Императрица Орхидея

По словам Большой Сестрицы Фэнн, сцена осенней охоты была грандиозной. Равнина поросла кустарником и травой в пояс высотой. В помощь охотникам было зажжено множество факелов. Зайцы, волки, леопарды и олени метались по зарослям, спасая свои жизни. В облаве участвовали семьдесят тысяч всадников, от топота их лошадей земля содрогалась, как при землетрясении. Круг медленно замыкался. За каждым принцем следовали императорские гвардейцы. Император смотрел на охоту с вершины самого высокого холма. Он сидел верхом на черной лошади. Глаза его чаще всего останавливались на двух любимчиках. Сянь Фэн был в одежде из розового шелка, принц Гун — из белого. Он смело носился по полю туда и сюда. Под его стрелами животные падали один за другим. Гвардейцы отмечали каждую его удачу радостными криками.

Наконец раздался звук трубы, призывающей прекратить охоту. Принцы по очереди представляли императору свои трофеи. Принц Гун убил двадцать восемь животных, на его прекрасном лице кровоточил след от тигриного когтя. Кровью была запачкана и его белая одежда Но от возбуждения он не замечал боли: он прекрасно знал, что показал очень хороший результат. Потом мимо императора проезжали на лошадях другие принцы. У каждого под брюхом лошади была привязана убитая им добыча.

«Где Сянь Фэн, мой четвертый сын?» — спросил император. За Сянь Фэном послали. Под брюхом его лошади не было привязано ни одного трофея. Его одежда была совершенно чистой. «Значит, ты не охотился?» — разочарованно спросил Дао Гуан. Сын ответил так, как советовал ему учитель: «У твоего покорного сына рука не поднялась убивать животных. Это произошло не потому, что я ослушался приказа Вашего Величества или не обладаю достаточной сноровкой. Просто мною двигало восхищение перед красотой природы. Ваше Величество сами учили меня, что осень — это время, когда вселенная беременна весной Когда я подумал о тех животных, которые в скором времени начнут выкармливать своих детенышей, то не смог перебороть к ним сострадания».

Отец был потрясен. В этот момент он принял решение в пользу своего четвертого сына.

Свечи догорели. Я сидела молча, не шелохнувшись. В окно заглядывала луна. Ее то и дело скрывали облака, которые, как гигантские рыбы, проплывали по небу, быстрые и продолговатые.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказала Большая Сестрица Фэнн, — то я считаю, что смерть императрицы Чу Ань сыграла важную роль в выборе наследника. Император Дао Гуан испытывал вину перед ребенком, у которого он отнял мать. И доказательством этому может служить тот факт, что свою любимую наложницу, госпожу Цзинь, он так никогда и не пожелал сделать императрицей. Моя госпожа в конце концов получила то, что хотела.

— А разве госпожа Цзинь не является сейчас великой императрицей? — спросила я.

— Да, но свой титул она получила не от Дао Гуана. Когда Сянь Фэн стал императором, то он даровал ей этот титул. Причем снова по совету Ту Шу Тяня. Этот поступок добавил имени молодого императора еще больше блеска и величия. Сянь Фэн прекрасно понимал, что в глазах народа госпожа Цзинь — враг его матери, а ему хотелось, чтобы народ верил в его великодушие. Кроме того, он таким путем подавил толки в народе, потому что у всех в голове все еще сидел принц Гун. Отец поступил с ним несправедливо. Он не выполнил обещания, данного на охоте.

— А что же по этому поводу чувствовал принц Гун? — поинтересовалась я. — В конце концов, он выиграл состязание на охоте. Как он отнесся к тому, что его отец возвысил проигравшего?

— Орхидея, ты должна научиться никогда не судить Сына Неба. — Большая Сестрица Фэнн зажгла еще одну свечу. Она взмахнула в воздухе рукой, а потом провела ею по горлу. — Все, что он делает, — это желание Неба. Значит, Небо повелело, чтобы императором стал Сянь Фэн. Принц Гун тоже в это верит. И именно поэтому он служит своему брату с такой преданностью.

— Но... то есть, я хотела спросить, не испытывал ли принц Гун хоть бы тени зависти?

— Ничего такого за ним никто не замечал. Вот за госпожой Цзинь замечали. Ее сильно опечалило предпочтение, оказанное не ее сыну. Но она научилась прятать свои чувства.

Зима выдалась очень суровой. После каждой снежной бури на улицах Пекина находили тела замерзших людей. Все, что я зарабатывала, я отдавала матери, но на оплату счетов этого все равно не хватало. В наш дом постоянно стучались кредиторы, дверь регулярно выпадала из своей рамы. Одиннадцатый Дядюшка чувствовал за нас неловкость, и эти чувства ясно читались у него на лице: он хотел, чтобы мы поскорее покинули его дом. Мать нанялась было на грязную работу по уборке чужих домов, но заболела на следующий же день. У нее началась горячка, она с трудом вставала с постели и постоянно задыхалась. Сестра Ронг заварила ей целебное питье. По предписанию доктора, туда входили не только горькие травы, но и коконы шелковичных червей. От моей одежды и волос распространялся тяжелый запах. Брата Гуй Сяна послали по соседям занять хоть немного денег, но ему даже не открывали дверей. Мать достала из сундука дешевую погребальную одежду и целыми днями ее не снимала.

— Когда я умру, тебе не придется меня переодевать, — сказала она.

Однажды Дядюшка привел к нам своего сына, о котором я раньше только слышала. Его звали Пин, что значит «бутылка». Я знала, что у Дядюшки есть ребенок от местной проститутки и что он его прячет. Но я не знала, что этот ребенок умственно отсталый.

— Орхидея может стать Пину хорошей женой, — сказал Дядюшка моей матери, выталкивая Пина на середину комнаты. — За это я дам вам денег на оплату всех долгов.

Кузен Пин был узкоплечим и сутулым парнем. Формой своего лица он оправдывал свое имя. На вид ему было больше шестидесяти лет, хотя на самом деле ему было только двадцать два. Кроме заторможенности в развитии, он был к тому же курильщиком опиума. Глядя на нас, он улыбался от уха до уха. Руками он постоянно подтягивал штаны, которые тут же опять сползали.

— Кроме того, Орхидее нужна приличная одежда, — продолжал Дядюшка, не обращая внимания на мать, которая при виде Пина с ужасом отвернулась и ударилась головой о спинку кровати. Дядюшка достал из грязного холщового мешка розовый жилет, расшитый синими орхидеями.

Я выбежала из дома, не обращая внимания на мороз. Мои башмаки очень быстро промокли, и я перестала чувствовать свои ступни.

Через неделю мать мне сообщила, что я обручена с Пином

— Что я буду с ним делать? — в ужасе завопила я.

— Это несправедливо по отношению к Орхидее, — вкрадчивым голосом поддержала меня Ронг.

— Дядюшка желает свободно распоряжаться своими комнатами, — сказал Гуй Сян. — Ему за них предлагают хорошие деньги. Выйди замуж за Пина, Орхидея, и тогда Дядюшка нас не выгонит.

Мне так хотелось набраться мужества и сказать матери «нет»! Но у нас не было другого выхода. Ронг и Гуй Сян были слишком молоды, чтобы помогать семье. Ронг к тому же страдала от ночных кошмаров. Когда она спала, постороннему человеку могло бы показаться, что она находится в пыточной камере. Словно одержимая, она рвала на кровати простыни. Даже днем она постоянно чего-то боялась, нервно вздрагивала от каждого шороха, все время была начеку. И двигалась она, словно испуганный зверек, постоянно оглядывалась, иногда замирала на ходу. Когда она садилась, слышался громкий звук выпускаемых газов, когда она ела, постоянно барабанила пальцами по столу. А вот брат был другим. Ленивый, легкомысленный и рассеянный, он забросил книги и не желал даже пальцем пошевельнуть, чтобы помочь семье.

Целыми днями, работая у Большой Сестрицы Фэнн, я слушала истории о прекрасных и благородных людях, которые проводят жизнь, не спешиваясь с коней, побеждают всех своих врагов и в конце концов становятся императорами. А дома меня ждала неприглядная реальность и перспектива к весне стать женой полоумного Пина.

Как-то раз мать окликнула меня с постели, и я к ней подошла. На нее было страшно смотреть: кожа да кости. Она сказала: