Ястреб из Маё

Он сел поесть у двери, там, где он усадил мать в последний свой приезд, когда занявшись уборкой дома, пытался обыденными хозяйственными занятиями возродить уклад прошлого. Ночь была тихая, прохладная, уже озвученная сверчками и соловьями. Звезды были здесь не такие, как всюду. Нигде в мире не найдешь уголка, похожего на тот, где у тебя открылись глаза на мир. Ужасно и ядовито это наследие. Он закрыл глаза. Есть вещи, которых бог не должен бы себе позволять. Жозеф уже давно не верит в бога, и давно из развалин его прежнего мира что-то безуспешно взывает к нему.

Он курил до поздней ночи, выкурил сигарет пятнадцать-двадцать. Из того, что ему рассказали, и из догадок доктора Стефана он составил себе некоторое представление о том, что произошло: нельзя примириться со смертью человека, не пройдя мысленно по его следам, как бы мало их ни осталось.

Последний заряд для взрыва, видимо, был слишком велик, фитиль подожжен неловко, искра, порох занялся, он пытается бежать, слишком поздно, все взлетает, и гора обрушивается на него. Или же он наблюдает, как горит фитиль, доводя до крайности вызов судьбе.

Раздавлен, как орех в руке Всевышнего: побежден, ибо все должны быть побеждены, да исполнится воля Его.

На другое утро, перед отъездом в Швейцарию, он в последний раз поднялся к галерее (на синей заре он выполол сорняки на могилах родителей, находившихся одна — на кладбище, другая — в трагическом одиночестве, за его оградой). Он взял с собой стамеску. Надпись, должно быть, и теперь сохранилась у входа в грот, выцарапанная на самой гладкой из гранитных стен:

Выполняя эту работу могильщика-камнереза, он думал: за все, что ты не сумел взять от жизни и дать ей, приходится разом платить смерти. Он жалел, что в этот момент с ним нет одной из тех высоких девиц с шелковистыми волосами и медового цвета ногами, что, ласкал жизнь своими длинными пальцами, ярко расцвечивают секунды. Каролины, Дакоты или Вирджинии — имена у них, как у штатов Нового Света.

Горный же край никогда не даст ему ничего, кроме могилы; в глубине души он не против того, чтобы быть похороненным здесь, наверху, перед этим диким склепом, откуда сегодняшним утром было отчетливо видно голубоватое горное плато, местами покрытое наделами мягко колышущихся хлебов, ласкаемых извечно бегущими облаками.