Полночь (сборник)

Когда я приносил газету мадам Доменико, она угощала меня шоколадом, рассказывала о своих последних покупках и иногда расспрашивала, что нового у моей матушки. Но в первую очередь помогала делать домашние задания по математике. Она говорила своему мужу: Ты только подумай, Робер, этот парнишка даже объемы вычислять не умеет, так мне сказал его отец, а ведь они у него в программе.

Поначалу, когда мы занимались уроками, я подскакивал на месте, стоило месье Доменико возникнуть вдруг, не предупредив, на кухне. Такой у него был прием. Он подкрадывался на цыпочках, чтобы она не слышала его приближения. И приговаривал, что читает ее мысли, даже самые постыдные. По его словам, если что-то сидело у нее в голове, казалось, что она думает во весь голос. Она выдавала себя, когда они разговаривали друг с другом, поскольку, объяснял он ей, бедная моя Анжела, тебе не хватает силы характера и ты не способна хранить что-то про себя. Ты выдаешь секреты и совершенно об этом не подозреваешь. Можно подумать, что у тебя вот тут сзади громкоговоритель. Он прикоснулся рукой к ее затылку, погладил не сдерживаемые гребнем пряди волос, словно сгоняя муху, потом засунул руки в карманы. Он рассматривал свою жену и думал о тех мужчинах, с которыми она, чего доброго, встречалась за день, на работе в госпитале или в городе, пока ходила за покупками. Он подозревал всех. И, однако, никогда не упоминал о присутствии месье Барра.

Но однажды вечером — мадам Доменико и я как раз справились с задачей про отрезки — он, с яблоком в руке, впал в раздражение из-за кухонного ножа, который якобы не был вымыт. Он заявил, что накажет жену, дабы это послужило ей наукой, каково манкировать посудой, потом, повысив голос, принялся осыпать ее угрозами и предупредил, что, если в один прекрасный день обнаружит в подобном состоянии хоть один столовый прибор, ей придется пережить пренеприятнейшую четверть часа. Послышалось, как вращается на петлях решетка, потом скрип дверной ручки. Кто-то прошел мимо гаража. Легко было узнать легкие шаги месье Барра, который поднимался по лестнице. В обрамлении выходящей на террасу высокой застекленной двери показалась голова тренера. Месье Барр произнес: Не стоит говорить так громко, месье Доменико, вас могут услышать. Это было сказано с улыбкой, и месье Доменико опустил голову. Тренер задержался перед дверью на несколько секунд. На нем была тенниска, сквозь которую проступали грудные мышцы. В лучах заходящего солнца сверкнула цепочка с крестиком. Он чуть кивнул месье Доменико и, спокойно насвистывая, спустился в свою комнату позади гаража. А назавтра, встретив месье Доменико, он приветствовал его как ни в чем не бывало.

На следующий день мадам Доменико пришла за мной, чтобы заняться уроками. Моя матушка была на кладбище. Бабушка в саду. Но отец оставался дома. Она какое-то время обсуждала с ним что-то в гараже, наверное пытаясь убедить, что мне нужно поднажать в школе, и в конце концов я отправился следом за ней с тетрадкой и пеналом под мышкой. Она объявила, что сначала мы повторим уроки по математике, а потом почитаем. Пока я делал домашнее задание, она обычно хлопотала над своими кастрюлями, время от времени бросая взгляд мне через плечо, но в тот день она не отрываясь смотрела сквозь застекленную дверь и, когда я задавал вопросы по задачам, отвечала уклончиво, отодвигая в сторону занавески. Тогда-то она мне и сказала, что на самом деле не любит математику. На самом деле ей куда интересней французский. Она еще в школе, а потом в лицее познала удовольствие от чтения прекрасных историй, и она назвала имена каких-то неизвестных мне писателей, ведь мне тогда не было еще и двенадцати.

Она отправилась в погреб и вернулась с обернутой в грубую хозяйственную бумагу книгой. Она подула на нее, чтобы стряхнуть пыль, со словами, что речь в ней идет о любовной истории. Сказала еще, что дело происходит в небольшом городке, а главная героиня — жена нотариуса. Но я, пока она говорила, заметил в коридоре тень месье Доменико, который, наверное, занимаясь чем-то в погребе, видел, как она брала книгу, и последовал за ней. Теперь он был тут, позади нее, опершись о дверной косяк, и я не знал, как предупредить мадам Доменико, которая читала мне начало первой главы. Она надела очки, увлеклась текстом, стараясь читать с выражением. Время от времени она поглядывала на меня, чтобы оценить мою реакцию, а я пытался подсказать ей, что позади стоит и слушает ее муж. Я волновался тем сильнее, что накануне она показала мне место, где он запер ее книги, в погребе, рядом с бутылками вина, и сказала: Видишь, вот романы, которые мой муж терпеть не может. Она продолжала читать. В конце абзаца там встретилось слово «рябчик», и я спросил у нее, что оно означает, чтобы она прервала чтение и посмотрела на меня повнимательнее. Одновременно я пытался показать ей глазами, что он стоит рядом, но ничего не помогало. Она сняла очки и пустилась в объяснения. Раздался голос ее мужа. Она подскочила на месте. Он сказал, что это не так, что рябчик это не птица с рыжеватым оперением, заветная добыча охотников, как она мне объясняла, а жирная клуша, нечто вроде куропатки, падкой курвы. Она закрыла книгу. Она спросила, что это он делал у нее за спиной, коли ему удалось ее подслушать, и он ответил: Ничего, просто проходил мимо и решил, что никогда не поздно немного подучиться, впрочем, эта история о жене нотариуса весьма и весьма интересна, но ведь он вроде бы предупреждал: книги из погреба не брать. В гостиной есть немало других книг, да и что может понять бедный малыш (он показал на меня пальцем) во всей этой истории о жене, о рынке, о нотариусе, об аптекаре, о ферме, об отбытии в почтовой карете, это же книга ушедшей эпохи, нужно жить своим временем.

Он объявил, что с месье Барром покончено. Он разорвал договор о сдаче жилья. И только что его об этом уведомил. Тот может собирать манатки, в нем больше нет нужды. Впрочем, никакой замены ему не будет, вообще! В комнате за гаражом отныне будет храниться мебель. Съемщики — это хуже всего, ты меня понимаешь? В такт своим словам он стучал кулаком по столу. Она не стала отвечать, а просто спросила, что будет с месье Барром. Он сказал: Нашел квартиру в городе. Рано или поздно, впрочем, ему придется подумать о том, что пора подыскивать новый город, я поговорил об этом с мэром.

Во дворе показался тренер, он как раз открывал решетку, и месье Доменико исчез. Она закрыла книгу и сказала: Продолжим позже. Она повторила, что читать очень важно. Потом продиктовала условия задачи по арифметике. Но сердце у нее не лежало к работе. Она отвернулась к окну. Месье Барр был все еще перед решеткой. Он помахал ей рукой. Она не ответила. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Она теребила угол занавески. Я видел, как она вытащила из кармашка блузки носовой платок, сжала его в руке. Тренер по плаванию, в шортах и в тряпичных туфлях, выпустил из рук свою торбу и снова помахал ей с каким-то подобием меланхолической улыбки, но она не выказала ни малейшего всплеска чувств, объяснял я позднее своей матушке, которая спросила меня, что это я у них делал и почему это, пока она была на кладбище, меня приходила разыскивать мадам Доменико.

Мадам Доменико, мой друг, как я втайне ее называл, говорила, что, если хочешь понимать книги, нужно приложить определенные усилия. Поэтому она нередко спускалась в погреб и открывала коробку, из которой вынимала этот роман, каковой и читала мне вслух, так что в конце концов я узнал всю историю, хотя чтение частенько оказывалось обрывочным из-за присутствия ее мужа, который бесцеремонно усаживался прямо на край стола, потягивая из стакана вино, и отпускал комментарии по поводу неспособности своей жены правильно читать.

В один из дней мы заговорили о цветах радуги. Мы были одни, она и я. В черновике я разучивал, как пишется слово «хризантема». Она отложила орфографический словарь и призналась, что это ее любимый цветок. Это скромные цветы, и вовсе не нужно думать, что их место только на кладбище. Не слушай тех, кто говорит, что самые красивые цветы это розы, Линдберг. Хризантемы не боятся холода, утром в конце осени ты находишь их у себя в саду покрытые инеем, они куда красивее, куда стойче пионов. Я люблю осенний сад, сказала она, в нем обнаруживаются тысячи запахов, словно такое возможно. Это напоминает мне ванную комнату. Всякая уважающая себя женщина, Линдберг, должна иметь красивую ванную и лосьоны, туалетные воды, чтобы быть элегантной. И моя мать заключила вечером, когда я отчитывался перед ней в наших разговорах, что, будь у нее время, мадам Доменико могла бы часами красоваться в ванной перед зеркалом и говорить, что ей скучно, и больше ей ничего не надо.