Две сестры

— Я иду спать, — заявила Линдсей. — Если вы намерены ждать ее, отлично, но если я не высплюсь, то завтра от меня не будет никакого толку.

Мисс Хони поднялась с дивана и, цокая каблучками своих туфелек, подошла к Линдсей, чтобы обнять, поцеловать ее и пожелать доброй ночи. От старушки пахло шоколадом и кремом для лица «Пондз». Линдсей вдруг почувствовала, как снедавшая ее тревога ослабевает. Мисс Хони, конечно, не всегда была лучиком света, но ее объятия неизменно согревали.

— Покойной ночи, сладкая моя. Приятных тебе сновидений, — пожелала она.

Спустя какое-то время Линдсей вырвал из объятий сна легкий скрип приоткрывшейся двери спальни. В тусклом свете, падавшем из коридора, она разглядела очертания фигуры своей сестры, на цыпочках крадущейся к кровати. Керри-Энн выглядела растрепанной и слегка покачивалась из стороны в стороны, как если бы…

Линдсей вдруг резко села на постели, и остатки сна у нее улетучились моментально.

— Ты что, пьяна?

Керри-Энн резко остановилась.

— Господи, ну и напугала же ты меня!

— Ты не ответила!

— И что ты сделаешь? Вышвырнешь меня на помойку? — Керри-Энн фыркнула. — Нет проблем.

— Такими вещами не шутят. — Линдсей завозилась в темноте, нащупывая выключатель ночника у себя на прикроватном столике.

Керри-Энн прикрыла глаза рукой, защищаясь от яркого света. Глядя на нее, можно было подумать, что она побывала в мясорубке: волосы торчали в разные стороны, макияж размазался и потек, а по всей длине штанины ее белых джинсов тянулась черная жирная полоса.

— Разве я сказала, что пьяна? Господи, Линдсей, уймись! Почему ты всегда склонна предполагать самое худшее? К твоему сведению, я всего лишь встретила старого… друга на собрании. Мы поехали покататься на его машине, и я совсем потеряла счет времени.

— Это, случайно, не твой прежний ухажер, а? — Линдсей понимала, что ее это не касается, но любая новая морщина на уже и так изрядно скомканной жизни сестры неизбежно затрагивала и ее саму. И она не хотела очередных осложнений.

— Можно и так сказать, — Керри-Энн с усталым вздохом опустилась на кровать. Теперь-то Линдсей видела, что сестра трезва. Но при этом что-то явно было не в порядке. — Это отец Беллы. Последний раз я видела его, когда она была совсем еще маленькой, и вдруг он, живой и здоровый, нарисовался передо мной. Это был шок, должна тебе сказать.

— Могу себе представить. Надеюсь, ты, сказала ему, чтобы он убирался куда подальше?

— Не совсем так. — Керри-Энн села на кровати, прижав колени к груди и обхватив себя обеими руками.

Ее всю трясло: как обычно, она была одета не по погоде. На ней была легкая курточка персикового цвета, надетая поверх футболки, без рукавов и с круглым вырезом, да джинсы с низкой талией, выше пояса которых виднелась полоска загорелой кожи. Пальцы ног с алыми ногтями выглядывали из босоножек на пробковой подошве.

— Значит ли это, что ты простила его? — не веря своим ушам, поинтересовалась Линдсей.

— Я этого не говорила. — Керри-Энн метнула на нее недовольный взгляд. — Но не все так просто, как тебе представляется.

— Может, ты попробуешь мне объяснить?

— Хорошо, но сначала ты оставишь этот высокомерный тон. Серьезно, я не могу с тобой разговаривать, пока ты смотришь на меня так.

Линдсей глубоко вздохнула и оперлась спиной о подушки.

— Ну хорошо. Я слушаю.

Керри-Энн взяла вязаный шерстяной платок, лежавший в ногах ее кровати, и набросила его себе на плечи.

— Послушай, я не виню тебя за то, что ты считаешь Иеремию негодяем. Я тоже практически вычеркнула его из своей жизни и постаралась о нем забыть. Но он изменился. Теперь он чист — целых девяносто дней. Я понимаю, тебе это ни о чем не говорит, но, можешь мне поверить, это кое-что значит.

— Это не отменяет того факта, что он попросту бросил тебя и Беллу.

— Да, равно как и не оправдывает его. Но ведь он не собирался делать этого. Он просто тогда обкурился. А когда ты под кайфом, то вытворяешь такое, чего никогда не сделал бы в нормальном состоянии. — Было совершенно очевидно, Керри-Энн исходит из собственного опыта.

— Он, по крайней мере, мог бы помогать вам.

Керри-Энн смотрела на сестру так, словно та свалилась с другой планеты и объяснить ей, что значит жить в наркотическом угаре, не представляется возможным.

— Он потерял себя на очень долгое время. Я действительно имею в виду, что он потерял себя. Он даже был бездомным и тогда попал в реабилитационный центр. А когда он пришел в себя настолько, что смог понять, в какой кошмар превратилась его жизнь, то стал искать меня. Он хочет общаться со своей дочерью. Стать частью ее жизни.

— А как насчет тебя? Он хочет стать частью и твоей жизни?

— Может быть, но кто говорит, что я готова принять его обратно?

Тем не менее Линдсей не могла не спросить:

— А ты готова?

Керри-Энн долго молчала, сидя на кровати, привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь, и Линдсей решила, что та заснула. Но потом из складок шерстяного платка донесся приглушенный голос:

— Я не знаю.

Линдсей успела прикусить язык до того, как с него сорвалась очередная колкость. Сейчас сестре нужен был не совет, а передышка.

— Ну, я уверена, что ты сама во всем разберешься, — сказала она.

Керри-Энн подняла голову, бросила на Линдсей благодарный взгляд, а потом поднялась на ноги. Когда она направилась в ванную, Линдсей окликнула ее:

— Я оставлю свет включенным!

— Ты думаешь, что я уже не смогу найти дорогу в темноте? — Керри-Энн повернулась, глядя на нее.

Линдсей улыбнулась ей.

— Нам всем иногда нужна помощь.

Когда наконец наступило воскресенье, опасения Линдсей по поводу того, как ее семья отнесется к Рэндаллу, несколько поутихли. Кто знает, быть может, эта встреча станет тем самым толчком, который вынудит ее принять окончательное решение. Она вспомнила совет, который когда-то дала ей Керри-Энн: «Чрезмерное умствование тоже вредно». В общем-то следовало признать, что на этот раз сестра была права: Линдсей знала за собой привычку погрязать в рассуждениях. Нарастающая неуверенность вселяла в нее страх перед переменами. Но разве нет надежды на то, что она сможет искоренить этот недостаток?

Утром Большого Дня он позвонил и сказал, что задержится.

— Отец хочет видеть меня, — пояснил он. — Говорит, дело очень срочное. — В голосе Рэндалла не чувствовалось радости.

— Разумеется, ты должен повидаться с ним, — сказала она. — Он — твой отец.

— Только по крови.

— Семья есть семья. От этого никуда не денешься.

— Да, кстати… — Рэндалл откашлялся. — Линдсей, ты должна знать кое-что. Я бы сказал тебе об этом раньше, но… — Голос у него сорвался, и он не закончил фразу. — Мы поговорим об этом, когда я приеду, хорошо? Я позвоню, если пойму, что сильно задерживаюсь.

Линдсей положила трубку, теряясь в догадках, откуда такая таинственность. Впрочем, он ведь намекнул, что это как-то связано с его семьей. Какой-нибудь скелет в шкафу? Или он и впрямь женат, как она того и опасалась? Не исключено, что у него есть дети. Но потом она отнесла свои страхи на счет своего чересчур богатого воображения и решила, что у нее хватает реальных проблем, чтобы добавлять к ним еще и надуманные.

В любом случае, возможности поразмыслить на эту тему у нее не было. Через несколько минут после разговора с Рэндаллом к ним неожиданно пожаловал бывший приятель Керри-Энн. Накануне Иеремия возил Керри-Энн на свидание с дочерью в Оуквью, а сейчас он привез свитер, который она забыла в машине.

Линдсей уже мысленно настроилась на то, что бывший ухажер сестры не вызовет у нее симпатии, но он обезоружил ее своим видом. Иеремия оказался вовсе не чванливым рокером, каким она его себе представляла. К тому же он из кожи вон лез, чтобы снискать их расположение, показывал им фотографии Беллы, которые сделал своим мобильным телефоном.