Повести. Рассказы

Ему тридцать два года. Он высок, спортивен. Нрава спокойного, но общительного. Самое привлекательное в его лице — глаза. Серые, со скифским разрезом, они привлекают внимание и запоминаются, что, впрочем, не является достоинством в его профессии.

Вот, собственно, и все. Самолет, на котором он летит в далекий незнакомый город, поднялся в воздух точно по расписанию и взял курс на юг.

Соседом Звонарева в самолете оказался чернявый тип с усиками, крючковатым носом на вытянутом лице и застывшим, как бы отрешенным взглядом. Звонарев обернулся, ища глазами Мережко, но Василий Миронович уже шел к нему по проходу между креслами.

— Простите, — тронул он чернявого соседа Звонарева за локоть. — Вы не могли бы поменяться со мной местами?

Чернявый посмотрел на него немигающими глазами. Мережко, пожав плечами, повторил вопрос. Чернявый наконец понял, встал и молча ушел на другое место.

Мережко сел, раскрыл портфель, достал какие-то бумаги и, водрузив на нос очки, сказал:

— Порассуждаем, Саша.

Звонарев ухмыльнулся. «Порассуждаем» было болезненно-любимым выражением Мережко. Если бы они направлялись в командировку не на комфортабельном лайнере, а верхом на верблюдах, то и тогда Мережко не стал бы тратить времени даром, оказался бы рядом и сказал привычное: «Порассуждаем…»

Василий Миронович вынул из пакета фотографию и протянул Звонареву.

На фото, снятом из-за спины какого-то человека, был виден стол и на нем деньги. Доллары, фунты, советская валюта. Несколько пачек в разных купюрах.

— Что это? — спросил Звонарев.

— Советские деньги. Снято у менялы в Дамаске. — Мережко протянул другую фотографию. — Вот Бейрут. Вот Фамагуста. И все большие суммы! И покупатели находятся, представь себе… Значит, существует «канал», по которому советские деньги вывозятся за границу… А теперь вот платина!

— Но человек со свертком шел в обратную сторону от морского вокзала.

— Это ничего не значит, Саша. Знаешь, как бывает… Не удалось передать, изменилась ситуация… Мало ли что.

— Спугнул кто-то? — раздумывая, спросил Звонарев.

— Возможно.

— В этот день уходило какое-нибудь судно за границу?

— Вот бестолковый, из-за чего же сыр-бор? Ну конечно! И тоже на Ближний Восток.

— Та-ак, — протянул Звонарев. — Стало быть, валюта, а возможно, и платина уходят за границу через наш порт… Цепочка же начинается где-то там, в Ферзабаде…

Мережко достал из портфеля бумажный пакет, вынул из него платиновую детальку, повертел в пальцах. Звонарев взял, взвесил на ладони.

— Люди гибнут за металл…

— Это их дело, — сказал Мережко. — Никто не заставляет. Так вот, ферзабадский завод выпускает дорогие счетно-решающие устройства, которые экспортирует за границу. Недавно при осмотре готовой продукции на экспорт обнаружено, что платина в деталях заменена другим сплавом…

— Они что, только сейчас додумались до этого?

— Видишь ли, преступная группа на заводе работает чисто. Сплав очень похож на платину. И пока не поступил наш сигнал…

— Какой сигнал?

— Ну, когда этот инженер из Дубны принес нам платину, мы, естественно, стали беспокоить разные предприятия. И вот позвонили из Ферзабада…

В Ферзабаде, несмотря на осень, стояла жуткая жара. Горячий воздух струился над бетоном, шагнешь на трап и задохнешься от горячей волны — словно переступил порог финской бани.

От толпы встречающих отделились двое, одетые в рубашки с короткими рукавами.

— Товарищ Мережко?

— Здравствуйте…

— Прошу в машину…

Серая «Волга» вырулила со стоянки и по обсаженной кипарисами дороге, которую с обеих сторон обступали размытые в синеве горы, устремилась в город.

Сосед Звонарева по самолету, чернявый тип с усиками, выйдя со всеми пассажирами за ограду аэропорта, сел в переполненный троллейбус и проехал несколько остановок. Похоже, он дожидался сумерек, потому что, когда за окнами стало темнеть, чернявый вышел и зашагал в обратную сторону от той, откуда приехал. Пройдя несколько кварталов, застроенных одинаковыми пятиэтажными домами, он зашел в будку телефона-автомата и позвонил.

— Алло?.. Алло?.. — ответил женский голос.

Он молчал, глядя сквозь стекло будки на освещенные окна дома напротив.

В дверь позвонили.

Женщина вздрогнула, на цыпочках прокралась в прихожую, заглянула в «глазок».

Там стоял чернявый с портфелем.

Она все-таки спросила:

— Кто?

— А ты не видишь? — громко ответил он через дверь.

— Провалиться бы вам всем! — сказала женщина вместо приветствия, впустила гостя и тут же прикрыла за ним дверь.

Голос у нее был низкий, с акцентом. Худая, лет под сорок, не очень привлекательная, она все время запахивала на груди стеганый шелковый халат. Гостей, судя по всему, хозяйка не ждала и собиралась принять ванну на ночь — из крана в ванной комнате хлестала вода.

Акоп, так звали чернявого, прошел в кухню, сел.

— Не рассиживайся тут! — набросилась на него хозяйка.

— Нервы, Жанна, нервы…

— Трясусь от страха! Скрипа каждого боюсь! По телефону ты звонил? — спросила она вдруг и, не дожидаясь ответа, снова заметалась по кухне. — Дура я, дура! Связалась с тобой!..

— Иди настучи! Думаешь, меньше дадут?

— Михина, шофера, вызывали сегодня. — Жанна задернула штору, зябко поежилась. — Он-то про меня не знает, он вообще ничего не знает! Я его попросила на базар со мной съездить, потом домой отвезти… Говорю, зайди, Степан, кофе угощу… А в это время Гриша Суэтин платину с машины снял…

Акоп напрягся, жадно слушая, и только мертвые глаза его неподвижно сидели в глазницах. Вслух же сказал:

— Не мое это дело. Вот деньги принес… — Он вынул из кармана пачку десяток, любовно перелистал, погладил, положил на стол, ближе к себе — жаль было расставаться.

— Сколько здесь?

— Хватит всем. «Товар» где?

— В камере хранения. В автоматической. В-333… Учти, меня возьмут — у меня руки чистые. — Голос Жанны сорвался на крик.

Акоп побелел.

— Ладно, — одними губами усмехнулся он. — Вали все на меня!

Глаза его ощупывали Жанну. Он раскрыл портфель, поставил на стол бутылку вина, зубами выдернул пластмассовую пробку.

— Давай выпьем и успокойся…

— Уходи! — Жанна уронила голову на руки и заплакала. Была она маленькая и плакала по-детски, всхлипывая и не вытирая слез. — Уходи, изверг!

Акоп смотрел на нее пустыми глазами.

— Ой, горе мое! — захлебывалась рыданиями Жанна. — Будь ты проклят! Будь проклят тот день, когда встретила тебя!..

— У-эх, твою… — Акоп выругался, резко встал из-за стола, вышел в прихожую. Из кухни, заглушенные шумом воды из ванной, доносились громкие рыдания Жанны.

Он снял с гвоздика рядом с вешалкой связку ключей, положил в карман. Захлопнул дверь.

На улице Акоп осмотрелся, прошел в маленький скверик с детской площадкой посредине. Постоял там, глядя на окна дома и обдумывая что-то.

Наконец он решился, снова вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, прислушался. Помедлив секунду, достал ключи и бесшумно открыл замок.

Из ванной доносился тихий плеск воды. Акоп мягко прикрыл дверь, неслышно прошел через прихожую.

— А-а-а! — Жанна вскрикнула от страха, сорвала с крючка полотенце, прикрылась им… — Ты… ты… — Губы ее свело судорогой, она забилась в угол ванны, беспомощно смотря оттуда на Акопа. — Ты… убить меня пришел?..

— Не кричи, умоляю, — прерывистым шепотом попросил Акоп и присел на угол ванны. — Ничего страшного…

Он протянул к ней руку, словно хотел погладить по волосам… Сдавленный ужасом крик погас в плеске воды…

Через минуту убийца вышел из ванной. Торопливо уничтожил свои следы — вино вылил в раковину, бутылку и стаканы спрятал в портфель, сунул в карман пачку денег. Сорвав со стены полотенце, вытер стол, ручки дверей…

В гараже завода стояла на яме черная легковая машина, двое людей, один в комбинезоне, другой в светлом, не к месту, костюме, осматривали ее, открывали мотор, заглядывали под корпус; тут же были Мережко со Звонаревым. Василий Миронович поманил Звонарева пальцем, вышел на воздух, сел на скамью под абрикосом. За ним чистые, как больничные корпуса, стояли цеха завода.