АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА

– Мне холодно, - сказала Настасья. - Мне страшно. Я хочу домой. Где лодочник?

Рыбаря, однако, ни у дворца, ни в пределах видимости не обнаруживалось.

ОСТРОВ ЖЕЛЕЗНЫЙ

Мы стояли на пороге распахнутой двери, парная парсуна в раме дверной, ступени от наших ног сбегали к воде, нижнюю ступень лизала невская волна; или то была волна Фонтанки?

Во тьме уже возникло предчувствие предрассветного брезжения, но горящие на берегах то там, то сям огни еще отражались в воде на ночной лад.

Я надеялся докричаться до буксира или катера, если тот пройдет мимо.

– Смотри! Что это? - Настасья указывала в сторону песчаной косы, невидимый берег которой был невским.

По воде неторопливо, но не так уж и медленно приближалось к дворцу удлиненное темное пятно ряби. Рябь на воде плыла по воде, точно плот без буксира. В нескольких метрах от нас рябь измельчилась, вода вскипела - и всплыл перед нами дивный Железный остров, тщетно разыскиваемый нами в недалеком прошлом в тайном доке Новой Голландии.

Из легких вспарушин железной земли подымалось несколько железных деревьев, окруженных таковыми же травами и цветами. Сияли в отсветах прибрежных огней чеканные мокрые недвижные листья: дуб, клен, береза, тополь. На березовой ветке сидела железная сойка, на полянке стоял, подняв голову, железный фазан. Остров причалил, остановился, выдвинулся к ступеням маленький трап, мы перебежали на металлическую лужайку, трап исчез, мы медленно удалялись от Подзорного дворца, в чьих окнах уже не мелькали свечные язычки пламени, чья распахнутая дверь незамедлительно закрыта была за нами, возможно, ручкой карлицы поспешно заперта.

Царская подводная лодка действительно существовала! Спинка этого экзотического российского «Наутилуса», рукотворного петербургского Левиафана - с завода Берда? совместное творение нескольких верфей? одной верфи, специально ради того созданной и тут же закрытой? - выполнена была в виде железного островка, спина кита из сказки Ершова, деревенек, правда, нет, но деревья в наличии имеются.

Настасья была в восторге. Она хлопала в ладоши, смеялась, повисла у меня на локте. Мы неспешно и плавно двигались по водам, огибая песчаную косу.

Там, за косою, Нева встретила нас неприветливо, темная вода, преувеличенная волна, судя по спускам, вода была еще и высока. Мы плыли против течения, невидимый и еле слышный мотор подлодки прекрасно справлялся со своими обязанностями, мы справлялись с приключением нашим несколько хуже, объятия реки Ню полны были пронизывающего ветра, неправдоподобная туча зависла над нами, погасли огни набережных, окон домов прибрежных, мы плыли словно в иных беретах, темных, мрачных, а вот и вспышка молнии, не одна ветвь, а целый молниевый куст вспыхнул над нашими головами, окрестность высветилась, как днем, но день показался нам инопланетным, колонны Сената и Синода заплесневелыми, Медный всадник - преувеличенно огромным, черным, неузнаваемым, Петр держал что-то в вытянутой руке, то ли плеть, то ли факел. Настасья вскрикнула, молния погасла, грянул гром, ливень обрушился на головы наши.

– Ищи люк, - сказал я Настасье, присев, шаря по чуть-чуть пузырчатой зачеканенной железной земле полянки.

Она послушно принялась трогать ладонями мокрый металл острова Железного - и нашарила-таки люк, и я открыл его, мы спустились в брюхо нашего Левиафана, где было тесно, светло, сухо, узкие коридорчики устилали гасящие звук шагов ковровые дорожки, а в крохотных каютах, обитых штофной тканью, на кроватях красного дерева лежали разноцветные подушки. Мы нашли даже столовую с принайтованным столом и миниатюрную библиотеку.

– Как ты думаешь, кто подал ко входу в Подзорный дворец сие плавсредство? Рыбарь? неизвестный призрак? твой всемогущий друг с красной авторучкой?

Мы дошли до двери в рулевую рубку, дверь была задраена, закрыта напрочь. Мы не встретили нашего капитана Немо, а сам он не хотел показываться нам.

– Надо посмотреть, что там, наверху, - прошептала Настасья, - может, дождь кончился? может, мы в районе какой-нибудь пристани?

Настасья опередила меня, открыла люк, выбралась наружу, но не прошло и пяти минут, как она вернулась, взволнованная.

– Там как-то непонятно, начинает светать, неприятное лиловое небо, словно взорвалась атомная бомба. Но не это главное.

– Узнаю вас, леди, - сказал я, - атомная бомба взорвалась, но суть не в том. Есть что-то посерьезнее бомбы, там, наверху?

– Мы тут не одни, - произнесла она громким шепотом. - Знаешь, кого я видела под деревьями? Там четыре девушки в соломенных шляпках и мальчик в матроске. Девушки прехорошенькие. Я только плохо их рассмотрела.

Настасья скрывала близорукость из кокетства, работала и читала чаще всего в очках, ходила без очков, а когда волновалась, видела хуже.

– Может, пока мы болтались внизу, островок подплыл к причалу и взял пассажиров?

– Нет. Мы ведь не останавливались. Мотор работал. И девушки необычные.

– Обычная девушка всегда необычная, - глубокомысленно сказал я.

Она глазами-то ревнивыми на меня сверкнула.

– Девушки необычны, зачем же ты-то связался с тривиальной старушкой? Наши одеты необычно, как для киносъемок. Мода не та. Ой, я знаю, кто это! Царевны и царевич!

– Какие царевны?

– Дочки последнего царя, вот какие. Последние царевны!

– Разве у него были дочки? В учебнике истории писали: «царское семейство». Или и сам забыл? Я только знаю про больного царевича. Мальчик в матроске? Он мог кататься на железном островке? Я думал - он был лежачий больной, инвалид. Пойду посмотрю. В жизни не встречал ни одной царевны.

В девяностые годы, зайдя к друзьям-переводчикам на дачу, я оказался в обществе двух принцесс: Люксембургской и Лихтенштейнской.

Вместо Настасьиных девушек с мальчиком под железной птицею (кстати, певшей на своей ветке голосом музыкальной шкатулки, что производило довольно-таки отвратное впечатление на меня, однако приводило обоих слушателей в восторг и умиление) стояла пара, держась за руки, она - преувеличенно стройная, с прямой спиною, балетно-военной выправкой, казарменным изяществом, он - чуть сутулый, но старающийся держаться прямо, глядевший на нее неотрывно. На нем была военная форма. Он очень походил на последнего царя, чьих фотографий было полно в толстых альманахах начала века в Настасьиной библиотеке, но только в молодости, в ранней молодости. Я видел их несколько нечетко, слегка не в фокусе. Фантомы собирались поцеловаться, я почувствовал себя соглядатаем, филером и смылся в люк.

– Правда, они прехорошенькие? - спросила Настасья с улыбкою.

Я рассказал, что привиделось мне. Она вздохнула.

– Да, ведь это царская лодка для прогулок. Ты видел Николая с Кшесинской, балериной, фавориткою. Как ты думаешь, когда мы выберемся отсюда?

У нее было такое жалобно-женственное личико, ни капли колдовства, маленькая гейша, я не выносил этой беззащитной полуулыбки, всегда стирал ее поцелуем. Мы целовались в коридоре, лодка шла, на железном лужке верхней палубы у нас над головами целовались влюбленные призраки, у меня голова пошла кругом.

– У меня кружится голова, - сказала Настасья.

«Афродита Железная потаенно заключена в ствол одного из искусственных деревьев Железного острова. Она родственна дриадам, но ее недвижная чугунная фигурка размером с ладонь зачеканена навеки, на счастье, в дефект отливки, в случайную пещерку, никто теперь не знает о ней, никто не помнит. В культе ее престранным образом перепутаны любовь и долг, интеллектуальное и духовное, ее обручальные кольца и обереги сродни самофракийским кольцам обретших свободу рабов древности, кольцам, выкованным, как известно, из наручников и оков. В головах Венус Железной поет ненастоящая птица одну и ту же механическую песенку (ах, мой милый Августин блаженный, все прошло, все, аллес ист), в ногах растут не лишенные остроты однотонные каслинского литья маргаритки унд незабудки».