Русь не поставить на колени(СИ)

Пчела в белом халате пообещала:

-Теперь тебе выдадут казенную одежду.

Мальчишка вздохнул с облегчением, неприятно все время ходить голым, особенно в присутствии фашистских бесстыжих самок, да и трясет от холода.

Вот люди в черных мундирах принесли сверток, грубо швырнув Владимиру робу. Короткие, выше колен, грязно белые с синюю полоску штаны, точнее шорты, подпоясанные веревкой и такая же, типичная для киношных зеков, полосатая рубашка с рукавами по бицепсы. И такое рваное облачение, возможно даже снятое с трупа, с выдранными пуговицами.

У Владимира хватило мужества спросить:

-И это все?

Массивная эсесовская харя в белом халате, противно хихикнула:

-Конечно все! А больше малолетнему преступнику не полагается.

Владимир нервно потер друг об друга зудящие, розовые пятки:

-А ботинки? Я что, босиком буду.

Эсесовская тварь снисходительно объяснила:

-Ты преступник и должен каяться, а согласно закону все несовершеннолетние правонарушители обязаны ходить босыми, не взирая на пору года. - И самка из СС подмигнула. - А на этой планете ,вы все люди не арийской расы на веки веков остаетесь неполноценными!

Ноги у мальчишки-малолетки уже начали стыть, тут уже другой, хотя и закавказский климат, но стоит ночь и холодно. Тогда он с тревогой спросил:

-А если я простыну?

-Дубинка вылечит! - И уже охранник-эсесовец вновь с оттяжкой врезал по голой попе. - Одевайся быстрее, шкет.

Владимир дернулся, постанывая, кожу саднило, кое-как оделся, затянул пояс. На мальчика надели наручники, затем его отвели в комнату ожидания. Там Владимира поставили на колени, руки завели назад, присоединив запястья к лодыжкам. Так он и сидел в неудобной позе, дожидаясь окончательного решения своей участи. Коленки болели от бетонного пола, полуголые ноги закоченели. Теперь он тихо рыдал, ему было грустно и противно, все говорило, что он арестант, конченный для нормальной жизни человек. Ему уже никогда не вернуться на прежнюю Землю и не вырваться из сумасшедшего мира. Правильно видимо белокурая девочка сказала: война это ад! Теперь уже никак, беспросветный тупик! Вся его Владимира личность была растворена и уничтожена в дотошных тюремных процедурах. Наконец начальница отделения надзирательница, с серебристыми погонами, наконец добралась до его папки и произнесла.

-В детское отделение, группа ? 6, камера тринадцать.

С почти детских, с ровными пальцами рук Владимира, сняли наручники и пристегнули к руке стража. Подталкивая дубинками, пацана повели. Мальчику вновь стала страшно, как встретят его другие заключенные. Про тюрьмы рассказывали много ужасающих вещей, ведь там не просто дети, а преступники.

Вот они вышли во двор, острые камушки впились в босые ноги, новоиспеченный арестант шагал на носках и, ему было особенно больно. Капал дождь, сыро и холодно. У входа в соседнее помещение, огороженное высоченным забором, ревут, надсаживаясь кабаны-бульдоги. Коридоры мрачные с множеством решеток, даже проемы на этажах заставлены ими, а стены выкрашены в черный и серый цвет. Это ужасно давит на психику ребенка, и детское сердце вновь начинает биться сильнее, он больно ударился босыми пальцами о скользкую бетонную ступеньку, слегка замедлил движение, охранник врезал прикладом по спине.

- Не спи, салага!

Мальчик зарылся головой в разбавленную кровью, кого-то уже допросили, лужу, его грубо подняли за распухшее ухо. Наконец Владимира подвели к массивной двери, охрана из трутней гнусно усмехнулась. Послышались зудящие рыки:

-Вот мы пришли, но сначала прописка в камере.

-Это как! - Глупо спросил мальчишка.

Эсесовцы снисходительно объяснили:

-А так ты еще мал, мы тебя пожалеем. Десять ударов дубинкой по мягкому месту и все.

Владимир Рыбаченко хотел было заскулить, но понял по волчьим глазам, что будет еще хуже. А так может быть обойдется. Его повернули, спустили штаны и со всего размаха врезали. Мальчишка ойкнул, потом закусил губу. "Будь мужчиной - мелькнула мысль". Следующие удары были еще больнее. Владимир тихо стонал, но сумел сдержать громкие крики. Наконец палачи закончили, сняли наручники и открыли дверь камеры. Затем последовал крепкий удар ногой, с размаху пацан влетел в нее.

Внутри просторной камеры было пусто, как сердца ростовщика. Лежали три ряда нар, переплетенное железо сверху которого положены плохо обструганные доски. В углу дыра для оправления нужды... И в общем все. Ни стола, ни места. Скорее всего, тут держат множество заключенных, как сельдей в бочке, но в данной ситуации Владимир остался один.

Без сил мальчик плюхнулся на доски... Мыслей не было, плача не было, эмоции перегорели... Но и спать не хотелось. Все до такой степени опустошалось в мальчишке, что он остался словно старуха у разбитого корыта. Ни мыслей, ни сна. Такое состояние прострации отупения. И ты лежишь, лежишь себе и ни на что не реагируешь.

Владимир лежал так несколько часов, ночь кончилась. Неяркие лампы погасли. Расцвело... Шум открывающейся заслонки привел Володьку в себя. Открылось оконце, и хриплый голос на русском с кавказским акцентом просипел:

- На похлебай!

Тюремная пайка не отличалась разнообразием. Маленький кусок черствого хлеба и противный крапивный суп. Но Владимир ощутил такой голод, что окунул хлебец в пойло. Размягчил и слопал. Затем вылакал чуть соленый супчик до самого дня. Но чувство голода не стало слабее. Босые ноги мальчишки мерзли, пол казался таким холодным.

Володька несколько раз поднялся на носочки. Затем забрался на нары и поджал себе ноги, а плечи обхватил руками. На дворе уже не холодно, но он в камере, где толстые, сырые бетонные стены.

Владимир подергался, стараясь сильнее закутаться, в робу... Неожиданно двери камеры распахнулись. Вошли эсесовцы и с ревом приказали:

- Топай на допрос!

Владимир с удовольствием их послушался. Ему хотелось ясности. Вот сейчас он выяснит все и расскажет. Но неожиданно перед ним снова возникла уже знакомая женщина в темных очках и халате. Она лаконично произнесла:

- А этого сегодня на работу!

И мальчишку повели в тюремный дворик. Там уже было совсем тепло. Нагретые на солнце песок, казался небесной манной для замерзших босых ног мальчишки. Владимиру приказали толкать по кругу жест. Причем мальчик почему-то был совершенно один в отдельной ячейке. А двое охранников следили за каждым его движением.

Изнеженный мальчишка недолго выдержал движение по кругу. Хотя шест шел, и легко вскоре заболели икры. Да и голые подошвы от хождения по песку сильно чесались и горели. Владимир замедлил движение, но немец его подтолкнул, и Володька вынужден было снова идти. Это был словно какой-то эксперимент. Немцы покрикивали, и толкали пацана. Затем, когда уставший Володька остановился и не среагировал на толчок, его больно огрели резиновым шлангом.

Это здорово подхлестнуло мальчишку... Но предел бывает и у всего. Руки и ноги Владимира дрожали, нижние конечности заплетались, и хлопец в полном изнеможении упал. Даже пара крепких ударов, не помогли ему подняться...

Тогда эсесовцы подхватили Владимира за руки и ноги и по ступеням отнесли обратно в камеры. Появилась девочка-прислужница. Она аккуратно обтерла исцарапанные и исколотые подошвы мальчишки мокрой смоченной уксусом тряпкой. Потом поставили перед измученным пацаном кружку молока.

Владимир протянул руки и с трудом поднял небольшую емкость, с трудом влил себе её в глотку. После чего в глазах мальчишки помутилось, и он провалился в глубокий сон.

Ему снилось что-то не совсем типичное. Будто он самый обыкновенный мальчик из бедной семьи. И вот дошло то того, что богатей за долги забрал у них и дом, и маленький надел. Вместе со своей сестренкой они бежали от богатея, который хотел заграбастать их в подневольные батраки, чтобы заставить детей вечно ишачич отдавая долг. А отдать долг нельзя, так как проценты по нему растут гораздо быстрее, чем недоимку вообще возможно отработать.

И они, прихватив с собой лишь пустую холщевую сумку, босоногие отправились по дороге. А погода стоит холодная, идей покрыл едва взошедшую весеннюю траву. Леденная корка хрустит под мозолистыми подошвами детей. Привыкшие обходиться без обуви до морозов, в мороз лаптями брат и сестра почти не чувствуют холода. Хотя ножки и покраснели, настоящие лапки гусей. Лапти они взять не успели, так явились описчики и забрали все. В легкой рубашке Володе прохладно, но он уже привык этому, в ветхом платьице шагает сестренка. Тоже босая, ножки красные, а пальчика на ногах даже посинели.