Здравствуй, племя младое, незнакомое!

– Спасибо, дорогой Мустафанчик, за заботу. Нас засекли. Надо сменить позицию.

Удивленный ласковым словом «прекрасной стервы», Мустафа принял благодарность как должное, важно кивнул:

– Есть запасной вариант, пусть утихомирятся, позавтракаем и переедем. Поперек горла ты им. Зря не высовывайся.

Ксюше не терпелось скорей прильнуть к прицелу винтовки, найти своего любимого, убедиться, что жив. Она отхлебнула из термоса несколько глотков горячего чая, закусила сыром. Проверила боезапас и поползла за Мустафой.

Устроившись на новом месте, девушка сразу вычислила Михаила. Высокий и ловкий, он, как сказочный принц, звал и манил к себе. Не шелохнувшись, она пролежала целый час. Потом Михаил исчез в глубине окопа и появился в другом месте, держа в руках карту. Что-то чертил на карте, рассеянно покусывая шариковую ручку и поглядывая в сторону чеченских позиций. Отдал приказ солдатам, которые, маскируясь, поползли по земле в сторону чеченцев. Она с гордостью подумала, что ее Миша стал настоящим командиром, которого уважают и слушают подчиненные. Еще час понаблюдала, как солдаты, выставив наружное охранение, осматривали обнаруженную и развороченную взрывом снайперскую позицию. Так же осторожно они вернулись назад. Доложили Михаилу о результатах вылазки. Ксюша увидела, как был огорчен он их докладом.

«Птичка улетела», – подумала она, не питая злости к русским солдатам, совсем не жалея, что не открыла по ним огонь.

Решение пришло вечером, когда вернулись в бункер, где глубоко под землей отдыхали защитники города. Ночью при свете керосиновой лампы Ксюша написала записку. Она просила Михаила о встрече на нейтральной полосе, возле одинокого каштана, вечером. Утром попросила Мустафу:

– Найди человека, лучше бабу, с гарантией, что вернется. Нужно сходить на ту сторону. Хочу поиграть в кошки-мышки. Ни о чем меня не спрашивай, Мустафанчик, позже расскажу.

Парламентера нашли быстро. Древнюю русскую бабку, прятавшуюся с двумя внуками на пустыре. Ксюша отвела ее в сторону и сунула в руку клочок бумаги:

– Передашь командиру. Он одет в пятнистую куртку, кепку, на груди бинокль, на боку сумка. Зовут Михаил. Внуки остаются заложниками. Вернешься – отблагодарю. Не вернешься, сама знаешь, что будет.

Старушка суеверно перекрестилась, вытерла старым платком накатившиеся на глаза слезы и молча взяла в руки записку. Мустафа протянул ей белый флаг, весело гоготнул:

– Парламентером будешь... Смотри не балуй, старая. Не вернешься, ножичком по горлу чик-чик, и нет внуков.

Ксюша добавила:

– Я за тобой, бабушка, наблюдать буду. Если он согласен, пусть три раза махнет левой рукой. Запомнила? Три раза.

Смешно покачивая белым флагом, неуклюже перебирая больными ногами, старуха, сгорбившись, засеменила в сторону федералов. Смысла дьявольской игры она не понимала. Знала одно: играть надо строго по их правилам. Ксюша хорошо видела, как удивленные солдаты пропустили странного парламентера. Перекидывались словами, пытаясь понять цель этой миссии. Протянув услужливо руки, помогли бабке спуститься в блиндаж, где находился командный пункт батальона.

У старухи сдали нервы. Тяжело опустившись на скамейку, сквозь слезы проговорила:

– Прячьтесь, сынки. Оружие у их точное. Баба молодая стреляет. Мне к командиру, который с биноклем и в куртке, Мишей кличут. Быстрее, сынки, у меня внуки в заложниках, боюсь за них.

Солдат как ветром сдуло в укрытие. Загорелый до черноты молодцеватый сержант с повязкой на лбу, броником на груди и снайперской винтовкой в руках зло выругался:

– Стерва, проститутка! Выжила, курва. Погоди, вычислю змеюку, хлебнешь кровавых слез. И за ребят убитых, и за бабку, и за ее внуков. Гнида живучая, матку наизнанку выверну, прибалтийская холера.

Может быть, что и поняла из его слов Ксюша, если бы слышала проклятия простого русского солдата? Люди стали бы людьми, а не мишенями и крестиками в записной книжке? И бежала бы она без оглядки отсюда. Стала бы любить парней, рожать детей. Может быть, может быть... Не слышала солдата снайперша, с нетерпением ожидала развязки своей авантюры.

Михаил появился неожиданно. Помог бабке вылезти из окопа и смело поднялся во весь рост. Ксюша с ликованием любовалась своим избранником. Девичьи мечты, робкие надежды сосредоточились в окулярах оптического прицела, застыли на указательном пальце ладони, на спусковом крючке.

Лицо Михаила было растерянным, мечтательным и юным. Как в девичьих грезах. Он грустно и внимательно долго смотрел на дымящиеся развалины города. Ей показалось, что взгляды их встретились. Он махнул Ксюше левой рукой и медленно, глубоко кивнул головой. Как когда-то в церкви на богомолье, куда однажды девчонкой ее водила мама. Она смущенно покраснела, почувствовав иронический взгляд чеченца.

– Блажишь, девчонка. Когда говнюков щелкать будешь?

Ксюша промолчала. Дождавшись возвращения старухи, неожиданно обняла ее, сунув в ладонь горсть мятых долларов.

– Спасибо, бабушка. Это тебе, одень и накорми внуков и не поминай лихом. Прости нас за все.

Что-то творилось в душе снайперши, появилась сентиментальность, не нужная на войне. Мустафа не выдержал, нахмурившись, проронил:

– Благодетелем работаешь? Ну, Ксенька, погоди...

Она резко повернулась, глаза ее сверкнули:

– Слушай и запоминай. Ты мне не указ. Бери винтовку, стреляй федералов. Я охранять буду. Посмотрим, сколько ты заработаешь. А эти дни я в отпуске. Через прицел природой любуюсь. Надоели мне вояки, штабную крысу хочу щелкнуть, может быть, генерала, понял?

Не в планах Мустафы было ругаться. Характер у девушки – огонь, он решил примириться:

– Понял. Не сердись, Ксюш, сколько вместе хлебаем лиха, вижу я тебя насквозь. Не тем делом занимаешься, не тем. Генералы, девочка, в тылу командуют. Стреляй, дорогая, тех, кто есть. Какая разница, за кого доллары получать? Ценник на всех покойников один. Не мудри. Сама знаешь, у нас слюнтяи не в почете.

Примирение устраивало и Ксюшу:

– Устала я, глаза слипаются. Двигаем на отдых. И не мешай мне свое дело делать, не спрашивай, пока сама не скажу. Ты ведь мне друг, Мустафа, правда?

Чеченец усмехнулся, задумался, еще многого не поняв из того, что «прекрасная стерва» наговорила. Решил не расспрашивать, а ждать и попытаться самому разгадать загадку.

Вечером многое прояснилось. Девушка прихорашивалась, красила брови, чистила ногти, напевала мотив любимой песни. В дальнем закутке переоделась в сиреневое платье, надела на ноги новые туфли и, безоружная, попыталась незаметно юркнуть мимо спящего Мустафы. Хитрый чеченец давно, не шелохнувшись, полуприкрыв глаза, наблюдал за Ксюшиными приготовлениями и громко захрапел, когда она прошла мимо. Быстро вскочил на ноги, схватил автомат и, не теряя из вида сиреневое платье, двинулся следом.

Солнце спряталось за горы, смеркалось. Более темным пятном на пригорке выделялся обгоревший каштан, чудом сохранивший на верхушке зеленую листву. Ксюша торопливо шла по тропинке, панически боясь опоздать, ругая себя за долгие сборы. В той, переданной Михаилу записке она назначила первое в жизни свидание. Трехкратный взмах руки любимого вселил в сердце уверенность. Она спешила к каштану, на нейтральную полосу, где должен был ждать он. «Лишь бы взглянуть в его глаза, услышать голос, а там будь что будет», – подумала в сотый раз Ксюша. Споткнувшись о камень, неловко пошатнулась и ступила лакированной туфелькой в сторону от тропы. Услышала душераздирающие залпы артиллерии и почувствовала, что земля уходит из-под ног. Сломав каблук, разорвав на боку платье и поцарапав правый бок об арматуру, она свалилась на дно глубокой ямы, бывшей когда-то ее снайперской точкой. Схватилась руками за бетонное перекрытие, пытаясь вылезти наверх, услышала шум шагов и громкий, испуганный крик. Ударная волна взрыва сбила Мустафу с ног и бросила его тело в яму на голову Ксюши. Падение спасло обоим жизни. На севере гремел гром. Вечерние сумерки прорезали огненные трассы летящих ракет, уносящихся с позиций русских. Яркие вспышки разрывов окружили огненным хороводом одинокий каштан на нейтральной полосе. Точным попаданием снаряд разломил до основания обнаженный ствол дерева, расщепил и поломал осколками увесистые ветки, сбив с верхушки дерева остатки зеленой листвы. На том месте, где рос столетний каштан, образовалась широкая воронка, по бокам которой дымилось вывороченное из земли корневище дерева. Так же внезапно, как начался, ракетный гром прекратился.