Тут и там. Русские инородные сказки - 8

Что речь идет об отчиме, она поняла, но зачем-то тянула время. Жиежула ее нехитрое вранье раскусила с ходу:

— Не притворяйся, ты знаешь, о ком я. Как его имя? Мужа твоей матери?

— А вы и не знаете? Оно в справочниках и то написано, вон, «Желтые страницы», или как оно там называется, почитайте… Интервью в газеты дает, — продолжала вилять Лоренца, надеясь невесть на что.

Жиежула слушала с усмешкой и продолжала плести сеть из слов и мыслей.

— Нам нужно другое, — мягко сказала она, — которое в справочниках не пишут. А вот близкие люди могут знать. И кажется мне, что ты его знаешь, Лари-и-иса!

Она произнесла имя протяжно и громко, словно позвала. Сеть метнулась к пленнице, окутала ее удушливым облаком, опутала, но вдруг съежилась и расползлась жалкими клочьями.

«Лоренца!» — сверкнул серебряный клинок.

Старуха растерянно смотрела, как остатки ее заклятия рассыпаются в прах на янтарной мостовой. Она подняла недоуменный взгляд на Лоренцу и проговорила:

— Ты… солгала? — Старуха тяжело поднялась, заглянула пленнице в глаза: — Тебя зовут не Лариса. А… как?

— Мама! — вмешался Айтварас. — Позволь, мы сейчас узнаем!

— Нам не ее имя нужно! — отмахнулась Жиежула. — Давайте-ка сюда парня. Ты брата видеть хотела? — повернулась она к Лоренце. — Увидишь. Тебе не понравится.

Ажуолас был жив. Кажется, связан. Сильно избит, но вроде не искалечен. Лоренца перевела дух, но тут же подумала, что радоваться рано: отпускать их никто не собирался.

Словно в ответ на ее мысли один из безымянных сыновей Жиежулы взял еще одну палочку с лягушкой и, подмигнув Лоренце, откусил полтушки.

— Ну вот он, — проворчала ведьма, — родич твой… Хотя какой он тебе родич?

Ажуолас пробормотал что-то вроде: «Зачем пришла?..»

Лоренца и сама не понимала зачем.

Ведьмин сын все хрустел лягушками. Его брат разминал ладони и поглядывал на пленницу очень нехорошо. Айтварас опять оказался за спиной и пыхтел над ухом, воздух вокруг его туши пропах потом. Лоренца его боялась, но почему-то была уверена, что особого вреда ей не причинят. Наверное, из-за того, что втравила ее в эту историю бабушка, а внучку та любила, пусть любовь и была такой, что подопечный предпочитал смерть или изгнание. И когда Айтварас вдруг ударил ее по лицу, она закричала не столько от боли, сколько от неожиданности.

Ажуолас закричал что-то, его, похоже, тоже ударили.

Кровь закапала из носа. Лоренца выпрямилась, но в глаза посмотрела не Айтварасу, а Жиежуле.

— И что, — спросила она, — думаете, так вернее будет?

— Не думаю, — ласково отозвалась Жиежула, — знаю. Ты боли боишься. А он, — махнула старуха рукой в сторону Ажуоласа, — не захочет смотреть, как при нем девочку бьют. Так что кто-нибудь из вас да сломается.

Айтварас опять шагнул к жертве. Лоренца улучила секунду и ухитрилась сильно пнуть его под колено. Палач взвыл, выругался и озлился по-настоящему. Удар сшиб Лоренцу с ящика, она растянулась на мостовой и получила еще один удар — на сей раз сапогом.

— Не увлекайся! — скомандовала Жиежула. — Она должна имя назвать. Возьми ремень лучше.

…Были, конечно, драки в детском садике, да и в школе, в младших классах, приходилось иногда постоять за себя. А мама ни разу на нее руки не подняла.

Била ее только бабушка. Тоже ремнем. Потом страдала, заламывала руки и причитала: ты отревела, и ничего, а я валерьянку пью и ночь не сплю из-за того, что ты меня вынудила так поступить. Приходилось еще и прощения просить — за то, что бабушка выдрала.

Как она могла об этом забыть? Подумать хоть на минуту, что бабушка не захочет ей вреда… Будь она тут, стояла бы рядом и твердила: посмотри, до чего ты нас довела. Мы вынуждены так поступить…

— Поверь, девочка, — говорила Жиежула, — мне очень не хотелось так поступать. Тебе стоит назвать имя — и все кончится.

А кнут свистел в воздухе, и у маленькой девочки сил больше не было.

Это ж всего лишь имя… Отец такой сильный, ему есть кого на помощь позвать. А она тут одна, в лесной чаще, даже братьев рядом нет. Кто же виноват, девять взрослых мужчин или она, маленькая Дребуле… Обвините ее, если сами в силах выдержать такое.

«Молчи, сестренка!»

Чей это голос? Ажуоласа?

Или сама Лоренца шепчет сквозь века: «Молчи, маленькая, пожалуйста, молчи!»

Но Дребуле уже не может бороться. Она что-то шепчет сквозь слезы, дядья не слышат, и кнут взлетает вновь.

— Погоди, — останавливает Айтвараса один из палачей, — она что-то говорит.

— Громче! — лениво командует тот и опять бьет девочку.

«Молчи! Молчи!» — заклинает Лоренца, но Дребуле больше не сопротивляется. И гремит над лесом и над морем звонкое имя:

— Жильвинас!

— Вот он! — ликующе воскликнула Жиежула.

Лоренца поняла одно: пытка прекратилась. Бежать бы не удалось: сыновья ведьмы перекрыли все пути к отступлению. Но она попыталась подползти к Ажуоласу, и ей никто не помешал. Все смотрели в сторону переулка, из которого на площадь вышел отчим.

— Не может быть, — прошептала Лоренца, — я же промолчала!

— Ты — да, — горько отозвался Ажуолас, — но он все равно пришел. Все равно…

Отчим шел так, как идет король по своим владениям. Лоренце даже показалось, что на нем корона. Через секунду она поняла — нет, не показалось. Корона действительно светилась мягким лунным светом. Нечисть замерла, похоже, им было не по себе. Но ненадолго — Жиежула расхохоталась:

— Все оказалось так просто! Ты пришел!

— Тебе не следовало этого делать, — спокойно отозвался король, — тем более не следовало поднимать руку на моих детей.

— Ты глупец! — презрительно скривила губы ведьма. — Это тебе не следовало поднимать глаз на мою дочь. Ползай в траве, змей. Все повторится вновь, коса наточена, лезвие разит без промаха. Так, Жильвинас?

Лоренца только сейчас поняла, что говорят они не по-русски и не по-литовски, а на каком-то третьем языке, который, наверное, был у подобных существ в крови. Потому и исчез акцент у старухи.

— Жильвинасом я был в прошлой жизни, — усмехнулся отчим, — тебе не удалось сломить мою дочь. Впрочем, ты бы и так ничего не добилась. Нет у тебя надо мной власти, Гильтине.

Лунно-серебряная сеть опутала старуху. «Гильтине!» — прошептали камни. Ведьма сникла, почернела, забилась в серебряном силке, словно растрепанная птица. Корона отчима сияла все ярче, враги притихли. Воспользовавшись этим, Лоренца принялась распутывать веревки, которые стягивали руки и ноги Ажуоласа. Ничего не получалось, но она нашарила в кармане ключ от калитки, с его помощью удалось развязать один узел, и дело пошло лучше.

Оцепенение длилось недолго. Гильтине, похоже, обессилела, но злобы в ней только прибавилось. Она прошипела сквозь зубы:

— Власти нет… Но у меня есть сыновья.

Твари немного осмелели. Все же их было девятеро против одного. Айтварас выступил вперед. Ремень по-прежнему был у него в руке, Айтварас намотал его на кулак, готовясь ударить пряжкой, но вдруг нелепо дернулся и упал.

Вокруг его ног обвился… уж? Возможно, даже желтые пятнышки на голове виднелись. Только был этот уж толщиной в бревно. Айтварас дико заорал. Братья дернулись было ему на помощь, но уже показалась вторая змея, третья, четвертая, десятая… Они были повсюду — мирные подданные короля ужей. И оставалось только бежать без оглядки: ужи хоть и не ядовиты, но добычу заглатывать целиком умеют.

Отчим помог освободить Ажуоласа.

— Идемте, — сказал он, — здесь оставаться не стоит.

Айтварасу, кажется, удалось вырваться, он тоже понесся по переулку. Лоренца так и не узнала, далеко ли он ушел. Судя по доносившимся воплям, враги были еще живы.

Не оглядываясь, Жильвинас с детьми шел по янтарной дороге, а сзади набегали волны, скрывая город до тех времен, когда настанет ему пора проснуться. И горожане вновь погружались в блаженный сон, а печальные рыбы плыли по улицам, время от времени заплывая в окна и глядя в лица здешних жителей с бессмысленным рыбьим любопытством.