«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

Слева от Тимофея расхохотался господин Букоридза-бей, кто-то ещё поддержал его смехом, но как отреагировал на шутку сам хэр Ройш, Тимофей разглядеть не успел: всё его внимание было приковано к человеку в шляпе с перьями. От тоста, произнесённого господином Драминым в его честь, он почему-то потемнел лицом и сжал на мгновенье кулак — но тут же одумался, кулак расслабил, а рот растянул в неубедительной усмешке.

Кажется, кроме Тимофея странную эту реакцию никто и не уловил. Человек в шляпе, справившись со своими внутренними волнениями, сам решил вступить наконец в общую беседу:

— Тоже мне, храбрецы сыскались, деньги у них имеются. Умники. Сегодня имеются, а завтра не имеются, — зло сверкнул он глазами, но продолжил тоном ироничным и будто бы даже лёгким: — Notre bagarreur Валов прав, и хэр Ройш тоже прав. Детей ради налогов заводить, ха! А что они, par exemple, собираются делать с таврами? Тавры живут коллективно, дети у них тоже коллективные. Всеобщие. И женщин в общине немного, кстати.

— Сущая, что называется, селекция! — опять ввернул свой ценный комментарий отталкивающий тип, успевший Тимофею уже порядком надоесть.

— Имеют право, — огрызнулся человек в шляпе, — они её до всякого Петерберга начали, а то и до всякого Четвёртого Патриархата. А теперь им что, на росках жениться?

— На росках женит’ся не будут, — уверенно пробасил сидящий с ним рядом тавр. — Не приветствуется это. Не одну же кров’ смешиват’ пришлос’ бы, но и обычаи — а обычаями в общине дорожат.

Тимофей всё разглядывал человека в шляпе: даже когда тот сидел, было заметно, что роста в нём немного, зато гонора — хоть отбавляй. Ещё шляпа эта нелепая, хотя остальное и того хуже: костюм шикарной материи, перстни золотые, но всё столь вульгарное, столь кричащее о достатке и положении, что в положение-то и не верится ни на минуту.

Его счастье, что он будто бы в самом деле не понимает, как смешон.

— Мало им Южной Равнины, хотят таврский бунт где поближе? Quelle absurdité! Что же касается нас, росов, с этим нужно что-то делать, — человек в шляпе взялся за стакан, и Тимофей с удивлением заметил, что пьёт он вовсе не алкоголь, как все остальные, а воду с газом.

Пришлось мысленно поблагодарить лешего — никто хотя бы не следит, что к поставленной перед ним кружке пива Тимофей так и не прикоснулся.

— Но есть же способы организованно воспротивиться… — задумчиво протянул вольнослушатель с двумя эмблемами. — Составить то же прошение в Городской совет. У нас ведь действительно перенаселение — разве же это не может быть основанием пересмотреть закон для отдельно взятого города на особом положении? Тем более что такое положение самим Четвёртым Патриархатом и установлено!

— Господин Приблев, вы себе представляете в красках, каково просить что-либо у Городского совета? — умудрённо усмехнулся граф Метелин, но общую свою пасмурность не оставил, а только подчеркнул. — Даже если они соизволят услышать, что у нас тут вообще-то казармы Охраны Петерберга, знаете, что выйдет? Дополнительный указ наместника, разъясняющий, что этой самой Охране налог будут вычитать прямиком из жалованья — чтобы не отрывать от службы по пустякам.

Сын генерала Скворцова буквально ахнул:

— Неужели даже военных от налога не освободят?

— И мысли такой не было, насколько мне известно, — с готовностью ответил хэр Ройш.

— Но это же… Да как же, тут же могут быть самые плачевные последствия! — затараторил сын генерала Скворцова. — В Охране Петерберга налог воспримут в штыки, тем более семейных людей среди простых солдат немного…

— Взбрыкнут? — хищно покосился на него тавр.

— В своём роде, — сын генерала кивнул подавленно, будто перед мысленным взором его разворачивались некие чудовищные картины. — Поймите меня правильно, я не утверждаю, что всенепременно так и будет, но всё-таки я имею возможность на основании своего опыта строить некоторые прогнозы… Вот господин Приблев ещё в самом начале задумался о непрямых последствиях для женщин, и он мыслил в чрезвычайно верном направлении! Охрану Петерберга не переженишь, это даже не отпрыски аристократических фамилий, на таких людей и командование-то может воздействовать… до определённого, скажем так, предела.

— Да что ж ты такое пророчишь? — не вытерпел заносчивый вольнослушатель.

— Я и не знаю, как сказать, — сын генерала Скворцова замялся. — Налог ведь именно на бездетность, а не на холостую жизнь, так? Нужен ребёнок, записанный в метрике. Необязательно брачный. И с Охраны Петерберга станется рождаемость увеличивать… едва ли не в соревновательном порядке. Им по нраву подобные, кхм, забавы — а если ещё и повод дать… Они ведь вооружены, они себя в городе хозяевами ощущают и не брезгуют своим силовым преимуществом пользоваться. Об этом не говорят, но ведь регулярно бывают случаи.

— А то! С дочкой барона Копчевига вот тоже был случай, — закивал отталкивающий тип. — Прямо барона Коп-че-ви-га, члена Городского совета. И барон ничего, утёрся.

Тимофей взглянул на него с любопытством. С пьяного болтуна, которому только дай словечко лишнее ввертеть, конечно, и приврать станется. А если не привирает?

Неужто Охране Петерберга и правда сам леший не брат?

Всякое, конечно, болтают — но чтоб члена Городского совета не убоялись! Тимофей испытал вдруг чувство, в котором после полных беспокойства речей сына генерала Скворцова признаваться было бы неловко: восхищение. Но как не восхищаться силой? Гроза ведь или шторм тоже опасны, а сердце замирает — так чем стихия людская хуже?

— Только увеличения числа вспышек агрессии в тёмных подворотнях нам и не хватало, — раздражённо бросил хэр Ройш. Наверняка он и грозу не любит.

— Ты б, хэр мой Ройш, следил, как бы у тебя по правую руку чего не вспыхнуло, — вновь сфамильярничал отталкивающий тип. — У тебя там Золотце молчит, молчит против обыкновения, а сам себе все костяшки сгрыз.

— Что вам за дело до моих дурных привычек? — ощерился господин Солосье, который действительно сидел всю дискуссию притихший. А Тимофей ведь тоже отметил, что на лице его с самого упоминания о налоге отражалась некая напряжённая интеллектуальная работа, которую господин Солосье предъявлять окружающим не торопился, зато исправно кидал выразительные взгляды на хэра Ройша — будто жаждал поскорее переговорить с ним наедине, но всё же решил пока пособлюдать приличия.

— Вот уж сколько мы здесь сидим-болтаем, гневом полыхаем, а так до сих пор и не услышали, что б сказал по этому поводу ваш знаменитый батюшка, — отталкивающий тип навалился на стол и деланно выпучил на господина Солосье глаза: — Волноваться начинаю-с, уж простите меня, сударь-Золотце. Дома-то всё в порядке? Со здоровьишком как? Али костяшки к обеду доктор в исцеление прописал-с?

В ответ на что господин Солосье кокетливо повертел бокал вина, отпил и обворожительно улыбнулся, вновь став похожим на того господина Солосье, которого Тимофей запомнил по первой встрече.

— Считайте, что я всего лишь пытался припомнить, в каких направлениях сегодня отходят корабли. Вдруг граф Набедренных не с нами, потому что уже прослышал о налоге, пожалел о прошлогоднем своём отказе некоему мистеру Джексону и теперь бросился его догонять? Сентябрь, как раз недавно срок вышел.

Захохотали все. А кто не захохотал — скромный сын генерала Скворцова, больше всех раздосадованный хэр Ройш, нескрываемо мрачный граф Метелин, — те хотя бы улыбнулись.

И вот тогда Тимофей острейшим образом ощутил себя лишним. Он единственный рта не раскрыл, он сидит за столом с людьми, имён которых не знает, он не понимает, что их так веселит в упоминании «некоего мистера Джексона» и чему именно «срок вышел». Если кто и обращает внимание на то, что он здесь тоже присутствует, то в лучшем случае — с недоумением. Если не с презрением.

Нет более жгучего позора, чем прикидываться своим в обществе людей, чьей благосклонности ищешь. Это столь же жалко, как кричащий о якобы высоком положении наряд человека в шляпе.