Женского рода

Она тоже заглянула под полотенце и, откусив пиро­жок, присела рядом с сыном на корточки. Разговаривать с набитым ртом было неудобно, и они просто улыбались друг другу.

— Наелся?

Сын кивнул такой же короткой темной челкой, как у Кирш.

— Тогда пошли, пока бабушка нас не разоблачила.

Максимка бегом устремился к незаслуженно забытым, хотя уже давно развернутым подаркам, и спустя несколь­ко минут они вместе запускали по железной дороге, про­ложенной вокруг ритуального дерева, веселый голубой вагончик.

— К нам на нем приедет Дед Мороз, да? — Максимка отбежал, чтобы снова утащить с кухни пирожок.

Кирш улыбнулась ему вслед и вздохнула.

— Надеюсь, что Снегурочка. Хотя…

Максимка вбежал, держа в одной руке пирожок, а в другой — мамин телефон;

— Ты его на столе забыла, он там жужжал! Пропущенный вызов…

Набирая Алисин номер, Кирш боялась, что на том конце провода может быть слышен стук ее сердца…

Они говорили не дольше минуты, как будто уже давно условились, что Алиса приезжает сегодня вечером, просто нужно было напомнить друг другу о старой договореннос­ти. Кирш предупредила, что собирается встречать Новый год с сыном, с которым сейчас пускает паровозик, и при­гласила присоединиться, после секундной паузы Алиса кив­нула, будто собеседница могла это увидеть, и попросила, чтобы Кирш не встречала ее и объяснила сообщением, как доехать до этого «помнится, очень далекого места»…

…В заснеженной темени у дороги Алиса увидела на обо­чине две фигуры; высокую и маленькую… Она вышла из машины, закинув на плечо большую сумку, и, мельком улыбнувшись Кирш, присела к Максимке.

— Привет! Я думала, ты уже спишь — ночь на дворе…

Максим выпятил нижнюю губу и промолчал.

— Он себя малышом уже не считает, да, Максим? Нам в школу скоро!

Алиса извинилась и, с трудом совладав с молниями на сумке, достала Максимке блестящий сверток:

— Это тебе!

Он взял его и повертел в руках, проговаривая на од­ной ноте себе под нос:

— Спасибо-а-спать-в-Новый-год-даже-дети-рано-не-ложатся…

Кирш усмехнулась:

— Алис, ты что, подарки же в полночь!

Но Максимка уже стянул зубами варежки и развора­чивал сверток.

— Это от Деда Мороза — в полночь, а от меня сей­час, — Алиса наконец встала с корточек и глубже натяну­ла свою бежевую ушанку с замшевым верхом.

— Я же тебе говорила, что она Снегурочка, — сказала Кирш, и они все втроем пошли домой, — Там еще дома кроме нас моя мама и Мальвина.

Алиса понимающе кивнула, будто присутствие сказоч­ных персонажей в новогоднюю ночь не может вызывать вопросов… Она еще не бывала так далеко — дальше, чем в космосе; она оторвала себя от прежней жизни, сказав всем на прощание странные слова.

Она вспоминала чужую боль. Бабушка закрылась в комнате и не спала всю ночь: Алиса обещала, что будет писать и, когда устроится на работу, пришлет деньги… Андрей, узнав, что свадьбы не будет, пожал плечами и за­курил. «Ты же бросил курить?!» — сказала Алиса, он про­молчал… Капа первый раз за их недолгое знакомство не улыбнулся и, пропустив разговор о Центре, грустно спро­сил: «А как же Андрюха, как вы?..» А ей, в ответ им всем, хотелось плакать. Ах, если бы можно было остановиться, быть сильнее этого магнита… «Учитесь властвовать со­бой…» Когда бабушка со всей строгостью, на которую была способна, напомнила Алисе эту фразу, внучка отве­тила, что тогда и жить незачем… А жить, если так боль­но, — возможно? И почему больно?..

По дороге Кирш несколько раз спотыкалась о свои ши­рокие джинсы: она, не отрываясь, искоса смотрела на Али­су — та шла неуверенным шагом, то семеня круглоносыми коричневыми ботинками, то выбрасывая их далеко вперед, почти как Кирш.

— Прикольная шапочка! — заметила Кирш и стала смотреть себе под ноги.

Уже в подъезде Алиса пропустила Кирш с Максимкой вперед и, торопливо стянув ушанку, встряхнула головой. Кирш оглянулась, чтобы что-то сказать, и замерла на ходу, не успев закрыть рот: перед ней, то ли виновато, то ли рас­сеянно хлопая глазами, стояла вовсе не девушка с косой, сошедшая с портретов старинных мастеров, а, скорее, ко­ролевский паж с портретов тех же мастеров — у Алисы была короткая стрижка.

— Миленько…

Голос Кирш так безыскусно дрогнул, что Алиса неволь­но схватилась за голову:

— Что, так ужасно?!

— Да кошмар вообще! Не стоило, наверное…

— Мне с косой просто надоело, я ее переросла или пе­режила — не знаю, как точнее…

Чтобы не заплакать, Алиса начала рыться в сумке в поисках расчески. Кирш, взяв Максима за руку, снова начала подниматься по лестнице.

— Да ладно, расслабься. Мне, конечно, больше пра­вятся женщины с длинными волосами, но это все детали, к тебе это уже не относится.

Алиса почувствовала, как слабеют ноги:

— В каком смысле?

— В смысле, что при знакомстве это было важно, а сейчас — плевать, с косой ты или лысая, я тебя воспринимаю уже по-другому, — ответила Кирш, открывая дверь квар­тиры.

Близилась полночь, зазвенели вилки с ножами, зажур­чали напитки, и начали опустошаться тарелки… Звякнули бокалы — «за уходящий год», Кирш наклонилась к Алисе и шепнула:

— Здорово, что мы встретились, да?

Потом поздравлял телевизор, били куранты, бокалы звенели за год наступивший и смешивались голоса на фоне поющего телевизора…

Алису снова посетило ощущение нереальности: Новый год — ив чужом доме… Молчаливая мама Кирш, женщи­на с синими волосами, маленький мальчик, запускающий вокруг елки голубой вагончик, любовно прикрытая ков­риками незнакомая потертая мебель, чужая посуда, оливье по-советски в большой стеклянной вазе, добродушный кот, спящий на подоконнике и там, за ним, в окне, си­ний снег и станция вдали, а позади нее — лес. Если бы не Кирш, украдкой посылающая Алисе улыбку, можно было бы назвать этот праздник воплощенным одиночеством: оно — не только пустота, оно праздник в чужом доме, который ты наблюдаешь, будто ты — путник, проходив­ший мимо и случайно заглянувший в окно дома, стоящего на обочине.

Алиса сидела на краю дивана перед телевизором и те­ребила уши большого плюшевого зайца. Кирш, сидящая на корточках у железной дороги, по которой неутомимо бегал голубой вагончик, случайно поймала взгляд своей гостьи и присела рядом.

—Я хотела тебя завтра домой пригласить, но там сей­час дурдом будет; звонки, визиты всякие ненужные — не криминально, как раньше, но тоже неприятно…

Если бы в этот момент Алиса не сидела на диване, она наверняка покачнулась бы; когда секунда бесконтрольного волнения истекла, девушка сумела справиться с окаме­невшими мышцами лица и натянуто улыбнулась:

— Все в порядке, я и приехала-то всего на пару дней, мне второго на работу…

Кирш привстала с дивана и села на корточки перед Алисой.

— Девочка моя, ты же шутишь, да? Разве мы не поедем в деревню?

— В деревню? — переспросила Алиса, не понимая.

— Ну да. К Максимке завтра братья двоюродные при­едут погостить, да, Макс? Слышишь, сынок, к кому завт­ра гости приедут?

Мальчик был очень занят: нужно было провезти на голубом паровозике маленького человечка, который все время падал.

— Максим, людям трудно долго удерживаться на го­лубом вагоне — притяжение земли действует…

Максимка не слушал и упрямо ползал вокруг желез­ной дороги, пытаясь усадить на убегающий состав своего пассажира. Кирш повернулась к Алисе и улыбнулась:

— Я один бой Настене обещала, а потом мы же пожи­вем в деревне, если ты не против?..

— Не против…

Алиса хотела что-то добавить, но Кирш, заметно по­веселев, уже стояла с пультом напротив телевизора.

Клуб гудел; когда диджей объявила начало боев и му­зыка стихла, Кирш подмигнула своей сопернице, и они вышли из раздевалки. Подходя к рингу, Кирш взглядом отыскала за столиком Алису и улыбнулась. Несколько девушек, заметивших этот взгляд, с неприязнью и любо­пытством оглянулись на Алису. Она, не замечая их, с вос­торгом смотрела на Кирш: ей казалось, что та возвышается над рингом величественной стройной воительницей и к ее ногам непременно должны падать восторженные цени­тели ее дерзкой грации.