему горю. Оба мы сделали это добровольно и, наверное, не без удовольствия.

— И будьте счастливы, — говорит шофер такси.

Она смеется, и я тоже. Мне нравится, когда Марианне в таком настроении. Когда она спрашивает у шофера, можно ли курить в машине, закидывает ногу на ногу и откидывается на спинку сиденья. Инициатива в ее руках. Я радуюсь, что она, наконец, проявила какую-то активность в отношении этой поездки, что она не только сопровождает меня,как мне одно время казалось, но едетсо мной в Вену и согласна выйти за меня замуж, предоставив мне одному решать все вопросы, связанные с нашей поездкой.

В самолете, в воздухе над Европой, мы оба пьем шампанское и вино. Я уверяю ее, что смогу освободить себе сегодняшний день, что я хорошо подготовлен к завтрашней встрече с профессором Сейдльхофером. Впервые за полгода мы разговариваем с той легкостью, которую потеряли после роковой ночи в октябре. Я лечу первый раз. И не хочу показывать, что мне страшно. Что я ненавижу турбулентность, повторяющуюся через равные промежутки времени. На Марианне, похоже, ничего это не действует. Мы целуемся между словами, которые говорим друг другу. В конце концов стюардесса смеется и говорит:

— В жизни не видела такую влюбленную пару.

В Вену мы прилетаем после полудня. Я впервые попал в одну из мировых столиц, еду по широким улицам, смотрю на старые, почтенные здания, которые все больше жмутся друг к другу по мере того, как мы приближаемся к центру. Даже Марианне смотрит на все большими глазами.

— Господи, здесь по-настоящему красиво! — восклицает она. — Власть и грубость всегда скрывали свое истинное лицо за этими прекрасными фасадами.

— Ты приехала сюда, чтобы устроить тут революцию? — спрашиваю я.

— Нет, чтобы выйти замуж за очень привлекательного мужчину, — улыбается она и щиплет меня.

Мы подъезжаем к отелю, и моя самоуверенность падает на несколько делений. Как себя вести с этим человеком в форме, который открывает дверцу машины сначала перед Марианне, потом — передо мной? Меня поражает жара. Здесь уже лето. Марианне видит мое смущение и берет на себя работу, которая уже много недель пугала меня, — вести себя как джентльмен: давать нужные чаевые, произносить по-английски нужные слова. Ведь я отказался сдавать экзамен-артиум и почти не говорю по-английски, хотя Марианне проверяла мои знания и утверждает, что у меня большие способности к языкам. Теперь оказывается, что она все-таки подготовилась к поездке, у нее в бумажнике пачка австрийских шиллингов, и она раздает бумажки направо и налево, машет мне, когда мы входим в холл, и в две минуты регистрирует наше прибытие.

Мне нравится все, что она делает, но не нравится, что с меня снимают ответственность. Мне напоминают о нашей разнице в возрасте. У нее почти вдвое больше опыта, чем у меня. Она к такому привыкла.

Мы стоим в роскошном номере, украшенном картинами, мрамором и красным роялем. Человек в форме приносит из холла наши чемоданы. Шампанское, которое Марианне, очевидно, заказала заранее, стоит на журнальном столике. Два бокала. Вазочка с оливками. Вазочка с орешками.

— Извини меня, мне нужно принять душ, — говорит она.

Я слышу, как за дверью льется вода, и думаю о том, что она стоит там голая. Думаю о ее стройном молодом теле, которое Брур Скууг должен был боготворить. Думаю, что она много ездила с ним по всему миру, останавливалась в роскошных отелях. Нейрохирург и гинеколог. Не слишком много денег. Но достаточно. На рояль «Стейнвей». На Вудсток. На отель «Захер».

Она выходит из ванной веселая и довольная, в белом халате отеля.

— Рекомендую, — говорит она мне.

Я понимаю, что это приказ, и отправляюсь в ванную. И тоже наслаждаюсь теплой водой после всего выпитого нами вина. Мы не совсем трезвые, ни она, ни я. Но и не пьяные. Я счастлив, потому что счастлива она.

Когда я выхожу из ванной, Марианне ждет меня с бокалом шампанского. Она открыла окно, но задернула шторы. С улицы доносится шум трамвая. Это не Осло. Не Эльвефарет.

— Здесь я чувствую себя такой свободной! — говорит она.

— Правда?

— Да, спасибо, что ты взял меня с собой, мальчик мой.

Она отставляет бокал с шампанским, подходит ко мне и целует с таинственным видом. Рот у нее открыт, и она позволяет еще холодному шампанскому перетечь в мой рот.

Какой опыт, думаю я, чувствуя укол ревности. Она делала это раньше.

Но сейчас моя очередь. Она — мать Ани. Через четыре дня мы с нею поженимся. Все тяжелое останется в прошлом.

— Все прошло, — говорит она, крепко обнимая меня за шею. — Я чувствую, что меня отпустило.

— Я счастлив, когда ты меня обнимаешь, — говорю я.

Марианне вместе со мной падает на кровать.

— Я так хочу тебя! — В ее голосе звучат глубокие нотки. — Не бойся теперь, Аксель. Ты ждал так долго. На этот раз не отпускай меня. Делай со мной, что хочешь.

Но потом она плачет. И зажмуривает глаза. Правда, плач не такой горький, как раньше. И после всего она ласково, почти благодарно, гладит мой затылок и спину.

Мне трудно справиться со своими чувствами. И тоже хочется плакать, ведь прошло шесть адских месяцев. Но я держу себя в руках. Не хочу показаться слабым. Только не теперь.

— Спасибо, что ты сделал мне предложение, — шепчет она. — Спасибо, что мы здесь.

Первый вечер в Вене

Марианне забывает играть взятую ею на себя роль моей матери, забывает проявлять трогательные, но тем не менее напускные заботы о моей карьере. Я чувствую себя достаточно сильным, чувствую, что могу дебютировать хоть завтра. Может быть, все будет иначе, чем я себе представляю, но я уже подготовлен. Длительное отсутствие Марианне этой зимой дало мне время, в котором я нуждался, чтобы овладеть техникой. А тяжелые переживания сделали мою мембрану более чуткой, или меня более чувствительным к тому, что должна передать музыка.

Мы в Вене. Далеко от всего, что нас связало. Поэтому мы можем по-новому взглянуть друг на друга. Мы гуляем по этому знаменитому городу. Рука об руку проходим по Филармоникерштрассе, сворачиваем на Кернтнерштрассе и проходим мимо зимнего дворца принца Евгения. Мы идем в Грабен, заходим в кафе «Гавелка» на Доротеергассе и заказываем графин «Грюнер Вельтлинер». Мы молоды и говорим только о будущем, о том, что после моего дебюта мы поедем в свадебное путешествие, в далекие места, в Азию, в Вудсток, на Шпицберген — в жизни столько возможностей, и в этот вечер нашим мечтам нет предела. Может быть, именно этот вечер и есть наш настоящийсвадебный вечер, думаю я. Потому что мы первый раз безоговорочно счастливы вместе. Мы держимся за руки и говорим, говорим, и иногда касаемся прошлого. Марианне рассказывает мне смешные эпизоды из жизни клиники, а я, в мягкой форме, о том разе, когда Сельма Люнге рассердилась и побила меня линейкой. Потом мы идем смотреть огромный собор Святого Стефана, самый большой из всех соборов. Мы опять пьем вино в кафе на углу. Потом идем в кафе на углу Постгассе и Флейшмаркт, сидим там на неудобных стульях, едим шницель и пьем «Блауфренкишь» из Бургундии.