Четвертая рука

В мире Патрика Уоллингфорда царила полная свобода нравов. А Дорис Клаузен в своем мире никогда не допустила бы подобной распущенности. И к его предложению она отнеслась очень серьезно; она просто не могла отнестись к нему иначе. По всей видимости, ее согласие не было таким уж невозможным. Просто он, дурак, сам все испортил!

Она отсела от него подальше — перебралась на другую постель и сложила руки на коленях. Ни на него, ни на маленького Отго она больше не смотрела; в ее взгляде, устремленном куда-то вдаль, отражалась бесконечная усталость, часто настигавшая ее в эти предутренние часы.

— Мне бы надо немного поспать, — тихо сказала Дорис.

Патрику показалось, что ее усталые глаза смотрят сквозь стену — на темный прямоугольник в соседней комнате рядом с дверью, где раньше что-то висело, то ли зеркало, то ли картина.

— Там что-то раньше висело на стене… в другой комнате, — сказал Патрик, пытаясь ее разговорить. — Что это было?

— Просто реклама пива, — ответила миссис Кляузен.

— А-а-а… — вырвалось у Патрика, словно ему дали под дых. Ну, конечно же! Конечно, это была реклама пива, и ей просто надоело на нее любоваться.

Патрик протянул к ней здоровую руку, но даже колен ее не коснулся, а лишь легонько провел пальцами по ее животу.

— У тебя тут раньше была какая-то металлическая штучка, вроде украшения, — попробовал он сменить тему. — Я, правда, только один раз ее видел. — Он не стал уточнять, что это было в кабинете доктора Заяца, когда она так решительно его оседлала. Дорис Клаузен была явно не из тех, кто украшает себя пирсингом, да еще на пупке.

Она взяла его руку и положила ее к себе на колени. Но это отнюдь не было жестом одобрения или поощрения; просто она не хотела, чтобы он касался ее живота.

— Вроде как талисман или амулет, — пояснила она, и в этом «вроде как», Уоллингфорд почувствовал годы разочарований. — Отто купил его в салоне, где всякие татуировки делают. Мы тогда уже все на свете испробовали, чтобы ребенка зачать. И я эту штуку носила, надеясь забеременеть. Да только и амулет не помог. Может, правда, он при тебе сработал, да только вряд ли: тебе, по-моему, никакой амулет не нужен.

— Значит, ты его больше не носишь?

—Так ведь я больше и забеременеть не стремлюсь.

— Да, да. — Патрика даже подташнивало от горькой уверенности, что он потерял ее навсегда.

— Мне бы надо немного поспать, — тихо повторила она.

— Я хотел почитать тебе одну книжку, — сказал он, — но это можно сделать и в другой раз.

— А какую?

— Ну, вообще-то я хотел почитать ее маленькому Отто, когда он немножко подрастет. А тебе — потому что потом собирался читать ему… — Уоллингфорд умолк. Он чувствовал себя полным идиотом. Вне контекста это имело не больше смысла, чем все остальное, что он сегодня наговорил.

— Так что за книжка-то? — опять спросила она.

— «Стюарт Литтл», — ответил он, жалея, что вообще привез эту книжку с собой.

— А-а, детская. Про мышонка, да? — Он стыдливо кивнул. — У него еще была такая особенная машинка, он повсюду на ней ездил и птичку искал. Как «На дороге» [12], только про мышонка, правда?

Уоллингфорду так не казалось, но он кивнул. Он слегка удивился тому, что миссис Клаузен читала роман «На дороге» или по крайней мере слышала о нем.

— Мне надо все-таки хоть немного поспать, — сказала Дорис. — А если не засну, так лучше свою книжку почитаю, я ее с собой захватила.

Патрик с трудом удержался от того, чтобы еще что-нибудь не ляпнуть. Столь многое казалось ему потерянным, и чувствовать это было тем больнее, что только теперь ему открылось: он мог ее не потерять.

Что ж по крайней мере у него хватило ума не рассказывать ей, как они читали «Стюарта Литтла» и «Паутину Шарлотты» вслух (и голыми) с Сарой Уильямс или как там ее зовут. Вне соответствующего контекста — да, пожалуй, и в любом контексте — подобная история могла лишь подчеркнуть странность поведения Уоллингфорда и его полную распущенность. Момент, когда он мог бы рассказать Дорис об этом, не роняя себя в ее глазах, был безнадежно упущен.

А сейчас Патрик просто буксовал на месте и всячески тянул резину, потому что не хотел потерять ее, не хотел отпустить ее от себя. И оба они это понимали.

— А какую книгу ты с собой привезла? — спросил он.

Миссис Клаузен воспользовалась этим, чтобы наконец встать с кровати; она подошла к раскрытой дорожной сумке, в которой уместились все ее пожитки — точно такой же матерчатой сумке, как и другие, немного поменьше, с детскими вещами. Свою сумку она не распаковала (наверное, у нее просто не хватило времени).

Книгу она обнаружила под стопкой белья и молча протянула ее Патрику. Казалось, она слишком устала, чтобы хоть что-то сказать. Это был «Английский пациент», роман Майкла Ондатже. Уоллингфорд роман не читал, но видел фильм.

— Это был последний фильм, который мы смотрели вместе с Отто перед тем, как он погиб, — сказала миссис Клаузен. — Нам обоим понравилось. А я так даже решила и книгу прочесть. Но все откладывала: не хотелось вспоминать, как мы в последний раз ходили с Отто в кино.

Патрик смотрел на обложку книги. Господи, она читает серьезные книги! Для взрослых! А он-то хотел почитать ей вслух «Стюарта Литтла»! Интересно, в чем еще он ее недооценивал, кретин?

Ну да, она продает билеты на матчи «Грин-Бей Пэкерз», но это вовсе не говорит о том, что она не читает хороших книг, хотя (к стыду своему) Патрик именно так и подумал.

Он вспомнил, что и ему очень понравился этот фильм. А его бывшая жена считала, что фильм даже лучше, чем сам роман. Впрочем, его сомнения в справедливости суждений Мэрилин (почти по любому вопросу) еще более укрепились, когда он услыхал, как она высказывается об этой книге в точности теми же словами, которые — Уоллингфорд хорошо это помнил — были напечатаны в одной из рецензий. Говоря об «Английском пациенте», Мэрилин заметила, что фильм лучше романа, поскольку роман «слишком хорошо написан». Такое может сказать разве что критик — и Мэрилин.

— Я эту книгу не читал, — честно признался он миссис Клаузен, и она снова спрятала ее в сумку.

— Хорошая книга, — проговорила она. — Я очень медленно ее читаю, потому что она мне очень нравится. И, по-моему, она лучше, чем фильм, хотя фильм я стараюсь вообще не вспоминать. (Это, разумеется, означало, что она помнит каждую сцену и вряд ли когда-нибудь забудет.)

Ну что тут еще можно было сказать? Уоллингфорду надо было в туалет. К счастью, он удержался и хотя бы об этом не стал сообщать миссис Клаузен. Он и так уже сегодня наговорил слишком много. Дорис посветила фонариком в коридор, чтобы ему не пришлось пробираться к себе в комнату ощупью.

Он слишком устал, чтобы возиться с газовой лампой. Вытащил из комода фонарик и спустился вниз по крутой лестнице. Луна уже зашла; стало гораздо темнее. Наверно, вскоре начнет светать Патрик помочился, спрятавшись за деревом, хотя вряд ли его могли увидеть. Зато москиты мгновенно его обнаружили. И он поспешил в дом, освещая себе путь фонариком.

В комнате миссис Клаузен и маленького Отто было уже темно. Патрик прошел мимо их открытой двери и вспомнил, как миссис Клаузен говорила, что никогда не оставляет на ночь горящую лампу, хотя такие лампы, работающие на пропане, относительно безопасны. Но огонь есть огонь, и горящая лампа ее тревожила, не давая спокойно уснуть.

Свою дверь Уоллингфорд тоже оставил открытой. Он хотел услышать, когда Отто-младший проснется. И, может быть, посидеть с малышом, чтобы Дорис поспала еще. Интересно, трудно ли это — развлекать ребенка? Труднее, чем телезрителей? Больше ему на сей счет никаких мыслей в голову не пришло.

Он наконец снял с себя полотенце. Надел трусы-боксеры и забрался в постель, но, прежде чем выключить фонарик, постарался запомнить, куда его положил, чтобы сразу найти в темноте. (Он положил фонарик на пол, с той стороны, где раньше спала Дорис.) Теперь, когда луна уже зашла, вокруг царил совершенный мрак, точно такой же, как в его отношениях с миссис Клаузен.