Новоорлеанский блюз

Сильвия судорожно проглотила подступивший к горлу ком. Наконец-то она поняла, в чем дело, потому что в прежние времена ей случалось несколько раз бывать в подобных ситуациях.

— Скажите, вы мистер Берлоне? — спросила она. — Вы мистер Фабрицио Берлоне?

— Да, я мистер Берлоне. А кто же я, блин, по-вашему? Папа Римский? А что у вас за дурацкий акцент? Вы англичане? Так ты не просто негритянка, а английская негритянка? Ну зашибись!

— Мистер Берлоне, — стараясь говорить спокойно, произнесла Сильвия, — я не проститутка, я ваша племянница… вернее… двоюродная племянница. Меня зовут Сильвия. Сильвия Ди Наполи.

Несколько секунд Берлоне молча смотрел на нее — то, что он услышал, его просто ошеломило. Он открыл рот, но прошло еще несколько секунд, прежде чем он заговорил.

— А это кто? — спросил он, показывая костлявым пальцем на Джима. — Твой бойфренд?

Джим и Сильвия переглянулись.

— Нет, я просто знакомый, — ответил Джим.

Берлоне кивнул и снова погрузился в молчание, переваривая только что полученную информацию. После паузы его рот растянулся в едва заметную улыбку, словно он опасался того, что более широкая улыбка может разорвать его лицо на части.

— Ну и ну, — произнес Берлоне, — затруднительное положеньице!

Он рассмеялся, и его скабрезный неприятный смех прозвучал, казалось, откуда-то из глубины грудной клетки.

— Похоже, я сижу перед вами без штанов, — сказал он и расхохотался так громко, что закашлялся, отчего на его глазах показались слезы. Сильвия вопросительно посмотрела на Джима. Он тоже смеялся. Прежнее спокойствие Сильвии улетучилось, и теперь она была слишком встревожена, чтобы присоединиться к смеху мужчин.

— Принеси мне брюки, — обратился Берлоне к Джиму. — Они в той комнате. Висят на стуле.

— Я принесу, — сказала Сильвия, прежде чем Джим сдвинулся с места. Ей хотелось поскорей выйти из комнаты.

На мгновение она остановилась в полутемном коридоре и попыталась сделать глубокий вдох, но из-за тошнотворных запахов, пропитавших квартиру, дышать было трудно. Ее голова была переполнена мыслями и в то же время пуста. Нечто подобное она видела и раньше — одинокий, сексуально озабоченный старик, ветеран войны, пришедший в Белсайз-парк, чтобы отметить «День маков» [82], старый гомик, который в семьдесят пять лет понял, что жил неправильно, и решил наверстать упущенное.

Она толкнула дверь, перед которой стояла, и вошла в грязную, смрадную спальню, освещенную слабой лампочкой, горевшей в смежной со спальней ванной комнате. В спальне не было ничего, кроме старого канцелярского стула с прямой спинкой и неубранной кровати. Простыня на ней была сплошь в пятнах разного цвета и формы, при виде которых ее замутило. На потолке темнело большое влажное пятно, из которого звонко капала вода в стоящую на полу до половины наполненную кастрюлю. Единственное окно было занавешено выцветшим одеялом, державшимся на двух вбитых по краям рамы гвоздях. Вдоль стен во множестве валялись пачки — по четыре или по пять в каждой — старых пыльных бухгалтерских книг. Сильвия решила было заглянуть в них, но передумала. Она взяла штаны, висевшие на спинке стула — мешковатые, сшитые по моде сороковых годов брюки, — и поспешно вышла из спальни.

Берлоне разговаривал с Джимом, и лицо его было настолько живым и подвижным, что Сильвия усмехнулась — всего несколько минут назад они приняли его за покойника.

— Поживи с мое, — говорил Берлоне. — Ведь я еще езжу на машине, хотя у меня и нет прав. Ты слышишь меня?

Джим утвердительно кивнул, хотя по его глазам было видно, что он не верит.

— Я могу еще и потанцевать, но вот никак не найти партнершу. Это все равно что иметь хорошее перо, но не иметь чернил.

— О! — воскликнул Джим. — Так вы еще и проституток трахаете?

Старик снова рассмеялся. Он смеялся всем телом, и было похоже, что такой смех может его прикончить, если он даст ему волю.

— Трахать проституток? Да я уже лет тридцать никого не трахаю. Точно, верь мне. Ты знаешь, у меня такая сухая кожа, что женщина может загореться, если будет сильно тереться об меня. Хе-хе-хе! А сейчас я только смотрю. И это не дает мне окончательно состариться. — Берлоне посмотрел на Сильвию. — Не обижайся, дорогая.

— Да все нормально, — безразличным голосом произнесла она. — Раз это делает вас счастливым.

— Хе-хе-хе! Точно! Раз это делает меня счастливым.

Берлоне медленно встал на ноги — встал с трудом, натужно, словно много лет провел в неподвижности — и, протянув к Сильвии костлявую руку, взял у нее брюки. Он наклонился и неуклюже выпростал ноги из башмаков. Движения были для него столь явно болезненными, что Джим бросился помогать ему, но старик остановил его взглядом. Вся операция надевания брюк заняла не меньше двух минут, а когда он наконец застегнул молнию и пуговицы, его лицо расплылось в торжествующей улыбке.

— Хорошие брюки, — сказал он. — От Шварца, бруклинского портного.

Старик, не спеша и стараясь не совершать резких движений, снова опустился в кресло, тяжело дыша. Подняв голову, он внимательно посмотрел на Сильвию.

— Так ты дочурка Бернадетты, — сказал он. — Как же, знаю, знаю. Да ты и похожа на нее. Те же глаза. То же гордое лицо…

— Да только я-то черная, — добавила Сильвия, но Берлоне, презрительно скривившись, махнул рукой.

— Брось! Белая или черная, какая разница. Так твоя мама померла?

Сильвия кивнула головой.

— Да… это скверно. Но она умерла в мире со всеми и счастливой, так?

— Да, — соврала Сильвия.

Старик покачал головой и искоса посмотрел на нее недобрым взглядом.

— Ты проклятая, гнусная лгунья. Ведь ты ничего не принесла своей матери, кроме горя, причем с самого дня твоего рождения, об этом знаешь? Она мне писала. Ведь ты, именно ты, причина всех несчастий.

Лицо Сильвии было непроницаемым.

— Ну а чего тебя принесло сюда? — спросил Берлоне.

— Я хочу знать, кто был моим отцом.

— И ты приехала спросить меня об этом? А что тебе мать говорила?

— Она сказала, что папа.

— Возможно, им и был папа. Бернадетта и меня уверяла в этом. В письмах. А она никогда мне не врала. И вроде она не собиралась возвращаться в Гарлем или еще куда-то. Ты слышишь? Возможно, твоим отцом и был папа. У тебя есть что-то от него. Он был упрямым, непрошибаемым сукиным сыном. Редкостная погань и дрянь.

— Я тоже всегда так думала, — сказала Сильвия. Берлоне улыбнулся, и они оба пристально посмотрели друг на друга — не стесняющийся в выражениях старик и стареющая проститутка. Джим молча смотрел на них. Меньше всего они напоминали сейчас близких родственников.

— Послушайте, — примирительно сказала Сильвия. — Я лишь прошу вас рассказать мне то, что вам известно.

Старик на мгновение закрыл глаза и покрутил головой из стороны в сторону, словно делал упражнения для шеи. Открыв глаза, он уставился прямо на Джима.

— Как, ты сказал, тебя зовут?

— Джим, — ответил Джим. — Джим Туллоу.

— А ты что думаешь об этом, Джим Туллоу?

Джим пожал плечами:

— Меня это не касается.

— А ты представь, что тебя это касается.

— Я думаю… — начал Джим и, сказав это, сделал паузу и вздохнул. — Я думаю… давайте посмотрим на все иначе, мистер Берлоне: вы старый человек, повидавший многое в жизни, но вряд ли вам доведется увидеть еще что-то важное. Я думаю, вам следует перестать браниться, успокоиться и рассказать своей племяннице все, что ее интересует.

Берлоне кивнул головой и ласково улыбнулся.

— Мне нравится этот парень. Выкладывает, не боясь, правду-матку. Согласен. Итак, мисс Сильвия Ди Наполи, что вас интересует?

— Я уже говорила вам, — устало произнесла Сильвия. — Я хочу знать, кто мой отец.

— Так я уже сказал тебе. Насколько мне известно, твоим отцом был Лука Ди Наполи, ничего другого я сказать не могу. Возможно, тебе надо поискать ответ где-либо в другом месте. Ты слышишь? Дешевка!