Клуб Ракалий

«PILAE AD MUNDUM!» [46]

СКРЕПЛЕНО древней и благородной печатью Пуси-Гамильтонов.

22

Вечером в понедельник, в последний понедельник того студеного января, Филип, задержанный в редакции кое-какими делами, оставил школу на несколько минут позже обычного. Направившись, разнообразия ради, к Южным воротам, он увидел в морозных сумерках далекую фигурку, подбиравшую мусор с асфальтового квадрата, который в большинстве школ назвали бы игровой площадкой, но в «Кинг-Уильямс», с ее претензиями на великие воинские заслуги, именовали Плац-парадом. Подойдя поближе, Филип понял, что одинокая фигурка эта — не кто иной, как Бенжамен.

— Привет, — сказал Филип. — Что это ты тут делаешь?

— Территорию убираю, — коротко ответил Бенжамен. — Не подсобишь?

Филип принялся подбирать вместе с ним обертки от шоколада и выброшенные автобусные билеты.

— Я, может, и глупость сморожу, — сказал он, — но, по моим сведениям, весь смысл «уборки территории» в том, что кто-то из младших классов приходит сюда с тобой и в течение десяти минут все здесь приводит в порядок под твоим присмотром.

— Так оно и есть, — отозвался Бенжамен. — Так почему ты занимаешься этим сам?

— Ну… — Бенжамен распрямился, отер лоб. Как ни холодно было, он обливался потом и отдувался. — На уборку мусора я сегодня вышел впервые, предполагалось, что со мной отправится первый «Б» — одиннадцатилетки, — я и привел их сюда, построил, велел разбиться на группы по пять человек, образовать что-то вроде большой пентаграммы и первые пять минут прочесывать Плац-парад по часовой стрелке, а следующие пять — против.

— И что?

— А они удрали по аллее Основателя на автобусную остановку. Все двадцать семь человек. — Он безнадежно вздохнул. — Нет во мне врожденной властности, Фил. Никакой.

— Да ладно, Коджак. [47] Пойдем домой.

— Хоть ты-то меня Коджаком не называй, — попросил, покидая вместе с Филипом асфальтовую площадку, Бенжамен.

Таково было его новое, придуманное Дугом прозвище. Дуг обзавелся также пренеприятной привычкой всякий раз, как он разговаривал с Бенжаменом и замечал расшалившихся поблизоста мальчишек помладше, произносить: «Взять их, Данно», подразумевая еще один сериал из жизни американских копов. До сей поры Бенжамен этому совету ни разу не внял — пробыв три недели в старостах, он втихомолку поздравлял себя с тем, что никаких взысканий до сих пор не наложил и в школе никого после уроков не оставил. Такова была его личная форма пассивного сопротивления, попытка утихомирить совесть, корившую Бенжамена за исполнение роли, которой он по собственной воле никогда на себя не взял бы.

— Знаешь, не у одного тебя неприятности, — сказал Филип, когда они проходили мимо пустого, но ярко освещенного учебного корпуса. — У меня сейчас дома черт знает что творится.

— Это почему?

— Да все из-за того же Сливового Сиропчика, черт бы его подрал.

Бенжамена услышанное ужаснуло.

— Неужели оно так и тянется? Между ним и твоей матерью? Я думал, у них все закончилось давным-давно.

— Мама то порывает с ним, то начинает встречаться снова, а после опять порывает…

— Ты бы сказал ей хоть что-нибудь. Каково тебе сидеть на уроках Сиропчика, понимая, что у него на уме?

— По-моему, он не знает, что мне все известно. Во всяком случае, папа говорит, что собирается прекратить это. На сей раз он разозлился по-настоящему.

— Прости, Фил, — сказал Бенжамен. — Я ничего не знал.

Теперь, когда он уже не состоял в редакторах журнала, когда пользовался раздевалкой старост и проводил каждый обеденный перерыв в уединении обитого дубовыми панелями клуба «Карлтон», Бенжамен чувствовал, что начинает отдаляться от друга. За весь этот терм они по-человечески и не разговаривали ни разу.

— Слушай, а ты знаешь, что у меня подружка завелась?

— Да знаю. Дженнифер Хокинс. Мне Дуг рассказывал.

— Вот как?

Бенжамен ожидал продолжения — поздравлений, быть может, какого-то знака одобрения. Однако Филип сказал лишь:

— Он собирается поговорить с тобой на этот счет.

Прозвучало это зловеще, но Бенжамену осталось только гадать о возможном значении услышанного — недолго, впрочем: на следующий день, после ленча, Дуг окликнул его у выхода из столовой.

— Филип говорит, ты хочешь мне что-то сказать.

— Несколько слов умудренного жизнью человека, не более. Ты после школы что делаешь?

Бенжамен поморщился: — На этой неделе я занимаюсь уборкой территории. Закончу около половины пятого.

— Я тебя найду.

— Ты не… — Бенжамена охватило нелепое смущение, но он все же спросил: — …Ты не хочешь прийти помочь мне, а? У меня нынче пятый класс под началом, а там кое-кто из ребят… ну, в общем, крупнее меня.

Дуг, услышав это, расхохотался. Впрочем, он видел, что Бенжамен и впрямь нервничает, что для него дело не шутки.

— Не волнуйся, Коджак. Бляха старосты способна напугать человека до смерти. Они будут как воск в твоих руках.

Чтобы отыскать Бенжамена по окончании занятий, потребовалось лишь несколько минут. Дуг обнаружил его втиснутым задницей в один из мусорных баков — колени прижаты к животу, руки связаны за спиной галстуком старосты.

— Как успехи? — поинтересовался Дуг.

Вытащив Бенжамена из бака, развязав замысловатые узлы и стряхнув пыль с его одежды, Дуг спросил:

— Ну что, по душе тебе принадлежность к правящим классам?

— Не гожусь я для этого, Дуг, — ответил Бенжамен. — Я лучше в отставку подам.

— В отставку подать ты не можешь, сынок. Это должность пожизненная. — Дуг хмыкнул. — Но ты и вправду олух каких мало, Бен. Сразу видно, что в спецвойска тебя не возьмут.

— Ну это я и сам уже понял.

— А как справляется Стив?

— Лучше, чем я, — ответил Бенжамен.

Они уже шагали к Бристоль-роуд. В отдалении погромыхивали до отказа набитые школьниками автобусы. Ближе, прямо перед ними, тянулись регбийные поля, казавшиеся в умирающем свете огромными и жутковатыми.

— Похоже, его они уважают немного больше. Знаешь, прошлой ночью у нас с ним состоялся приятный, долгий разговор. Какие-то родители приходили посмотреть школу, так что нам двоим пришлось соорудить для них семьдесят чашек кофе, а после все их перемыть. Вот и проговорили часа два.

— Стало быть, ты подвизаешься у директора в роли прислуги, а в промежутках валяешь Дженнифер Хокинс, так что на учебу у тебя времени почти не остается, правильно?

— Я не валяю Дженнифер Хокинс. Дуг недоверчиво фыркнул:

— Да ладно, Бен. Все же знают, что было на вечеринке. Мне уже никогда не вернуть назад чувства, которые я питал к одежному шкафу родителей. Каждый раз, как папа лезет в него за свежими носками, в голове моей начинают роиться картины совершенно немыслимые.

— Ну, это был единичный случай. Больше мы ничего такого не делали.

— Но ты же встречаешься с ней, так?

— Так. — И Бенжамен, раздраженный непонятливостью Дуга, сказал: — То, что произошло в шкафу, — да, я знаю, знаю, это смешно… И все-таки случившееся той ночью важно для меня. Для нас обоих. Обстоятельства могли быть странноватыми, однако в самом случившемся присутствовал некий глубокий смысл. Оно оказалось началом чего-то совсем особенного.

— Ох, Бен, да какого же хрена, когда ты наконец повзрослеешь? Ну напился ты с девчонкой на вечеринке, ну стянула она с тебя штаны, это же не значит, что ты… помолвлен с ней или еще что. Мы с тобой все-таки не роман Джейн Остин обсуждаем.

Бенжамен бросил на него сердитый взгляд:

— По-видимому, мы с тобой читали разные романы Джейн Остин. Я там подобных сцен что-то не припоминаю.

— Ты знаешь, о чем я. И потом, ты и Дженнифер, вы не пара друг другу. — Он остановился, повернулся к Бенжамену, в голосе его слышалась теперь подлинная серьезность, озабоченность. — Послушай. Я собираюсь сказать тебе две вещи. Помнишь, я ездил в Лондон повидаться с ребятами из «НМЭ»? Я еще хотел, чтобы ты поехал со мной, но ты не смог? Я тогда познакомился с девушкой. Она машинистка или кто-то еще, работает в «Лошади и гончей». Мы отправились в Фулем, послушали «Клэш», а потом пошли к ней домой и всю ту ночь, я тебе правду говорю, Бен… — он перешел на шепот, — всю ночь трахались до потери памяти. Самыми разными способами. Мы с ней такое вытворяли, чего ты и представить себе не можешь. По сравнению с этим твои тридцать секунд с Дженнифер — звук пустой. — Вообще-то сорок.