Шесть черных свечей

В дверь снова стучат, и все они застывают на месте.

Старая Мэри задувает свечи. Погасив последнюю свечу, она совсем выдыхается. Венди открывает дверь лоджии и старается выгнать дым наружу. В комнату врывается ветер и разносит дым по всей квартире. Энджи и Линда снова прячут ковер в шкаф. Старая Мэри одну за одной облизывает свечи и кладет в сумку. Не хватало еще, чтобы пенсионная книжка сгорела. На следующей неделе двойная выплата в связи с нерабочими днями или чем-то в этом духе. Кэролайн прячет бутылку с мутной кладбищенской водой за кресло, а Донна опять раскрывает «Обычное преследование».

Кэролайн подходит к двери. Девочки замирают, словно статуи, и прислушиваются. Старая Мэри не поворачивает головы, зато скашивает глаза. Кэролайн прикладывает ухо к двери. Не слышно ни шиша. Это, наверное, хлопает на ветру внизу дверь во двор. Кэролайн приподнимает крышку почтового ящика.

— Кто там?

— Кевин Барри, — следует ответ.

Девочки издают громкий вздох облегчения, больше похожий на стон.

— Это матушка, — говорит Кэролайн.

Но все и так поняли, все было ясно уже по первому слову «Кевин». Даже нет, по первому гортанному звуку. Даже нет, по вдоху, который предвещает первый звук. В жизни есть вещи настолько хорошо тебе знакомые, что они стали частью самого тебя. Например, все, что связано с матушкой. И с Девочками. И со Старой Мэри. Каждый их жест, каждое движение, каждый взгляд, каждое замечание — а их немало. Ведь матушка и Девочки — одно целое. И Старая Мэри — тоже одно целое со всеми ними. Они — это она, а она — это они. Неудивительно, что они католички, — вон какие преображения происходят в нашей семье.

Кэролайн открывает дверь и впускает матушку.

— Вы что, не слышите, что это я? Оглохли вы, напились или что?

Все отвечают одновременно.

— Или что, — говорит Донна.

— Напились, — произносит Энджи.

— Оглохли и напились, — сообщает Джедди.

— Оглохли, — констатирует Линда.

Наступает молчание. Матушка оглядывает помещение.

— Вы тут про меня, что ли, говорили?

— Ага! — отвечают сестры хором.

Матушка принюхивается и чувствует запах дыма.

— Свечи уже зажигали?

— Мы тут им устроили небольшое испытаньице, — извещает Старая Мэри.

— А, ты здесь, мама?

— Нету меня. Я, блин, в Донеголе, на фиг, — выдает Старая Мэри.

Но матушка так быстро не сдается. Девочки благоговейно наблюдают, как сходятся два гиганта их жизни.

— Господи, мама, да что ты там в Донеголе делаешь?

— Картохой спекулирую. Десять фунтов мешок.

Комнату заполняет смех. Матушка садится, и Старая Мэри целует ее в губы, словно древнеримская императрица. Но матушка тоже жаждет славы. Если не можешь победить вышестоящих, нападай на низших.

— Венди, там внизу у твоей машины какие-то мальчишки крутятся, — говорит матушка.

Венди вскакивает, выбегает на лоджию и перегибается через перила. Матушка строит гримасы ей вслед, а Девочки хихикают про себя. Лоджию освещает уличный свет, какой только и бывает в трущобах вроде этой. На окнах блестят металлические жалюзи. Улицы пустынны. Так и кажется, что все сидят по домам и замышляют что-то плохое, какую-то жестокую и жуткую гадость. Ведь если квартира Кэролайн представляет собой что-то типичное, то, наверное, за каждой дверью творятся странные вещи. За каждым окном. Обычный вечер для Старого Монкленда (если не случилось ничего необычного) — в каждом дворе по истории, а на каждой улице событий столько, что на целое кино хватит.

Венди решает вернуться в дом и достойно противостоять насмешкам. Пусть эти гиены хохочут. А гиены пихают друг друга, и скалят зубы, и тычут пальцами. Когда они немного успокаиваются, Венди поворачивается к матушке:

— Привет, мама.

— Заходи, присаживайся, — произносит матушка.

Венди присаживается рядом с матушкой и привычным движением запускает руки ей в волосы в поисках гнид. Матушка в свою очередь ворошит ухоженную прическу Венди. Этот обычай тянется с самого детства и давно сделался в семье чем-то абсолютно нормальным. Конечно, на людях не годится демонстрировать семейные привычки, но сейчас посторонних нет. В квартире Кэролайн они на своей территории.

Энджи решает прокомментировать события:

— Только посмотрите на них! Обезьяны культурнее себя ведут!

Забавно, что этот комментарий к самим гнидам не имеет никакого отношения. Венди копается у матушки в волосах, а матушка задумчиво и с ленцой разгребает волосы Венди, только чтобы побудить ту к работе. Слова Энджи подразумевают вот что: Донна и Венди — самые младшие. Искаться — всегда было их обязанностью. Саму Энджи матушка никогда об этом не просила, и это стало неким символом отверженности. Ведь Джедди и Энджи из серединки — не старшие и не младшие.

Расслабившись, матушка опять пытается завязать разговор со Старой Мэри:

— Я к тебе заходила, мама.

— Я была дома? — спрашивает Старая Мэри.

Все снова смеются. Матушка сбрасывает с ног туфли и протягивает Старой Мэри две батарейки:

— Возьми, это для твоего приемника.

— Рождество, что ли, настало? Или ты их сперла где? Когда она была маленькой, печенинки в буфете было не найти, все сметала.

Но матушка уже не слушает. Все ее внимание теперь обращено на Кэролайн. Ведь все они пришли сюда из-за нее.

— Есть что-нибудь новенькое про Бобби?

— Макгуган сказал, что сегодня вечером вытрясет из него денежки, — отвечает Кэролайн, сдерживая слезы. Говорить с мамой всегда волнительно, даже если мама и не щедра на поцелуи и объятия. Неизменным остается одно: твоя мама — это твоя мама. Матушка сама все время повторяет: «Всегда все говори маме, но никогда ничего не говори папе».

И еще добавляет, что если бы люди в городе знали, какой папа на самом деле крутой, улицы пустели бы при его появлении.

Но сейчас матушка старается успокоить Кэролайн. Хоть немного улучшить ей настроение. Оказать поддержку, если получится.

— У меня для твоей квартиры есть набор занавесок. Десять девяносто девять в «Баррасе».

— Их ты тоже сперла? — интересуется Старая Мэри.

— Кэролайн заплатила Макгугану целую тысячу, мама! — говорит Донна.

— О господи! Я бы его за полтинник наняла!

И наняла бы.

Кэролайн выходит в кухню. Если держаться особняком, легче владеть собой. Донна садится к Венди на кресло, и они начинают искаться друг у друга в волосах. Венди занимается волосами матушки, матушка — волосами Донны, а Донна полосами Венди. Получается что-то вроде кельтского узла. В квартире тихо — в первый раз за все время общего сбора. Все погрузились в свои собственные мысли и проблемы.

Энджи первая нарушает молчание:

— Как там папа?

— Прекрасно, — отвечает матушка. Поиски насекомых доставляют ей огромное наслаждение.

— Точно? — интересуется Энджи.

— С ним все хорошо, — говорит матушка и тут замечает камин. Челюсть у нее отпадает. Движением головы она велит Венди прервать досмотр. — Иисус, Мария и Иосиф! Это еще что за чудище?

Джедди извещает матушку, что Кэролайн сжигает в нем трусы Бобби. Матушка не понимает. Тогда Джедди подбирает с пола трусы и держит в вытянутой руке, словно героиня телерекламы. Когда будете разводиться, господа, обращайтесь к нам за консультацией. Кромсайте одежду, срывайте занавески с карнизов и все такое. Однако матушка по-прежнему не понимает. В ее время никто не разводился. Никогда. Все жены жили с мужьями до самой смерти. В смысле, до кончины мужей. В Коутбридже мужчины всегда умирают прежде женщин. Дэнни, матушкин папа, бывало, шутил по этому поводу. «Почему мужчины всегда умирают прежде жен?» — «Не знаю». — «По собственному желанию».

Джедди швыряет трусы Бобби в огонь. Вуушш!Трусы сгорают, а Девочки смеются и хлопают в ладоши. Разноцветное пламя (голубой цвет переходит в оранжевый, а оранжевый — в красный) приводит их в восторг.

Матушка оценивает размеры и пышность камина.

— В этой штуке можно мессы проводить, — говорит она.