Моя любимая жена

Когда он вернулся, то увидел в палате новых посетителей — пожилую супружескую пару, соседей отца. Вероятно, по дороге сюда они заезжали на заправку, поскольку в палате ощутимо пахло бензином. Разговор, как всегда в подобных случаях, вертелся вокруг повседневных пустяков. Сосед добродушно подшучивал над отцом, говоря, что на него, наверное, заглядываются все хорошенькие сиделки и медсестрички.

Возможно, причиной стали бензиновые «ароматы». А возможно — очередной приступ удушья. Холден-старший потянулся к пластиковой маске. Соседи молча смотрели, как он привычным движением поворачивает вентиль и чистый кислород помогает его изношенным легким дышать.

— По-моему, кто-то еще в такси просился в туалет, — сказала Бекка, чтобы увести дочь от тяжкого для детских глаз зрелища.

Когда обе вернулись, маска лежала на своем месте, а землистое, небритое лицо старика улыбалось.

Медсестра сказала правду: к отцу Билла часто приходили. После супружеской пары явились другие соседи. Они принесли Холдену-старшему виноград. Тесная палата с трудом вмещала всех посетителей. А Билл-то думал, что его старик лежит в одиночестве. Ничего подобного! Многие искренне любили этого человека, невзирая на его тяжелый характер, и не оставили его умирать одного.

Когда умерла мать Билла, их семья стала совсем маленькой. И в этой маленькой семье он рос, взрослел, а потом ушел, чтобы построить собственную. Да и была ли у них с отцом семья? Исчезло связующее звено — женщина. Жена. Мать.

Но у отца оставались родственники. У его родителей была большая семья, и несколько братьев здравствовали до сих пор. Все они навещали Холдена-старшего. Приходили вдовы тех братьев, что уже покинули мир земной. Билл даже не предполагал, что столько людей любят его ворчливого, упрямого старика таким, какой он есть. И эта любовь отнюдь не обусловливалась кровным родством. Билл радовался за отца, одновременно испытывая жгучую, пронзительную грусть. Почему родственники, друзья, соседи, давние сослуживцы почти не заглядывали к нему домой? Почему только эта палата в отделении для раковых больных стала местом выражения их любви к его отцу?

В самолете Билла крепко зацепил вопрос: а кто бы оказался у его постели, случись с ним такое? Нет, вовсе не мысли об умирающем одиноком старике мешали ему уснуть в мягком самолетном кресле. Билл вдруг впервые понял, что через какое-то время — пусть и весьма отдаленное — та же участь ожидает и его.

Холли устало ерзала на краю дедовской койки. Как здорово было вначале! Дед слушал только ее. И зачем все эти люди пришли сюда? Бекка сказала свекру, что ей с дочерью пора домой. Они обе поцеловали Холдена-старшего. Билл вышел их проводить.

За стеклянными дверьми, на улице, какой-то старик в полосатой больничной пижаме курил сигарету. Билл обнял жену и дочь.

— Ты устал с дороги, — вздохнула Бекка. — Едем домой, Билл.

Но куда домой? Свой дом они сдали семье нью-йоркского юриста. Отец Бекки чувствовал себя лучше, и теперь она тоже жила у сестры.

— Я не могу его оставить, Бекки, — признался Билл.

Жена не стала спорить. Билл поцеловал ее и Холли и вернулся в отцовскую палату. За это время там сменились посетители. Кое-кого из них он знал, однако очень давно не видел. Были и совсем незнакомые ему люди. Холден-старший оживился, знакомя их с сыном. Билл стойко выдерживал рукопожатия, поцелуи в щеку и вежливые, ничего не значащие фразы.

Постепенно все посетители разошлись. Час был уже поздний, и Билл подумал, что и его тоже попросят из палаты. Но на раковом отделении действовали иные правила. Еще одно напоминание о неизбежном. По словам врача, старику оставалось жить несколько недель. Сколько именно — никто не знал. Билл подозревал, что каждый день Холдена-старшего может стать последним.

На дежурство заступила другая медсестра, молодая чешка. Когда она поправляла постель, у старика вновь начался приступ удушья. Женщина быстро надела ему маску и открыла кислород. Холден-старший взглянул на Билла, потом закрыл глаза. Билл понимал: отцу страшно. Это удивило его: он не помнил, чтобы отец чего-либо боялся. Но сейчас…

Нечему тут удивляться; кто бы сейчас не боялся, оказавшись на месте Холдена-старшего?

— А симпатичный у меня парень, правда? — спросил старик, когда санитарка сняла пластиковую маску.

Билл впервые слышал, как отец хвалится им перед другими людьми. В этом было что-то нелепое и даже фальшивое.

Санитарка подоткнула ему простыни. Внизу лежала прорезиненная клеенка. Точно такую же клали в кроватку Холли, когда дочь была совсем маленькой.

— Я потом приду и помою вашего отца, — сказала санитарка.

— Нам с тобой… многое… надо наверстать, — вдруг произнес старик, задыхаясь на каждом слове.

Он весь дрожал, и Билл испуганно подумал, не опустел ли кислородный баллон.

Уходя из палаты, санитарка погасила свет. Отец и сын остались наедине. В сумрак палаты прорывались звуки: шаги по коридору, приглушенные голоса, стоны в соседнем помещении. Звуки одинаковы во всех больницах — и в Лондоне, и в Шанхае.

Отец и сын улыбнулись друг другу. Билл взял отцовскую ладонь, он не держал ее в своей с пятилетнего возраста… Рука строительного рабочего, сильного и крепкого человека. Всю жизнь его отец работал руками и не очень представлял, как работают головой.

— Пап, не умирай, — сказал Билл, моргая от жгучих слез. — Прошу тебя, не умирай.

Им нужно было многое наверстать.

Среди ночи отец проснулся. Он тяжело ворочался. Сидевший на стуле Билл тоже проснулся и сразу же нажал кнопку вызова медсестры. Старика скрутило от невыносимой боли. Пришла чернокожая медсестра (Билл видел ее впервые) и спокойно подала отцу белую таблетку. Потом она снова поправила простыни, устало улыбнулась Биллу и ушла. Больной в соседней палате бредил, зовя какую-то женщину. Билл вновь взял отца за руку. Холден-старший лежал на спине, закрыв глаза, и боролся за каждый вдох.

— Жаль, что мы с тобой столько ссорились по пустякам, — сказал Билл.

Он произнес это почти шепотом, будто говорил сам с собой. И очень многое из того, что он носил в себе, о чем не решался даже заикнуться отцу, сейчас беспрепятственно складывалось в нужные слова.

— Ты всегда был моим героем. Я восхищался тобой. Я считал тебя самым лучшим отцом. — Билл слегка коснулся отцовской руки. Возможно, старик этого даже не почувствовал. — Мне всегда хотелось, чтобы в моей жизни было так, как у вас с мамой. — Он перевел дыхание. — И я всегда любил тебя, папа. Может, внешне это выглядело по-другому, но я никогда не переставал любить тебя.

Холден-старший спал.

Несколько часов спустя забрезжил рассвет. Билл проснулся, когда в палату вошла медсестра-чешка. Ловко удерживая одной рукой поднос, другой она включила свет.

— Ваш завтрак, мистер Холден, — сказала она.

Билл посмотрел на часы. Восемь утра. Больница просыпалась.

— Если хочешь, поешь, — предложил отец, когда они снова остались одни. — Мне сейчас ничего в глотку не лезет.

— Я тоже не хочу. Ты давно узнал… об этом? — спросил Билл.

— Почти сразу, как вернулся от вас.

— И почему ты молчал? Наверняка думал, что обойдется! — вдруг рассердился на отца Билл.

— Ну, думал. Не любил я никогда по врачам ходить. Только не говори мне сейчас: «надо было следить за собой». Раку все равно, следишь ты за собой или плюешь на себя. Лучше расскажи, как ты там в своем Китае. И вообще, как у вас.

Несколько фраз забрали у Холдена-старшего силы. Он снова закрыл глаза.

— У нас нормально, — соврал Билл, пододвигая стул к койке. — И у тебя все будет нормально. Как только тебе станет лучше, ты приедешь к нам. Вот Бекка с Холли вернутся в Шанхай, и я закажу тебе билет. На этот раз полетишь первым классом. Нечего экономить.

Стоило отцу серьезно заболеть… да что там… смертельно заболеть, как он сделался дорогим и желанным гостем. Билл со стыдом вспоминал, сколько раз он спорил с Беккой, не желая приглашать отца в гости. О чем они будут говорить? Или они давно не сцеплялись из-за очередной ерунды? Иногда он стыдился узколобых и прямолинейных отцовских рассуждений.