Метеоры

Я вполне могла понять враждебность местных к Мелине. Еще пятнадцать лет назад старое аббатство и его окрестности кипели жизнью. Тут были мастерские, ткацкие и канатные, приют Святой Бригитты для сирот и, конечно, бесчисленное семейство Сюрен, группировавшееся вокруг Марии-Барбары. И была эта женщина, Мелина, преследуемая смертями, и ее власть распространялась повсюду. Теперь здесь пустыня. Завод закрыт, приют перевезен в другое место, семья Сюрен почти сошла на нет и рассеялась. Кто же остался? Все та же Мелина, еще более сумрачная и зловещая, чем прежде. Не причастна ли она к этому несчастью? Думаю, в Средние века ведьм сжигали за меньшее. И теперь, мне кажется, она ревниво следит за Звенящими Камнями, ныне онемевшими, и готова задушить семена новой жизни, которые могли бы прорасти на этой разоренной земле. Как, например, моя любовь к Жану.

Поль

Воспользовался ли я присутствием Софи и Жана в Звенящих Камнях для того, чтобы разрушить их помолвку, соблазнив невесту? В определенном смысле да, но только с точки зрения банальной и двухмерной, с точки зрения непарных. Для того, кто восстановит третье измерение, истина предстанет в другом свете. Встретив Софи, я был поначалу ошеломлен, пригвожден к земле, поражен ужасом отчуждения, который она привнесла в мою жизнь. Нужно было привыкнуть, переждать, вернуться к обычному ясному пониманию, к желанию контратаковать. И тогда я понял, что, бесспорно, очаровал ее. Эти слова прозвучали бы при других обстоятельствах как непростительное фатовство. Потому что совершенно ясно: ее соблазнило то, что я — близнец Жана. Она открыла для себя вдруг, что множество черт личности Жана были не более чем отблесками, разбитыми и разлетевшимися, того великого закатившегося солнца, в котором эта личность взлелеяла свое тайное сияние. Случившееся справедливо и естественно потому, что во мне больше этих солнечных чар, чем у Жана, ведь именно я — страж нашей клетки, смотритель ее двойной печати, тогда как он отрицает свои корни и ни во что не ставит наше преимущество.

Софи

Сначала я винила во всем это серо-зеленое побережье, опаловое море, зловещую прозрачность аквамарина, а также дом, полный привидений, ревностно охраняемых старой Мелиной, пустые мастерские, недействующее аббатство, где блуждают тени сирот и монстров. Но это окружение при всей его важности — только мякоть вокруг косточки. Мне казалось, что Жан воспрянет в этой знакомой ему обстановке и станет живее, бодрее, наполнясь счастливой энергией вновь обретенной юности. Что может быть естественней? Я вспомнила легенду об Антее, восстанавливающем свою силу прикосновением к земле так, что Геракл смог справится с ним, только оторвав его от почвы. Однажды вечером он заключил меня в объятия с такой нежностью, пылом, я бы даже сказала — пусть это звучит слегка цинично — с такой эффективностью, которой были чужды прежние наши вялые объятия. На следующий день он укрылся под покровом грусти и зябко ежился под ним, бросая на меня затравленные взгляды. Я больше ничего не понимала. Только позже я, увы, поняла, увидев их вместе с Полем, что настала моя очередь чувствовать себя подавленной, ужасно одинокой и чужой рядом с этой братской четой. Я не только обрела в Поле уверенность и власть моего прежнего возлюбленного, но, более того, — я заметила, что и Жан, приближаясь к нему, загорается его светом, становится снова живым и бодрым. Конечно, Поль был настоящим хозяином Звенящих Камней, но кто из них двоих был моим любовником? А кто женихом? Я так и не решилась задать Жану эти ужасные вопросы, которые могли бы меня просветить на этот счет.

Еще более страшные вопросы я могла бы задать ему позже, когда у меня возникли новые сомнения. Мелина была очень разгневана тем, что мы заняли центральную комнату, которую некогда занимали Эдуард и Мария-Барбара. Она была довольно странно меблирована — в ней стояли две огромные кровати, представлявшие альтернативный выбор приятного свойства — спать отдельно или вместе, то в одной, то в другой постели. Мы ложились ночью каждый в свою постель, но потом наносили друг другу более или менее продолжительные визиты, никогда не забывая, оторвавшись друг от друга, перебраться обратно в свою постель и наконец уснуть. Несмотря на эту свободу, я скоро заметила, что Жан покидает комнату почти каждую ночь и где-то часами пропадает. Он мне объяснил, что вернулся к своей детской привычке. Ансамбль зданий и дворов, возведенный в Кассине, аббатство и примыкающие фабричные строения неодолимо влекли его ночью, предоставляя прекрасную возможность прогулок для тех, кто любит тьму и тайну. Я приняла это объяснение как новую экстравагантную странность, каких много встречала в этом причудливом доме у его странных обитателей. Позже загадка эта вроде бы прояснилась, но ясность оказалась удручающей. После своих ночных блужданий Жан обычно возвращался в ту постель, где меня не было, и мы спали оставшуюся часть ночи отдельно, снова сходясь при первых лучах солнца. В эту же ночь — по капризу или рассеянности — он проскользнул ко мне под одеяло. Это было неосторожно с его стороны — обычно после ночных прогулок его тело благоухало свежестью и чистотой, но на этот раз, заключив его в объятия, я почувствовала запах не любителя ночных прогулок, а, напротив, человека, только что покинувшего постель, оторванного от сна. К этому благоуханию примешивался запах моего вчерашнего пылкого любовника. Было ясно, что он пришел из комнаты Поля.

Жан

Софи, ты оказалась недостаточно сильной, ты проявила слабость по крайне мере три раза.

Первое поражение нанесла тебе ужасная коалиция, в которой объединились против тебя Звенящие Камни, Мелина, Поль и даже я, увы! Ты чувствовала себя одинокой, изолированной, преданной. Преданной мной, тем, кто должен был быть твоим непоколебимым защитником. Но как же ты могла не понять, что часть меня осталась тебе верной, как же не расслышала ты призывов о помощи, которые она обращала к тебе? Почему ты не рассказала мне о своих страхах, подозрениях, унынии? Я сам не мог говорить с тобой — пытался и отступал, — потому что есть вещи, которые можно объяснить только Жан-Полю на секретном, немом, эолийском языке. Именно тогда я нуждался в тебе, но ты не хотела проявить инициативу и заставить меня — пусть жестоко, резко — развязать мой язык, чтобы я заговорил с тобой на обыкновенном, общепринятом любовном языке.

Твое внезапное бегство было твоей третьей ошибкой, ты бежала, даже не объяснившись, будто я так глубоко тебя ранил, что не заслуживал быть принятым во внимание. Что я сделал? Что я сделал тебе? Конечно, я уступил Полю. Без сомнения, в некоторые ночи я возобновил ритуал нашего детства — экзорсизм, поза как в яйцеклетке, обмен семенем, — но не это заставило тебя бежать, бросить меня. Ты истолковала мою слабость как предательство — и ты решила, что больше ничто не удерживает тебя.

Софи

Мое решение покинуть Звенящие Камни было принято, я не знала только, как сказать об этом Жану, тем более что это означало бы, по моему разумению, разрыв нашей помолвки. Все же я не собиралась уходить по-английски, за меня все решила Мелина.

Я составила ей компанию в поездке в Матиньон, она собиралась туда по делам. Сосед одолжил ей повозку и лошадь, которую она погоняла с мужской энергией. Она пересекла город и остановилась уже у вокзала.

— Ваш поезд через четверть часа!

Это была первая фраза, произнесенная ею с тех пор, как мы выехали из дома. Я была ошарашена.

— Мой поезд?

— Вот именно! Ваш поезд в Париж.

— Но… мой чемодан?

Концом кнута она показала на что-то лежащее в повозке.

— Он там, в повозке. Все уложено. Я вам его спущу.

Никогда она не была такой красноречивой и такой услужливой. Я подумала, что идея наверняка исходила от Поля — но кто знает? — может, и не без согласия Жана? Впоследствии это двойное подозрение казалось мне неправдоподобным, оно свидетельствовало о моей растерянности, но именно оно заставило меня капитулировать. В конце концов, раз уж я должна уезжать, почему не сделать это сразу? Я спрыгнула, мой чемодан был уже на тротуаре. В то же мгновение Мелина злобно подхлестнула лошадь, рванув двуколку, помчалась рысью, и я вздохнула с облегчением.