Эмма (СИ)

«Я в будке сидела на высоком табурете, когда он появился. Сразу почувствовала — сейчас что-то из ряда вон выходящее произойдет. И он меня увидел и ко мне идет.

— Заблудился, кажется, я на вашем заводе, — говорит, оглядывая развалины вокруг.

— Покажите ваш пропуск, пожалуйста, — отвечаю.

Роется в сумке, которая у него на плече. Во внешнем кармашке с молнией сбоку.

— Не лучшее место для хранения серьезных документов, — хмурюсь, — из кармана, который не сверху, а сбоку открывается, могут и документы выпасть, и деньги.

— Ну, деньги я туда не кладу, — смеется, — деньги — внутри, — и хлопает по внушительному пузу своей сумки, а в боковом кармашке что-то уже нащупал и достает.

— Нет, не этот, — улыбается, — этот с прищепкой, на воротник подвешивать, — показывает мне, как пропуск за угол воротника цепляют, — а на ваш завод — только в пластмассовой рамочке, я помню. Вот он! — другой пропуск вылавливает и мне протягивает.

— Это пропуск старого образца, — говорю, — вам нужно сфотографироваться: три фотографии размером 4, и четыре фотографии размером 3.

Он лоб поморщил в недоумении, но вижу — все-таки полагается на указания официального лица. А у меня сердце екнуло — вот уйдет сейчас, и больше я его никогда не увижу. Волосы у него мягкие, ветер их легко в беспорядок приводит, и видно, что характер у него такой же легкий, как волосы.

— Что в сумке-то? Оружие есть? Или одни деньги?

— Нет, — смеется, — зачем мне оружие? — и сумку для меня открывает.

Там бумаги, кошелек, коробка, как для дисков, и провод какой-то.

— Провод зачем? — спрашиваю.

— Это, — отвечает, — кабель сериальной связи RS-232, он соединяет «2» с «2» и «3» с «3». А если к нему вот эту штуку присоединить, то тогда, наоборот, — «2» соединяется с «3», а «3» — с «2».

— Понятно, — говорю, — а вы уже завтракали?

— Нет еще, — улыбается мне благодарно умник этот, хотя я ему еще ничего не предложила.

— Вон там, видите, — тигель, в нем греются пироги с творогом. Хотите?

— Хочу! — снимает свою сумку с плеча, кладет возле будки на землю и карабкается на гору бетонных обломков к старому ржавому тиглю.

Открывает его — там ничего нет, рукой трогает внутри, оборачивается ко мне:

— Он холодный! — кричит издалека.

— Сожрали, черти! — кричу ему в ответ, — и печку выключили.

Возвращается ко мне, не спрашивает, кто эти черти, которые пироги съели. Сколько такта в нем!

Сумка его все еще на земле лежит, я на нее киваю и спрашиваю по-дружески, ведь мы с ним уже как бы неплохо знакомы:

— Послушай, у тебя сейчас не найдется для меня девятьсот? — и не опускаюсь до объяснений, зачем они мне так вдруг ни с того, ни с сего срочно понадобились и даже не упоминаю о том, что в долг прошу, не сообщаю, когда и как верну эти деньги.

Он хмурится, но спрашивает:

— Именно девятьсот?

— Ну, да — девятьсот, — отвечаю, будто бы даже с оттенком досады.

И он, представляете, усовестился и потянулся к своей сумке. Господи, до чего милый!

— Вы когда, черти, пироги съесть успели? — кричу в сторону.

Парни вылетают из-за будки, хватают его сумку, взлетают с ней на соседнюю кучу строительного хлама и начинают черные молнии расстегивать и внутренности потрошить.

Он, было, двинулся за ними, потом остановился, покраснел и кричит им:

— Я никогда другим людям пакостей не делал! — Помолчал, потом добавил тихо так. — Никогда!

И пропуск на другой завод у него на воротнике так и висит, забыл снять. Парни ржут над ним, один другого подначивает:

— Тебе кабель RS-232 и насадка к нему нужны?

— Не-а, — другой хохочет, — я люблю только «1» с «0» соединять, но без проводов и без насадки.

Тогда этот, с пропусками на заводы, так неодобрительно мне в глаза посмотрел, будто я собралась на его кабеле сериальной связи белье сушить, или много лет замужем за ним, и он вдруг меня с другим в постели застукал.

И вот не знаю, что на меня накатило в тот миг — завелась с пол-оборота, жутко вспомнить. Выхватила пистолет из кобуры. Выстрелила дважды в упор. Из табельного оружия — прямо в сердце этого дурака».

Второй, напоминаю, — «Выбор профессии»:

«Пробудившись ото сна в спальне собственного дома под звук тихого журчания, я встрепенулся, решив, что прорвало бойлер. Резко развернулся в постели, не протирая глаз скрюченными пальцами, но одним только усилием воли преодолел утреннюю нечеткость зрения и тут же обнаружил, что источник звука — не льющаяся с потолка вода, — это журчит над моей кроватью голос очень молоденькой женщины с плоским, круглым лицом и на азиатский манер суженными глазами. Одета она была в национальный костюм с расшитыми юбкой и блузой, а поскольку декоративные одеяния всех народов, от Японии до Португалии, для меня выглядят на один лад, то я и не стал определять, традицию какой именно нации она представляет у меня в спальне. Я, конечно, заинтересовался содержанием ее журчания, но вслушиваться не стал, а сразу поставил вопрос с максимально возможной определенностью: в чем состоит цель ее посещения, спросил я, а затем конкретизировал вопрос — какие именно услуги она предоставляет.

— Я могу присесть к вам на кровать, — пролился ее ответ, словно прозрачная струя кипятка из чайника в чашечку.

Я посмотрел на нее — глаза-щелочки пылали энтузиазмом, будто она только что окончила курсы посредников по торговле недвижимостью, и я первый клиент, которого ей предстоит облапошить. Немного полновата, определил я, но, в общем, ничего, вполне миловидна.

— Пока, пожалуй, не нужно присаживаться, — ответил я, полагая, что ни в каком деле не стоит потакать женщине и допускать, чтобы события развивались по заготовленному ею сценарию.

Прошедшая ночь была теплой и влажной. Я подумал, что нужно, прежде всего, принять душ и сменить постельное белье. Вот она пусть и сменит, пока я буду мыться, решил я. А потом и ее отправлю под душ, не с полки же холодильника, где стоит пиво, она явилась ко мне. Я постарался, насколько возможно незаметно для нее, принюхаться. Она пахла той необычайной свежестью, в облаке которой приходят в первый раз на первое место работы ответственные молодые девушки.

— Смените простыню, пока я буду там? — спросил я, кивая в сторону шкафа, когда произносил слово «простыня» и в сторону ванной комнаты, когда перерезал нить фразы вопросительным знаком.

— Пожалуйста, — ответила она, — так даже лучше будет.

Что-то в ее ответе меня смутило.

— А что собственно вы собираетесь делать, после того, как присядете ко мне на кровать? — поинтересовался я.

— Я пришла подготовить вас к смерти, — был ответ.

Я, конечно, опешил.

— Спешу вас огорчить, — произнес я нарочито деликатным тоном, — я совсем недавно прошел подробное медицинское обследование, найден не идеально здоровым, но моей жизни в ближайшее время ничего не угрожает.

У меня сложилось впечатление, будто я сказал банальность, к которой ее заранее готовили на курсах. Она победно просияла:

— Но все умирают рано или поздно.

Черт, подумал я, ведь появилось же каким-то образом перед моей постелью это привидение в расшитых одеждах, таким непонятным образом, пожалуй, и грузовик может вылететь на меня из унитаза. Мне стало не по себе, проще сказать, — я изрядно струхнул. Я заглянул ей в глаза и тут вдруг почувствовал слабость. Затем пришла боль, сначала в груди, следом — в левой руке, а оттуда она стала распространяться к шее.

— Помогите мне, — попросил я, глядя теперь уже не в глаза ей, а на расплывчатую, словно все уплотняющимся облаком затягивающуюся луну ее лица.

— Вот видите, — скорее разгадал я движение губ, нежели услышал ее ответ.

Она вначале, как обещала, присела на кровать, а затем тяжело для такой маленькой руки закрыла ладонью мой рот. Большим и указательным пальцами другой руки уверенно и плотно свела она вместе ноздри моего же носа. «Это нос, а не пипетка», — была моя первая мысль. «Вот и зря гонялся я вчера за волоском в ноздре перед зеркалом!» — об этом я подумал следом, и картины всей прошедшей жизни не пожелали сменяться перед моим внутренним взором».