Музыка любви

Она не выдержала и позвонила ему.

Андреу как раз проводил собрание акционеров, но, едва раздался звонок, он вскочил и с мобильным в руке выскочил в коридор, задыхаясь от волнения.

— Почему ты от меня прячешься? За что мучаешь?

— Я не прячусь. Это ты пропал. Для тебя тот вечер ничего не значит, да? Объявляешься через неделю и еще говоришь, что я тебя мучаю!

— Аврора, нам нужно увидеться, поговорить. Я все брошу, это дурацкое собрание... прямо сейчас!

— Не могу.

— А попозже, вечером?

В трубке — женское дыхание и холодная тишина.

— Нет.

Аврора нажала на красную кнопочку своей «нокии», полагая разговор оконченным. Через пять секунд телефон зазвонил, и на дисплее высветилось имя Андреу. Она немного подождала, хотела было разъединить, но тут мелодия затихла.

«Так будет лучше», — думала она, бросая телефон в сумку. «Хуже!!!» — вопило измученное сердце.

Прогулка привела ее на бульвар Колом. Ей хотелось спрятаться от мира в укромном уголке, подальше от посторонних глаз. Квартира матери все еще хранила ее запах. Как в детстве, когда приходила из школы расстроенная, Аврора забралась в спальню, чтобы побыть с мамой, спросить ее, что делать.

Она уже собиралась броситься на одинокую постель, когда снова зазвонил мобильный. На сей раз это был инспектор Ульяда. Решил узнать, как у нее дела, — они ведь не виделись уже больше месяца. На самом-то деле он вел подсчет и точно знал, что не общался с ней ровно сорок восемь дней, но сделал вид, что это не более чем обыкновенный дружеский звонок.

Вечер за фортепиано? Нет, спасибо. Она больше никогда не сможет вот так запросто ступить в квартиру старого Дольгута, чьи стены были свидетелями ее недолгого счастья. Аврора отделалась от инспектора обещанием как-нибудь встретиться за чашечкой кофе. Попозже. Сейчас у нее нелегкий период, требующий слишком много времени и сил. Ульяда не стал настаивать... пока что.

Рассеянно глядя в потолок, Аврора вдруг заметила крошечный люк, из которого мама иной раз на ее глазах вынимала деньги. Кажется, им давно уже не пользовались, за несколькими слоями штукатурки очертания люка были едва различимы. Аврора вскочила с кровати и побежала на кухню за стремянкой. Гвоздь в потолке, тоже не раз побеленный, служил ручкой. Она потянула за него, но дощечка импровизированной дверцы не поддавалась. Аврора дернула изо всех сил и чуть не полетела с лесенки, зато дверца открылась. Она просунула руку в отверстие и принялась шарить вокруг. Ничего. Поднялась на ступеньку выше, так что рука ушла в дыру по локоть и область поиска расширилась. В глубине она нащупала что-то похожее на коробочку и с усилием подтащила предмет к дверце. Прямо ей в глаза посыпались песок и пыль, вынудив зажмуриться. Помигав и изрядно прослезившись, Аврора частично обрела вновь способность видеть, добыла коробочку и спустилась с ней на пол.

Внутри оказался чулок, набитый песетами старого образца, тетрадка с домашней бухгалтерией и коричневый конверт. Две тысячи песет или около того в мелких купюрах — видимо забытая заначка из семейного бюджета. Тетрадка в клеточку: суммы и остатки, долги и наличные — ничего интересного. А конверт?

Конверт не был запечатан. Заглянув в него, Аврора извлекла на свет маленькую фотокарточку, потрескавшуюся и старую, очень старую, но вполне сохранную.

Та же самая фотография, которую она почти год назад не смогла увидеть целиком, потому что из-за плохого состояния негатива проявилась только обувь запечатленной пары. И вот теперь они перед ней во весь рост, с головы до ног. Двое подростков. Ее мать, юная и прекрасная, и... Жоан Дольгут? Аврора не верила своим глазам. Этот мальчик со светлыми вьющимися волосами — не кто иной, как... кто? Уж не с ума ли она сходит?

Борха.

Юноша, стоящий рядом с матерью, как две капли поды походил на ее ученика, к которому она успела так сильно привязаться. Что все это значит?

Увеличительное стекло! Аврора бросилась к отцовскому письменному столу и нашла лупу, как обычно, на видном месте. Рукавом своей белой рубашки она тщательно вытерла запыленное стекло и склонилась над снимком, внимательно изучая лицо мальчика.

Один к одному. Разница только в одежде. Она легко представила Борху в этом старинном костюме.

В голове закрутились гипотезы, уравнения, простые и такие сложные подсчеты до трех... Если на снимке — Жоан Дольгут и Борха на него похож, значит, отец Борхи — Андреу, вот и вся арифметика. Ее разум протестовал. Не может быть!

Почему же тогда Андреу ничего ей не сказал? Что он там затевает? Известно ли ему, что она занимается музыкой с его сыном?

Разумеется, известно. Все прекрасно сходится. В тот вечер она вышла после урока из дома Борхи, и Андреу поджидал ее на машине. Она еще поверила, что это случайная встреча. Какая там случайная!

Что же ему нужно? И как ее угораздило связаться с таким отменным пройдохой? Разве не достаточно он себя показал при первом знакомстве?

— Идиотка, — твердо вынесла себе приговор Аврора. — Ты полная, клиническая идиотка.

И спрятала фотографию в сумочку.

Они договорились встретиться в Борне, у входа в Музей Пикассо и пообедать в «Старой Гаване», неприметном кубинском ресторанчике на улице Банис-Вельс. А потом пойти в квартиру — так, по крайней мере, ему сказала Аврора.

Андреу освободил себе весь вечер. Ему до смерти хотелось увидеть ее, прижать к себе крепко-крепко. Прошедшие с последней встречи дни казались вечностью. Он влюбился как мальчишка и начал откровенно пренебрегать делами — к счастью, пока что никто, кроме него самого, этого не замечал. Он так и не ответил на звонок своего нью-йоркского брокера и упустил выгодное предложение, идеально соответствующее политике компании.

Когда ему позвонила Аврора, окружающий мир утратил значение. Она больше не сердится и хочет его видеть... чего же еще желать?

Он пришел раньше назначенного времени и в ожидании разглядывал группу туристов, столпившихся у музея. Аврора шла к нему по мостовой как по воздуху. Казалось, будто ее плавно несет на своих крыльях ветер. Его голодное воображение тут же сорвало с нее одежду. Такой, в ослепительной наготе, ему хотелось видеть ее — и владеть ею единолично.

— Сто лет тебя не видел... или двести, — приветствовал он ее, осторожно погладив по щеке.

Аврора, в полном смятении от гнева, сомнений, вопросов, фотографии, любви, страха и желания, позволила ему быстрый поцелуй.

Они спустились по Барра-де-Ферро, свернули налево и вошли в ресторан. До сих пор Аврора не произнесла ни слова. Но в глазах ее грозовые тучи метали молнии. Андреу на седьмом небе от счастья не сразу заметил, как красноречиво ее молчание.

— Не рада меня видеть? — нежно спросил он.

Ответ дался ей с трудом, обида сдавливала горло.

— А ты как думаешь?

— Ты на меня злишься?

— А должна?

Хозяйка принесла им два мохито и меню.

— Ну говори. Я что-то сделал или чего-то не сделал, обманул твои ожидания?

— И сделал и не сделал... чего я никак не ждала. По-твоему, этого мало?

— Так в чем ты меня обвиняешь?

— Во лжи. Удивительно, как хорошо она тебе дается. Еще одно свойство твоей незаурядной личности.

— Аврора, я ничего не понимаю.

— И я не понимала. Поначалу. Теперь по крайней мере одно мне ясно — враль из тебя превосходный. Вопрос только в том, сколько именно лапши ты навешал мне на уши, начиная с Канн и кончая сегодняшним днем. Чего тебе надо? Вообще и от меня лично?

Поток обвинений его обескуражил.

— Ты часом не сошла с ума?

Аврора вытащила из бумажника найденную у матери фотографию с Жоаном и положила перед ним.

— Полюбуйся на причину моего, как ты выразился, сумасшествия.

У Андреу отвисла челюсть. Его сын на снимке минувшей эпохи? Нет, его отец. А эта прелестная девочка... Аврора? Господи, как же они похожи!