Z — значит Зельда

Кажется, об отеле «Бо Риваж» в Ницце нам рассказал художник Анри Матисс. Скотт, хотя и не интересовался творчеством Матисса, ни за что не хотел пропустить хоть сколько-нибудь значимое событие, поэтому забронировал нам номер на две недели в марте в качестве перевалочного пункта на пути из Штатов. Оттуда мы должны были отправиться в Париж.

С кем Скотт проводил время эти две недели — даже не догадываюсь. От заката до рассвета он почти не появлялся рядом со мной, за исключением той ночи, когда мне позвонили из полиции и сообщили, что месье арестован за драку и пьянство в общественных местах и не хотела бы мадам приехать и внести залог. Non, мадам не хотела. Мадам хотела, чтобы он оставался там, пока не обретет хотя бы толику самоконтроля, не говоря уже о самоуважении; у нее в номере спит семилетняя дочка. Мадам посадила милого юного коридорного в такси с пачкой франков в руке и отправила на разведку в тюрьму.

— Чтобы это было в последний раз, — сказала я Скотту, впуская его в номер два часа спустя.

Его правый глаз заплыл и переливался всеми оттенками пурпурного. Кровь запеклась в волосах и пятнами застыла на рубашке. Слава Богу, Скотти не видела его в таком состоянии.

— Прости, — пробормотал он, похоже, искренне раскаиваясь. — Но этот сукин сын сказал, что не будет читать мои произведения, потому что ему неинтересно, что пишет какой-то педик. Проклятый Макалмон.

Я от души посочувствовала Скотту.

— Ох, Део, паршиво вышло. — Нельзя было задеть Скотта сильнее, чем пренебрежительно отозвавшись о его работе, тем более по такому нелепому поводу. — Я не виню тебя за то, что ты ему врезал.

— Спасибо. — Лицо Скотта озарилось радостным удивлением.

— Спасибо.

Его благодарная улыбка странно смотрелась на избитом лице.

— Конечно. А теперь пойдем умоемся. Завтра отправляемся в Париж, хорошо?

Утром он снова пребывал в хорошем настроении.

— Смотри-ка, — сказал он Скотти. — Вчера вечером я вышел за сигаретами и повздорил с орангутангом.

— Папочка, — укоризненно вздохнула дочка, — орангутанги живут в Азии.

— Это правда. Но у них очень длинные руки.

В Париже мы сняли квартиру на улице Палатин — в том же районе, что и в прошлом году. Это позволяло нам почувствовать себя почти как дома. Чудесное здание из камня и металла, построенное в готическом стиле, который так идет Парижу, расположилось по соседству с изумительной церковью Сен-Сюплис. Это одна из тех церквей, в существование которых я смогла поверить, только увидев собор Святого Патрика.

Отсюда можно было за пять минут дойти до салона Натали на улице Жакоб, до Сены, а до моей любимой, потрепанной временем студии мадам Егоровой можно было быстро доехать на такси. Идеальное расположение, пусть и не при идеальных обстоятельствах.

Никого не удивило, что Хемингуэй тоже вернулся в Париж. Удивительным, по крайней мере для Скотта, оказалось, что он до сих пор не получил ответа на письмо, в котором спрашивал у Эрнеста его адрес. Тогда он написал Максу, который, будучи истинным джентльменом, деликатно объяснил, что Хемингуэй попросил не раскрывать его местоположения. Кажется, дело было в ночных серенадах, которые могли разбудить маленького Патрика или, еще хуже, привести к выселению всего семейства.

Однако Скотт все равно хотел первым делом навестить Хемингуэя. Так что пока я в очередной раз распаковывала вещи и звонила в агентства, чтобы найти прислугу и представить ее Скотту на одобрение, сам Скотт отправился на поиски Хемингуэя или друга, который приведет его к Хему — как получится.

— Все будет хорошо, — отмахнулся он, когда я спросила, не лучше ли подождать, пока великий человек сам его найдет. — Он это не всерьез, просто встал в позу. И к тому же, — добавил он перед самым выходом, — я уверен, что это Полин заставила его затаиться. Он все еще в расстроенных чувствах из-за самоубийства отца. Наверняка сейчас готов сделать все, что она говорит.

Глава 44

Не сомневаюсь, Хемингуэя и правда глубоко потрясло, что отец приставил к виску револьвер и свел счеты с жизнью. А кого бы не потрясло? Хэдли уж точно переживала не меньше, когда ее отец поступил так же, хотя она была совсем ребенком, когда это произошло, поэтому рассказывала мне об этом ужасном событии тихо и отстраненно, с мягким сожалением. Фраза «мягкое сожаление» лучше всего описывала и ее отношение к разводу. Этой женщине было органически несвойственна экспрессия. Ее бывший муж, напротив, испытывал потребность выражать себя всеми возможными способами, одним из которых стала новая книга.

— Эрнест влил собственное горе в эту историю, — заявил Скотт однажды майским вечером и положил на диван рядом со мной журнал издательства «Скрибнерс». — Он называет ее «Прощай, оружие!», хотя я не в восторге от заголовка.

Я сидела с блокнотом в руке и писала «Девушку с Юга», свой третий рассказ для журнала «Университетский юмор». После того как они приобрели мои очерки, в марте мы продали им первый рассказ из серии, и я с нетерпением ждала его появления в июльском номере.

Я бросила взгляд на журнал.

— Знаешь, история с совместным авторством меня беспокоит. Я попрошу Гарольда, чтобы после выхода первых двух рассказов они указывали только мое имя.

— Но это плоды совместных усилий. Ты полагаешься на мою критику и мои связи, чтобы привести твои рассказы в порядок перед публикацией и чтобы публикация вообще состоялась.

— Если так, почему ты не числишься соавтором первой книги Хемингуэя? Или Пегги Бойд?

— Мы с тобой команда. — Казалось, Скотт удивлен, что я сама не знаю ответа. — Ты используешь наш общий опыт и, по сути, мои идеи… Или по крайней мере мои темы.

Вспоминая, как помогала ему в работе всеми возможными способами, я спросила:

— Тогда почему мое имя не значится на твоих рассказах и книгах?

— Это совсем другое.

— Да? Тогда объясни, в чем разница, потому что я ее не вижу.

— Разница в том, что ты любитель, а я профессионал. Я писатель, это мое ремесло, я зарабатываю им себе на жизнь. А ты просто пробуешь себя в этом деле, как в рисовании и в танцах.

— То есть каждый раз, когда ты просил моей помощи с сюжетом или…

— Я просто испытывал идеи на тебе. Мыслил вслух, собирал мнения. Мог обойтись и без твоей помощи.

Он был так уверен в своей правоте, что у меня слов не нашлось возразить. И самой мне не к кому было обратиться — какой агент согласится помочь жене против воли мужа, особенно если муж — сам Ф. Скотт Фицджеральд? Нравилось мне или нет, если я хотела, чтобы мои рассказы увидели свет, я должна была надеть на них «наряд» Скотта.

Я взяла свой экземпляр «Скрибнерс» с именем Хемингуэя на обложке. Еще до публикации они печатали книгу по главам.

— Хемингуэй, насколько я знаю, пустил все свои силы на бокс, выпивку и тщательное исследование Левого берега со своим самым преданным собутыльником.