Проза и эссе (основное собрание)

Туллий. Нет. Они пишут все без разбору. Стирать им декретом запрещено. Мало ли -- можно почерк преступника установить. Даже если преступление и не совершено. Все равно -- почерк. Возможного преступника. Чтоб раскрыть возможное преступление. Что есть формула реальности... Так что сюжет есть, Публий. Сюжет всегда возникает независимо от автора. Больше того -независимо от действующих лиц. От актера. От публики. Потому что подлинная аудитория -- не они. Не партер и галерка. Они тоже действующие лица. Верней, бездействующие. У нас один зритель -- Время. Так что -- пофехтуем.

Публий (нехотя беря меч). Ну, от этого зрителя аплодисментов хрен дождешься. Даже если выиграешь. Тем более если проиграешь. Гарде.

Фехтуют.

Туллий. Потому что выигрыш (выпад) -- мелодрама и проигрыш (снова выпад) -- мелодрама. (Отступая под натиском Публия.) Побег -- мелодрама, самоубийство -- тоже. Время, Публий, большой стилист... (Наступает.)

Публий. Что же (защищаясь) не мелодрама?

Туллий. А вот (выпад) -- фехтование. (Отступает назад.) Вот это движение -- взад-вперед по сцене. Наподобие маятника. Все, что тона не повышает... Это и есть искусство... Все, что не жизни подражает, а тик-так делает... Все, что монотонно... и петухом не кричит... Чем монотонней, тем больше на правду похоже.

Публий (бросая меч). Туше; но так можно махаться до светопреставления.

Туллий (продолжая еще некоторое время проделывать соответствующие движения мечом). И во время оного. И после. И после-после-после-после... До первой крови. До второй. До-последней-капли-крови... Вот -- почему -- люди -- воюют... Уфф... Мы ж договаривались: до первой...

Публий. Ты мне колено задел.

Туллий. Ох, прости. Не заметил. Надеюсь, несерьезно.

Публий. Пустяки. Царапина. Как сказал лев гладиатору...

Туллий. Вата и йод в аптечке. Перевяжи... Пойду душ приму, потный весь.

Публий (задумчиво). Не-е, пусть сочится. По крайней мере, доказывает, что -- еще не статуя. Не из мрамора. Что -- не классик. Поскольку есть колено. Вполне -- в своем роде -- классическое. Не хуже, чем у "Бдения Алкивиада". Хотя видел только копию. Или -- "Дискобола". Тоже копия. И там не колено главное... Все равно -- классическое. Таким коленом наместники местных царьков давят. На мокром полу мраморной купальни. На своей загородной вилле. Вечер лилового цвета... Светильники в нишах трепещут, масло плавится. Пальмы кронами перешептываются, как ожившие иероглифы. И царек, сучара, на мокром полу извивается, воздух ртом ловит. Не-е, хорошее колено. Римское. Что бы там Туллий ни наговаривал на пленку... Пусть сочится... пусть. И даже еще расковыряю. (Берет меч и, морщась, надрезает кожу: после этого выдавливает пальцами из надреза кровь. За этим занятием -надрезыванием и выдавливанием -- и застает его выходящий из душа Туллий. Некоторое время он наблюдает за Публием, потом делает шаг к нему.)

Туллий. Ты что?! Совсем охренел!? Прекрати сию же минуту! Варвар, мать твою! Дикарь! Где вата?

Публий (поднимая глаза, в которых слезы). С легким паром, Туллий.

Туллий. Идиот недоделанный! (Кидается к аптечке, достает йод и вату и бросается назад.) Вспомнил свои азиатские штучки. Сколько волка ни корми... (Наклоняется к Публию, чтоб перевязать колено.) Люди на Канопус высаживаются, а тут...

Публий (отмахивается). Оставь меня в покое! Не трогай.

Туллий. Ну да. Сейчас мы впадем в транс. Начнем раскачиваться. Знак себе на лбу нарисуем. И споем что-нибудь лишенное текста. Так, да? (Снова наклоняется к Публию.) Дай ногу, не дури!

Публий. Отойди, говорю. (Делает угрожающий жест мечом.) Оставь меня в покое. Не трогай. Пусть сочится...

Туллий. Да прекрати ты этот...

Публий. Пускай сочится. Она, может, единственное доказательство, у меня оставшееся, что я действительно жив. А ты ее остановить хочешь. На кого ты работаешь?

Туллий. Ты... по-моему... сошел с ума.

Публий. Телекамеры эти вокруг. Всех подозревать начинаешь. Почем я знаю, что ты не робот. С камерой встроенной. Вживленной органически. Может, даже помимо твоей воли. Еще при Тиберии эксперименты начали. Я читал. На зайчиках. Тем более -- вернулся. Тогда и вживили... Пускай сочится. По крайней мере, хоть буду знать, что сам -- не робот. А то сомневаться начал... может, все -- все -- тебя включая -- на пленку записано. И мне показывают. Стереоскопически. Включая запахи. Как сад и лебеди. Или берег моря. Потому и декорация одна и та же: бюджет ограниченный. Или -классицизм. Три единства блюдут. И почему бы и нет? Если между классицизмом и натурализмом выбирать, я бы и сам классицизм выбрал. И почему отказывать компьютеру в снобизме? Снобизм тоже форма отчаянья, в конце концов, классицизм в него запрограммирован. Не с потолка взялся. И говоря о потолке, Туллий, смотрю я на него и не знаю: я ли на него смотрю -- или он на меня смотрит...

Туллий. Чего ты городишь?..

Публий. Весь вопрос в том, на кого ты работаешь. Что я на него смотрю, это и ежу ясно. Что он на меня... но если да, если он осуществляет за мной наблюдение -- то он мне больше внимания уделяет, чем я ему. И кто тогда здесь одушевленный объект? Конечно, если ты не робот, то тогда внимание его распыляется... Нет, пусть сочится... Он этого еще не видел. Что-то новенькое...

Туллий. Перевяжи, говорю. Смотреть противно.

Публий. Значит -- не робот... Хотя, с другой стороны, я бы тоже трещины в потолке забздел..! Трещина-то не записана. Только возможность катастрофы отличает реальность от фикции.

Туллий. Мелодрама. У всех варваров врожденное чувство мелодрамы.

Публий (кричит). Должен же я знать место, в котором умру!!!

Туллий. А-а-а... вон оно что. (Кидает Публию бинты и вату.) На, перевяжи. (Отходит к окну: начинает, глядя в окно, говорить, но потом спохватывается и поворачивается сначала лицом, потом -- спиной к публике. Когда он стоит спиной, он как бы подпирает воображаемую стену, которой служит рампа.) Люди, Публий... люди делятся на тех, для которых важно -где, и на тех, для которых важно -- когда... Есть еще, конечно, третья группа. Для которых важно -- как. Но это -- как правило -- молоденькие, и они не в счет.

Публий. Да кто ты такой!? Откуда ты знаешь, на кого люди делятся?

Туллий. Только на эти две категории. Сам... э-э-э... процесс обусловливает их количество. Так сказать, ограничивает выбор. И их только две.

Публий. Ну да; и я, ясное дело, выбрал неправильно. Обпачкался. И то: хрен ли мудрить: раз пожизненно -- то где еще? Как не в этих четырех... тьфу... в этом... как его?..

Туллий. Пи-Эр-квадрате?

Публий. Во-во. В Пи-Эр-квадрате. В своей кровати. При всеобщем обозрении. На миру и смерть красна... Это самая большая порнография и есть -- это показывать. Это -- и еще роды. Потому что это всегда не ты. Даже когда свои собственные роды потом смотришь. В записи. Все равно -- не ты.

Туллий (достает с полки "Свод Законов"). Буква "П"... так ..."Порнография". Всякий неодушевленный предмет, вызывающий эрекцию..." Вот что говорит по этому поводу Тиберий.

Публий. Да что ты мне этого кретина все время в нос тычешь!? Тиберий то, Тиберий се. Прямо как христиане со своим как его... неважно, только тридцать три года ему и было... Что он знал?.. А если тебе под сорок -тогда как? или под пятьдесят?.. На этом и погорели... Тиберий... Неодушевленный предмет... Эрекция... Самая большая эрекция -- это когда не ты умираешь...

Туллий. Н-да, будь я последним человеком на земле...

Публий. ...у тебя бы стоял, как эта Башня... С другой стороны, зачем отказывать ближнему в удовольствии. Пускай записывают. Или транслируют. Может, последнюю фразу удачно скажу... В конце концов, Туллий, я против всего этого (делает широкий жест рукой) Пи-Эр-квадрата не возражаю. Клаустрофобия, конечно, разыгрывается, как подумаешь, что именно здесь... И сбежать хочется не столько отсюда как места жизни, как отсюда как места смерти... То есть, я, Туллий, не против смерти -- не пойми меня превратно. И я не против Башни и не за свободу... Свобода, может, и не лучше Башни, кто знает... я не помню... Но свобода есть вариация на тему смерти. На тему места, где это случится. Иными словами, на тему гроба... А то здесь гроб уже -- вот он. Неизвестно только -- когда. Где -- это ясно. Ясность меня, Туллий, как раз и пугает. Других -- неизвестность. А меня -- ясность.