Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

– Не могу, – поспешно заверил его Сергей.

– А… В таком случае, не соблаговолите ли сказать, вы на чьей, так сказать, стороне? Собственно, – смутился старик, – глупый вопрос. Я… э-э… Видите ли, я тут вдруг подумал: а откуда у вас ключи?

– Какие ключи?

– Ах да, действительно. Зачем вам ключи! Как-то я… гм… не подумал. Извините. Гм. Понятно.

– Я рад, что вам все понятно, – вежливо сказал Сергей и исчез.

Вениамин Карлович уставился на то место, где он только что находился, и пробормотал:

– Ключи ему действительно не нужны. Понятно. Гм.

Ему почудилось, что в карцере запахло серой.

 Андрей видел, как старик потянул носом, и потом сказал самому себе:

– Впрочем, если с нами нечистая сила, то это… гм. Это…

Вениамин Карлович расстегнул верхнюю пуговичку тулупа, – в карцере становилось тепло.

– Да, – продолжал он витийствовать. – Если нечистая сила с нами, значит, она – против них. А если против них нечистая сила, то… гм. То это хорошо! Да! – он покосился на обогреватель. Красный индикаторный огонек ободряюще подмигнул. – Это очень хорошо! – пришел к окончательному заключению Вениамин Карлович и задремал.

– Вы подумайте! – возмущался Сергей по ту сторону времени. – Нечистая сила! Почему он меня за ангела не принял? А? – он вопросительно посмотрел на Анатолия Васильевича. – Люди радуются, когда с ними Бог. А этот радуется, что с ними нечистая сила. Нет, ну все у них в мозгах коммунисты перепутали.

Барсов от души расхохотался.

– В данном случае перепутали не коммунисты. И потом, Сергей, уж извините, для ангела вы слишком материальны.

Сергей, негодуя, удалился доделывать свой отчет, так и не поняв, похвалили его только что или обругали.

Тем временем в кабинете Селиванова проходил самый настоящий допрос. Полагая, что немец по имени Вениамин Карлович Штольц – следовательно, немецкий шпион – потихоньку отдает в карцере Богу душу, московские чекисты искренне пытались понять, каким образом вовсе не склонный к жалости Селиванов вдруг стал кормить врага народа манной кашей.

– Вы что тут с ними церемонитесь? Что за мягкотелость? Или они вас разагитировали?

– Вы не понимаете! – тупо уставившись на сучок в половице, повторял Селиванов. – Он сначала забрал у меня сейф с… ну, в общем, с казенным имуществом. Потом стол. А потом…

– Потом, потом, – передразнил его чекист в галифе. – У вас что, оружия нет? Или патроны кончились? Как вы могли позволить кому-то забрать у вас сейф?

– Так ведь я не успел… ничего не мог поделать. Он вдруг раз – и нету, – разводил руками Селиванов, чувствуя, что ему никто не верит. Во всяком случае, сам бы он не поверил, вздумай ему кто-нибудь рассказать такое. Тем не менее он упрямо продолжал бубнить дальше: – Он усыпил мой персонал. И потом появился в камере с едой… из отдела американских шпионов.

Чекисты переглянулись. Они не очень-то верили в существование отдела американских шпионов, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Может быть, они были просто не в курсе последних реорганизаций в Министерстве иностранных дел. Поэтому им так надо было увидеть Бахметьева с его удостоверением.

– Кстати, – встрепенулся Скворцов. – Когда к нам приезжал товарищ Сталин, он лично приказал гуманно обходиться с заключенными.

Селиванов открыл было рот, желая сказать, что Сталин был ненастоящий, но тут же его закрыл, быстро сообразив, что, кроме него и Голендимова, никто об этом не знает.

Чекисты переглянулись.

– К вам приезжал товарищ Сталин? – в один голос вскричали они.

– Конечно, – приосанился Селиванов, чувствуя, что он встает на твердую почву. – Вот товарищ Скворцов вам подробно расскажет...

Товарищ Скворцов тут же гордо подтвердил, что товарищ Сталин действительно наведывался во время его дежурства, и даже дважды, и велел заключенных не бить, не пытать, относиться к ним гуманно и почем зря не расстреливать.

– Очень Иосиф Виссарионович нашу деятельность одобрил.

Чекисты еще раз переглянулись.

– Подождем пока, – одними губами произнес чекист в галифе.

Его друг с усами важно кивнул: сажать Селиванова пока, при вновь открывшихся обстоятельствах, пожалуй, не стоило. Однако разговоры насчет гуманности их обоих очень встревожили. В визит Сталина в никому не известный Средневолжск они не очень-то поверили, но… кто его знает. Раз уж появился отдел американских шпионов…

– Ну, – бодро приподнялся чекист с усами, распорядившийся запереть Штольца в карцер и лично проследивший, чтобы с него содрали всю одежду, кроме нижнего белья, – пойдем посмотрим, жив ли там наш старик.

Он подумал, что запер его в карцере совсем некстати. Вернее, некстати было это новое поветрие с гуманностью.

Чекист попытался весело засмеяться, но его смех вышел больше похожим на зловещее карканье.

Скворцов пожал плечами.

– Три часа при такой температуре… Помрет, конечно, к утру.

Слегка струсившие чекисты, тоже с тоской размышлявшие о гуманности, вскочили.

– Пошли, – скомандовали они хором.

Пока Скворцов открывал дверь карцера, Селиванов трясущимися губами повторял, что чекисты подвели его под монастырь и теперь грозный Бахметьев утащит его в преисподнюю, туда, где его уже дожидались сейф и стол. С мраморным письменным прибором!

– Хватит чушь пороть! – оборвал его чекист в галифе, который гораздо больше опасался земных карательных органов, чем потусторонних. Но в его голосе уже не чувствовалось былой уверенности.

Наконец Скворцов справился с замком и распахнул дверь, заранее привычно ежась от холода, которым всегда веяло из карцера, стоило только открыть дверь. Вместо этого на него пахнуло теплом.

– Штольц! – заорал Скворцов и осекся, увидев Вениамина Карловича в теплом тулупчике. Старик сидел на стульчике рядом с железной печкой очень странной формы и читал какую-то цветную газетенку при свете ручного фонарика.

– Это как?! – вытаращили глаза чекисты. – Одежда… откуда? А стол? А стул… А…

– И еще горячий чай и пельмени, – довольно сообщил Вениамин Карлович.

– Кто принес? – хором закричали усы и галифе.

– Сергей Александрович Бахметьев, – объяснил Вениамин Карлович.

Чекист с усами свирепо посмотрел на Селиванова.

– Я вам говорил, – обрадовался он, – я говорил, что он сквозь стены проходит.

Но чекисты не пожелали ему поверить.

– Не болтайте чепухи, товарищ Селиванов. Все гораздо проще. Среди вас предатель. Кто-то открыл вашему Бахметьеву дверь.

– Но я… – залепетал Селиванов. – Я все время с вами. И вообще... – посмотрите, что он тут принес. У нас такого и нет ни у кого.

Товарищи из Москвы все никак не желали внять голосу разума.

– Как он вообще сумел проникнуть в здание? Черт те что тут у вас творится!

Потом они увидели масляный обогреватель, блестящий металлический термос и газету за 22 июня 200... года.

Селиванов с облегчением вздохнул. Дальнейшее было ему знакомо. Чекисты, конечно, понеслись вниз допрашивать часовых у входа, дежурных по этажу, надзирателей в коридоре. Естественно, все пугались, не понимая, о чем их тут спрашивают, и категорически заявляли, что мимо них не то что человек с печкой – муха пролететь не могла.

Наконец чекисты устали бегать и слушать про муху и сорвали голос. Они вернулись в карцер, откуда они забыли выставить Вениамина Карловича, выгнали его обратно в камеру и стали рассматривать незаконно доставленные туда вещи.

Больше всего их заинтересовала печка. Она напоминала чугунную батарею отопления, но была легкая, светло-серая, на колесиках и с двумя рычажками сбоку.

– Смотрите, – позвал успокоившийся Селиванов. – Тут буквы иностранные.

– «Сам-сунг», – прочитал чекист с усами.

– Сам – чего? – не понял Селиванов.

– Не наша она, – догадался чекист. – Бахметьев, говорите, притащил?

– Я ничего не говорю, – обиделся Селиванов. – Это шпион Штольц говорит…

– Значит, Бахметьев все-таки шпион! – осенило сразу обоих чекистов.