Ящик водки. Том 3

— Некоторые сегодня говорят, что в 96-м на выборах все было разыграно как по нотам, и все, кому положено, заранее знали, чем все кончится…

— Не! Не— Не— Не.

— Я тогда реально не исключал, что коммунисты возьмут-таки власть и в стране начнется херня.

— Зюганов в Давосе раздавал авансы. Говорил — нет, мы не будем сильно давить предпринимателей. Но мы, конечно, обратим серьезное внимание на итоги приватизации. Зверствовать не будем —рестораны мы в частном владении, конечно, оставим, и чебуречные тоже…

— Помню, ближе к выборам прошел секретный пленум ЦК КПСС.

— Опа. Так он же секретный. Откуда ты про него знаешь?

— Ну, знал. Он был настолько секретный, что я сам туда даже не совался.

— А чего? У тебя физиономия чисто коммунистическая.

— Да? Спасибо. Так вот, я вызвал пять человек и каждому отдельно ставил задачу. Говорил: «Ты идешь один, на тебя вся надежда».

— И все пять пролезли?

— Нет. Сначала один в редакцию вернулся — не пустили его. Второй, третий… Их сразу засекли и выгнали. Потом пришел четвертый, который себя позиционировал как очень крутой репортер. Давай, говорит, бабок немерено, поскольку я полдня на твое задание убил. А где результат-то? Кассета есть с пленума? Нету! Но раз я не добыл результат, значит, это невозможно в принципе! Миссия типа impossible. Гм… И тут заходит пятый, новый сотрудник, возможностей которого я тогда еще не знал, — его я вообще для количества послал и для очистки совести. Зашел он, небрежно этак кинул кассету на стол и пошел пить пиво. Как ни в чем не бывало.

— И не попросил бешеных бабок.

— Ну. Слушаем кассету… А там — уникальная информация! Докладчик говорит: «Ребята, тут все свои, никто из шпионов не проник, всех споймали. Так что можем откровенно обсуждать главный вопрос. А он такой. Вот мы обещаем, что сразу всем повысим пенсии и стипендии, и вклады начнем индексировать и выдавать замороженные, и пособия на детей такие назначим, что аж страшно. Это все мы правильно обещаем. Но должен вам сказать — тем, кто еще сам не сообразил, — что денег на это нету, и взять их неоткуда. Так что нам уже сейчас надо начать придумывать, как отбрехаться, если мы таки победим на выборах. Давайте сразу начнем искать аргументы — почему мы обещали заплатить, а не платим». Это мы с удовольствием опубликовали, по магнитозаписи. У меня была тогда еще мысль, что Зюганов с облегчением вздохнул, когда узнал, что не прошел в президенты. Он даже, может, сам подыграл ельцинской команде. Я тогда просчитывал: ну, допустим, он победил. И дальше вдруг какие-то пролетарии жгут усадьбу некоего олигарха. И тут наступает момент истины. Все ждут: какова же будет реакция коммунистического президента? Какой бы она ни была, ему кранты. Поддержит товарищей по классовой борьбе — так по всей стране начнут жечь. Бардак и ужас по новой. Разруха и все такое прочее. Войска НАТО усмиряют русских бунтовщиков. Ничего хорошего. А если Зюганов решит примерно наказать поджигателей, пошлет казаков с нагайками или вовсе ОМОН против собственного народа, против избирателей, которые отдали голоса верному партийцу, — что ему скажут красные? В общем, Зюганов что в одном варианте, что в другом очень быстро перестает быть президентом.

— Почему? Если он встанет во главе восставшего народа… Допрыгались, типа!

— Да ладно тебе! Усадьбы горят, ничего себе.

— Да в 96-м этих усадеб было раз-два и обчелся.

— Ну пошли бы грабить винные погреба…

— А вот здесь уже солдатиков.

— В стране начался бы бардак, и пришлось бы жестко наводить порядок! В общем, испугался Зюганов.

— Ну, может быть. Это чисто личная психомоторика. Может, и правда ему не хотелось грузиться этой темой. В оппозиции-то удобнее. Хотя — у них был позитивный сценарий! Они б все спихнули на воров-дерьмократов. «Банду Эльцина под суд!» И спокойно бы на этом прожировали один срок. А там 99-й год, в котором цены на нефть пошли вверх. И тогда коммунисты опять озолотили бы нацию, и все бы давно забыли, что был такой досадный эпизод — отступление от выбора отцов — от Великого Октября!

— Если возвращаться к моей жизни, то я к осени 96-го бросил начальственную работу. Многое мне там показалось скучным. Не понравилось.

Комментарий Свинаренко

С легкой лирической грустью я наблюдал за изменениями, которые происходят с людьми под воздействием власти и денег. Деньги — вещь серьезная, недаром же это всеобщий эквивалент (не всех, а только материальных ценностей, но это уже такая тонкость, о которой многим просто лень задумываться). Не то чтобы я прежде идеализировал своих знакомых и сослуживцев, нет. На работу же не дружить ходишь. Но смысл такой: если бизнес и ничего лишнего, то это хорошо бы с самого начала обозначать, на берегу договариваться. А когда вы раньше как-то иначе строили отношения и потом вдруг решительно стали переходить на новые рельсы — это некомфортно. Это даже в какой-то степени морально травматично. Самое смешное, что я критиковал Яковлева за его тогдашнюю манеру вести бизнес. Типа, мне не нравилось, я настаивал, чтоб было по гамбургскому, как он мне тогда виделся, счету. Там у меня был такой пафос. Иногда он какие-то решения принимал, видя, что это не по-бизнесовому, а просто потому, что ему так хочется. И при этом требовал, чтоб это выполнялось с таким рвением, будто от этого будет толк. Я в ответ предлагал ему нанять специальных людей, которые бы бегали и переливали из пустого в порожнее, развлекая руководителя. Этакий потешный полк. Казалось бы, мне какое дело? Работай себе, получай зарплату, и плевать на все. Оно, может, и так… Я так и думал поначалу. Я сперва пробовал выполнить все бездумно и беспрекословно, но это оборачивалось такой потерей энергии и таким падением интереса к жизни, что выходило себе дороже. Бывало, подготовишь решение серьезного кадрового вопроса, всех найдешь, со всеми договоришься, по его же поручению, — а он вдруг берет и ставит кого-то из своих. Моя претензия была не в том, что я хотел учить Яковлева бизнесу, куда мне. А в том, чтоб он предупреждал заранее, какие задачи мы будем всерьез решать, а где он будет дружить. Но, разумеется, он меня не слушал. Может, это вообще свойственно всем крупным начальникам и бизнесменам. Яковлев был первым большим капиталистом, которого я наблюдал с относительно близкого расстояния… Я ему тогда сказал в сердцах: «Уж лучше ты продай бизнес, пока есть что продавать, — а то с такой манерой вести дела далеко не уедешь». Он и продал. Но это позже, в 99-м. А тогда, в 96-м, я как бы поругался с Яковлевым. И не то что ушел из его замов — по нашему обоюдному согласию, — но и вообще собрал вещички, естественно: какая ж могла речь идти о дальнейшем сотрудничестве? Но он меня остановил и сперва предложил поработать у него привилегированным писателем, а после с глаз долой сослал в Америку. То есть подход трезвый, взрослый, ничего личного: видеть он меня, скорей всего, не хотел после всего, но отчего ж было не использовать опального репортера в корыстных целях, на благо его персонального издательского дома? И когда он придумал меня заслать в Штаты, я поехал в эту как бы ссылку с интересом.

В общем, благодаря тому, что я не разучился писать заметки, вернулся я к креативу.

Одно из самых интересных интервью, которые я сделал, было с Юрием Никулиным. Мощнейший человек! Почему у него не было звездной болезни? Почему он не думал, что он умней всех? Это так тонко. Что особенно ценно, Никулин мне в ходе интервью рассказал несколько анекдотов.

«Бог с двумя ангелами пролетают над Землей. Как раз в институтах готовятся к сессии. Летят над одним институтом — там студенты зубрят, шпаргалки делают. Ангелы спрашивают: „Боженька, эти сдадут сессию?“ — „Не-е, не сдадут“. Другой институт. Там профессоров слушают, конспектируют, не спят ночами… „Сдадут?“ — „Нет, — отвечает бог. — Не сдадут“. Третий институт. А там пьянка-гулянка, музыка играет, какие-то бабы пришли… „Ну, эти-то уж точно не сдадут?“ — „Эти? Эти сдадут“. — „А почему, боже?“ — „Они ж только на меня надеются!“