Большая Засада

Так он взял на работу Дурвалину — с видимой благосклонностью и тайной радостью: Зезинья ду Бутиа — а в ее лице Божественное провидение — решила за него еще одну задачу. Но он не позволил мальчишке заметить свою радость, потому что не только с цыганами нужно держать ухо востро — народ из Сержипи тоже не так-то прост. Фауд Каран не уставал повторять, что жители Сержипи — это арабы Бразилии, а уж Фауд никогда зря языком не мелет.

— Честно признаться, мне никто особенно не нужен, я и сам тут с работой справляюсь. Но раз уж Зезинья просит, то так тому и быть.

Выяснилось, что мальчишка умел читать, писать и знал четыре действия арифметики. Он был готов взяться за любую работу, потому ничего хуже, чем рубить тростник от рассвета до рассвета, быть не могло.

— Что ж, поглядим. Оставь свои пожитки в кладовке, вытащи циновку, на которой будешь спать, и можешь начинать. А о жалованье мы потом поговорим. Это будет зависеть от тебя, а не от меня. Если я останусь доволен, то ты не пожалеешь.

Под конец у него вырвался вопрос, который он таил глубоко в сердце:

— А Зезинья, как она?

— Кое-как с Божьей помощью, — ответил племянник. Она жила не в Бутиа и не в Лагарту, а в Аракажу, в доме, где ее поселил доктор Панфилу Фрейре — дипломированный врач, он не практиковал, а занимался производством нерафинированного сахара маскаво и рафинада на плантации Фунил, а еще гнал кашасу и делал рападуру. У него денег куры не клюют, а самому уже за семьдесят. Значит, с богачом теперь крутит, очень хорошо. Фадул не захотел вдаваться в подробности: Зезинья такая горячая, тяжело же ей, наверное, со старым семидесятилетним пнем.

Фадул велел вырыть колодец за домом по совету Зезиньи ду Бутиа. Совет этот был бесплатным, и дала она его во время того счастливого и одновременно печального визита в Большую Засаду. Проститутка решила выполнить давнее, неоднократно повторенное обещание и нанесла ему тем самым глубокую кровоточащую рану. «Однажды, когда ты меньше всего будешь того ждать, я приеду», — клялась она в пансионе Шанду в Итабуне. Турок не позволял себе поддаться обману: как же, жди, приедет она в День святого Никто. Но отец Зезиньи откинул копыта в Лагарту, став жертвой то ли перемежающейся лихорадки, то ли кашасы — так ли это важно?

В Лагарту старухи, безумные, мальчишки не знали, что делать, оставшись сиротами, они нуждались в ней. Им не хватало тех деньжат, которые она неизменно высылала в конце каждого месяца. Прежде чем отправиться в путь, Зезинья решила попрощаться и прибыла в Большую Засаду, присоединившись к каравану Зе Раймунду. Она путешествовала со всеми удобствами на осле с мягкой поступью. Проститутка явилась без предупреждения. Фадул был занят в лавке, когда услышал крики погонщика, звавшего его:

— Сеу Фаду! Сеу Фаду! Поди сюда, погляди на подарок, который я тебе привез!

Веселая, смешливая Зезинья кинулась ему на шею:

— Разве я не говорила, что однажды приеду, глупый ты Турок?

Потом она рассказала о смерти отца, проливая искренние слезы, — хороший он был человек, да не везло ему. Когда был в силах, работал на чужой земле, а как одолела его малярия, то тут и кашаса подоспела. Семья работала целыми днями на чужих полях, мужчины рубили тростник на сахарной плантации. Если бы не помощь Зезиньи, они бы голодали. Из всех дочек только Зезинья сумела хорошо устроиться в жизни, благодарение Богу, который ее оберегает. Она уехала в Итабуну и стала проституткой.

Время было не самое подходящее для торжественной встречи: приходили караваны, погонщики со своими помощниками ломились в заведение Фадула, чтобы купить еды, проститутки приходили в поисках клиентов и чтобы пропустить глоток кашасы. Зезинья, втащив наверх обитый железом чемодан, пошла помогать Турку за прилавком, и таким образом потребление водки значительно возросло, все хотели чокнуться с ней и Турком-разбойником — кто ж тут не знал о его давней неизменной зазнобе?

Потом она пошла с ним на берег реки, где Фадул набрал в жестянку воды для домашних нужд, которых в тот день стало еще больше: Зезинья страсть как боялась дурной болезни и потому страдала манией чистоты. Огонь горел на пустыре, светили маленькие керосиновые фонари, и немногочисленные звезды сверкали на темном небе. Они шли, взявшись за руки: Зезинья так смущалась, что казалось, будто это юная барышня гуляет с возлюбленным тайком от родителей.

— Почему ты не прикажешь вырыть колодец, чтобы в доме была вода?

— Дорого.

— Туда-сюда ходить дороже выходит. Где такое видано?

Он наполнил жестянку и хотел вернуться, спеша улечься с ней в постель: сколько раз во сне он преследовал ее, пытаясь схватить. Жестокая и распутная, она манила его, но не отдавалась, ускользая из рук, смеясь ему в лицо. И вот настал час возмездия — он возьмет свое, да еще и с процентами.

— Пойдем.

— Не сейчас.

Она взяла его под руку, и они уселись на берегу реки, неподалеку от Дамского биде. Опустив ноги в проток, они слушали кваканье жаб. Зезинья положила голову на широкое плечо Турка и засунула руку в вырез рубашки, поглаживая его волосатую грудь.

— Я не хотела уезжать, так и не повидав моего Турка.

— И не вонзив в меня нож — разве это не одно и то же? — Он говорил шутливым тоном, без тени жалобы или упрека.

— Я пришла за помощью — не буду врать. Но не только за этим — Бог мне свидетель. Ты грубый невежественный Турок, ты думаешь, что у меня совсем нет чувств.

Фадул обхватил ее руками и посмотрел ей в глаза: она плакала, и уже не из-за отца. Это были слезы тоски и любви, слезы, пролитые в ночь встречи и прощания.

Зезинья ду Бутиа встала тогда же, когда и Фадул Абдала, — в этот час ржание лошадей и рев ослов уже начали будить долину, и погонщики стали собирать караваны. Это была ночь мечтаний, проведенная без сна, ночь смеха и вздохов, горестных восклицаний, сдавленный вскриков, теплых слов, сказанных и услышанных. Фадул предложил ей поспать еще, но она, уже на ногах, отказалась:

— Я помогу тебе.

Зезинья оценила размер кровати, поистине грандиозный, и сказала с легким упреком в певучем голосе:

— Это здесь ты Жуссу натягивал? Так ведь? Весь день. Экая проститутка, без стыда и совести.

Столько времени прошло, а она еще вспоминала об этом с горечью и злостью. Турок коснулся своей огромной рукой ее обнаженного тела:

— Нет женщины, равной тебе. И не будет.

Зезинья вытаскивала из чемодана платья, выбирая, какое надеть. Она оделась как на праздник, чтобы подавать кашасу за прилавком в этот ранний час. Она подготовилась так, будто ехала в Ильеус, а не в эту забытую Богом дыру.

Когда оживление спало, они, предварительно выкупавшись в реке и перекусив вяленым мясом и спелыми плодами гравиолы, вышли прогуляться по селению. Проститутки подглядывали из-за дверей своих хижин и насмешливо приветствовали их. Корока пошутила, когда они проходили мимо Жабьей отмели:

— Это твоя зазноба, сеу Фаду? Поздравляю, у тебя хороший вкус. — Она повернулась к гостье. — Вы и есть Зезинья, так ведь? А я Жасинта. Когда он уезжает, чтобы вас повидать, это я присматриваю за лавкой.

— Я приехала только попрощаться, уезжаю в Сержипи. Фадул мне всегда о вас рассказывает, говорит, вы десятерых мужчин стоите.

— Эх, добрый он человек.

Они прошли Большую Засаду от края до края. Зезинья познакомилась со старым Жерину, Меренсией и Лупишсиниу Каштора она уже знала, и не только на вид или по разговорам, а гораздо лучше. Вернувшись за прилавок, Зезинья высказала свое мнение:

— Такая же бедность, как и в Бутиа, там, где я родилась. Только Бутиа, вместо того чтобы идти вперед, пятится назад, так что даже раку не снилось. Если бы я могла, то осталась бы здесь, рядом с тобой.

Следующим утром после бессонной ночи Фадул с Зезиньей на подхвате, шутя и смеясь, отправил погонщиков в путь. Когда последний караван вышел на дорогу, Турок отдал ключ от дома и револьвер Короке, оседлал двух ослов и проводил проститутку на станцию в Такараш.