Рассказы (СИ)

Даже нарисовавшиеся Власики блистали познаньями:

— Тело в тело нужно, на шипах. Сказал бы, мы б тебе сами сделали.

— Да с вас спрос еще хуже, — было обидно и непонятно. Я упорно искал логику и не находил ее. Сильно не хотелось менять строителей на середине работы. Маячили сложности. Договорились так — эрики должны разобрать свое произведение. И сделать как положено. Иначе оставшейся половины денег я не заплачу.

Мы уехали, немного успокоившись. Когда через несколько дней вернулись — не было никого и ничего, ни эриков, ни палатки, ни инструментов. Была только уродливая крыша, к которой никто пальцем не прикоснулся после наших разговоров.

— Ничего не понимаю, почему? Где разум? Где смысл?

— А вот где, — отец стоял в зарослях мелкого кустарника. Я подошел. Тщательно спрятанные, прикрытые мусором там лежали — один, два, три, четыре мешка пустых бутылок.

— Вот и ответ. Деньги ты им платил потихоньку — они себе курорт тут устроили. Водочка, рыбалочка, свежий воздух. Вот лето и перекантовались. И хотели побыстрее финал сляпать, чтобы не успели разглядеть. И доказывай потом кому, чего? Еще, глядишь, время пройдет — за остатками денег заявятся, наглецы. Скажут — мы все хорошо сделали, а что после нас — не знаем.

— Как заявятся, так и отъявятся, — я был огорчен и зол. Больше потерь времени и сил, больше денег, больше обид мучила мысль — что ж мы за люди такие, русские, финны, неважно кто, живущие на этой земле? Что ж мы не хотим, не можем наладить все, сделать правильно и грамотно, по уму, чтобы стыдно не было за сотворенное? Что ж так нелепо, и тяжело, и бессмысленно все?

Отец оказался прав. Через месяц в городе меня нашли эрики.

— Нужно бы расплатиться, — пряча глаза сказали они.

— Ничего больше не получите, — я был зол и тверд.

— Сожжем, — с кривоватой улыбкой пообещали.

— Там же и похороню, — навсегда попрощался я с эриками.

VI

Подходило к концу лето. Вместо мечтаемых вначале дома и бани под крышами, полностью готовых к зиме, на участке сиротливо возвышался один сруб, кое–как доведенный до потолочных балок и брошенный. Даже теплого венца сделано не было, а на косые стропила глаза не хотели глядеть. Руки опускались сами собой, и лишь с детского сада привитая воля к борьбе помогала им шевелиться. У нас так — кто не борется, тот затоптан. Жалости и помощи не жди ниоткуда. Сам думай, сам делай, иначе путь твой короткий — помойка, бомжатник, могила.

Я начал все с начала — стал обзванивать строителей по объявлениям. То ли сезон подходил к концу, то ли так удачно сложилось — только очень быстро нашел новую бригаду. Молодые парни, лет по двадцать пять, брались за месяц все сделать — крышу на баню, сруб дома, крышу на дом. И за приемлемую цену. Видно, под зиму хотели еще заработать. А тут все на месте — материал, деньги, растревоженный хозяин — обстановка лучше некуда.

Договорились — денег вперед не брать, расплачиваться за каждый этап. Этапов пять — крыша на бане, сруб в три приема, крыша на доме. Правда, вначале и эти парни пытались меня убедить — дом первый год не на фундаменте собирать, второй год на фундаменте без мха, третий год перебирать и класть уже на мох. И каждый раз за отдельные деньги. Так у них гладко и обоснованно все получалось, что я сразу не поверил — кладем все сразу, и на фундамент, и на мох, говорю. Ответственность моя, качество ваше. На том и порешили. Пришлось, правда, еще с жильем подсуетиться — в палатке парни жить не хотели, даром что молодые. Опять Витя посоветовал местного мужичка — у него дом второй пустовал, там и договорились разместиться за небольшую плату.

Это у матросов нет вопросов, у строителей всегда их навалом. И вид всегда обиженный. Их политика строительская такая — обижаться. Зная это, я опять же оговорил — все проблемы решать только со старшим буду, Вадик его звали, а они уж между собой пусть договариваются. И на бумажке это записали, да и описание работ кратенько — сруб высоты хорошей, балки половые, потолочные, теплый венец. Крыша — ломаная финская и на бане, и на доме, собирать на шипах да на саморезах где нужно — никаких гвоздей. Вроде все предусмотрели, и началась опять работа. Радостно это, хоть и сентябрь на дворе, а парни споро взялись, не то что эрики. Бревна, правда, ругают — толстые мол, да сбежистые, да сучков много. За сучки отдельная плата, говорят. Я сразу к бригадиру — Вадик, материал смотрели? Сучки видели? О цене договорились? Ему и крыть нечем, сам с остальными улаживает.

Крышу банную в неделю разобрали да новую поставили. Хоть и молодые, а по уму все сделали — загляденье. Я расплатился сразу, а сам радуюсь тихонько — вдруг успеем до зимы, как планировал.

Сруб тоже быстро рос. Правда, нет в жизни полного счастья: главного строителя, второго после Вадика, Димой звали. Ох и неприятный тип. Все не по нему, все плохо, ноет и ноет. Правда, делает неплохо, так что терпеть приходилось. Втроем, а то и вдвоем бревно десятиметровое по каткам подкатят, на блоках наверх поднимут, на предыдущий венец положат. Дима черту положит с обеих сторон, потом бревно повернут и бензопилой паз выбирают по черте. Паз точно по очертаниям предыдущего венца получается. Потом верхнее пазом вниз на нижнее кладут, где нужно топором или пилой добирают. И получается красота — бревнышко к бревнышку, как любовники нежные, прильнут, ножа не просунуть между ними. Потом опять верхнее поворачивают, мха побольше на нижний венец по всему периметру, и верхнее уже окончательно на место. Так споро работа у них шла! А сентябрь еще выдался яркий, без дождей почти, небо да ветер, вода в озере голубеет, листва желтеет, парни топорами стучат. По выходным охотники из города приезжали, машины у участка оставляли, сами по лесам вокруг ходили, постреливали. Так один рассказывал — в тетерева целился, да стрелять не смог, твои работники, говорит, аккурат в створе прицела на срубе сидели. Вот такие места.

Вот если кто говорит сейчас — безработица, мол, работы нет, денег нет — я тому не верю. Сам вижу, знаю — работы огромное множество, строительной особенно. Научись, займись, сделай по–людски — и деньги будут хорошие, и сразу. Строиться сейчас многие хотят, а строителей хороших да надежных — полтора землекопа. Так что жаловаться не нужно, нужно делать.

Но уж Дима–строитель мастер был не только делать, но и жаловаться. Все не по нему, бедному, было, подо все своя теория подведена. И постоянно дополнительных работ искал, за отдельную плату. Это еще одна строительная причуда — дополнительные работы. Их считать тяжелее да проверять — куда как не сладкая возможность для заработка. Мох очень быстро кончался, не успевал я возить. Вот и предложили парни — сами рвать будем, тут в лесу неподалеку нашли. Согласился я, цену оговорили — сорок рублей за мешок. Работа еще быстрее пошла. Только уж количество мешков собранных стремительно росло. Я приеду — они: «Мы уже сорок мешков собрали, в сруб положили». Через день — еще сорок, уже сто. Пора бы за дополнительные работы платить. Тут уж я не выдержал, собрал их всех, Вадима привез на судилище. Взял мешок мха, набил плотно:

— Столько в мешок кладете?

— Столько, — отвечают.

Вытряхнул мох из мешка, на бревне ближайшем хорошим слоем разложил:

— Слой правильный?

— Правильный, — уже неуверенно отвечают, догадываются.

Я бревно, покрытое мхом, рулеткой измерил:

— Одного мешка на пять метров хватает, правильно?

— Неправильно, — встрял Дима. — Слой толще!

Понял уже, куда клоню, молодец!

— Ну как же толще, сами говорили — правильный. Теперь периметр делим на пять метров и умножаем на количество мешков. Получается пятьдесят, а никак не сто.

— Неправильно, неправильно! — кричат.

А чего кричать, когда все на ладони. Я Вадику деньги отдал и уехал. А они обиду затаили — слишком хорошо считаю.

И все–таки мы сделали это. С руганью, с хитростями, с хохотками, но к концу сентября баня у меня была под крышей, и заканчивали сруб дома. Красоты все было неимоверной. На природную прелесть встало творение людское. Особенно дом был хорош — ярко–желтые бревна возвышались ровными рядами, коричневый мох свисал из пазов медвежьей шерстью — дом даже издали излучал тепло. Над всем этим синело сентябрьское небо, по которому потянулись уже на юг косяки гусей. Некоторые из них снижались и долго кружились над моей поляной, но, завидев людей, снова набирали высоту и стремительно уносились прочь. Во всем этом была какая–то неземная, до слез в глазах, печаль. И радость в этом тоже была высокая.