Хроники семьи Волковых

Между тем, Иван Рябченко в заключении жил не так уж плохо. Не сразу, конечно, но попозже, когда и там стал бухгалтером в конторе. У него даже была постоянная женщина: об этом Даше написал, якобы из добрых чувств, бывший директор леспромхоза, осуждённый вместе с Иваном и отбывавший срок в том же лагере. Да, Дарья всё знала. Но ещё до возвращения Ивана решила не попрекать мужа этой связью. Десять лет разлуки, да ещё такой — это не шутки… Однако, всё вышло по другому.

В первую же ночь, когда они, так отвыкшие друг от друга и так истосковавшиеся, легли вместе, Иван вдруг сказал:

— От тебя воняет.

Страшная обида захлестнула сердце Даши.

— Да, — ответила она. — Мы живём, не имея куска мыла, не на что купить. Теми обмылками, что остаются от чужих постирушек, я стираю одежду детям, и то не хватает. А ты хотя бы раз нам деньги прислал!

И всё-таки не сдержалась, да и не хотела уже сдерживаться, добавила:

— Своей любовнице, наверное, духи там покупал!

И — всё! Больше Дарья никогда не легла рядом с мужем, ни разу не подпустила к себе — до конца жизни. Но и гулять на стороне ему тоже не давала. Был такой случай: Ивана пригласили к соседу на свадьбу. Сидел он там за столом рядом с одной молодицей, разговаривали, смеялись. Возникла взаимная симпатия. Она была женщина свободная, и дело у них шло на лад, причём всем это было заметно. Но тут кто-то из доброжелательных соседок заглянул к Дарье и поведал, что происходит на свадьбе. Дарья помчалась туда, влетела в комнату, как вихрь, вцепилась в волосы той женщине!.. Шум был знатный. Ивана увела домой и сказала:

— Гулять, живя дома, позоря меня, не будешь! Хочешь уйти — уходи совсем. Хоть прямо сейчас к этой женщине уходи. Но знай: ни детей, ни дома у тебя больше никогда не будет!

И Иван никуда не ушёл. Не живя с женой, он и на стороне не имел никого — после этого случая не делал даже попыток. Так Дарья отомстила ему — жестоко, — за презрительное слово, сказанное, скорее всего, не со злым чувством, а просто неосторожно, необдуманно. Однако, слово — это сила. Уже на старости лет, признавшись во всём этом младшей сестре Анне, Дарья объяснила:

— После тех слов он стал мне противен, я просто не могла с ним быть в близости.

Однако и от себя не отпускала. Такой характер!

Разговор этот произошёл между сёстрами, когда Анна Александровна, в первый год выйдя на пенсию, приехала в Борисоглебск к Дарье. Встретились, обнимаются на крыльце, а из сарая выходит Иван — красивый старик с усами, бородой.

— Кто это? — спрашивает.

— Да Нюра, сестричка!

— Вот какой интересной женщиной стала! — удивился.

— Наконец-то ты меня заметил, — сказала ему на это Аня.

И верно, он никогда её не замечал — ни девчонку, ни подростка. Проходил, как мимо пустого места. Она даже обижалась и жаловалась родителям. А те отвечали: «Не обращай внимание. Такой он человек». И вот, на старости лет, наконец разглядел.

Когда Анна уезжала и Дарья с Иваном её провожали, у поезда Иван вдруг заплакал. Стоял безмолвно, и слёзы текли по щекам. Может, глядя на пожилую женщину, вспомнил маленькую девочку, нянчившую его детей, и думал о том, что жизнь прошла? А она и вправду прошла. Больше Аня Ивана Рябченко не видела — через два года он умер.

Дети Рябченко выросли. Нина стала учительницей математики в Борисоглебске. Гриша вышел в отставку полковником, жил в Ташкенте. Анатолий много лет был главным механиком большого завода в Керчи.

Сёстры. Галя

Галя — третий ребёнок Волковых. На год старше её — сестра Мария. Но о Марии речь всё-таки пойдёт дальше — так диктует логика воспоминаний.

Полное её имя тоже было Анна. Так назвали и одну, и вторую девочек в церкви, во время крестин. Потому и оказалось в семье две Анны. Но одну называли Галею, а другую — Нюрой.

Две старшие дочери, Дарья и Мария, были похожи на мать: смуглые, черноглазые, темноволосые. Двое средних — Денис и Аня, — середина-наполовину, но тоже темноглазые и темноволосые. Младший Федя вообще взял всё самое лучшее у родителей и был просто красавец — и тоже смугл. А вот Галя оказалась одна единственная в отца: русые волосы, серые глаза, нежная белая кожа и чудесный яркий румянец на щеках. Этот румянец не раз доводил её до слёз, потому что постоянно вызывал подозрение в том, что она красится. И девчонкой, и девушкой она, бывало, заставляла подружек тереть себе щёки водой и мочалкой, чтобы убедить их в природном происхождении своего румянца. Вообщем, была Галя хороша. Но она была калека.

Лет десяти девочка первый раз упала и сломала ногу между коленом и щиколоткой, ближе к щиколотке. Может быть, всё и обошлось бы, но вскоре после того, как гипс сняли, она упала второй раз. Лазила по приставной лестнице из сенцев на чердак и, уже спускаясь, почти внизу, оступилась, упала. И той же ногой, тем же самым местом попала на камень.

Положили Галю в больницу. Нога срасталась плохо, несколько раз её оперировали. Аня помнит, что Гале в больницу носили шоколадки и конфетки, а ей, маленькой, приносили от неё красивые обёртки. И она завидовала старшей сестре, тоже хотела лежать в больнице.

В больнице Галю все любили. Она была ласковая, послушная девочка, ни с кем никогда не ссорилась и всем готова была помочь. Доктора и медсёстры говорили ей и родителям, что девочке надо учиться на врача. Нога у неё здоровой вряд ли останется, а руки у неё ловкие, работящие, к людям она добра и сострадательна… Но куда там! И тогда, и позже Галя об учёбе и не помышляла. Окончила начальные классы — и всё.

Когда она вышла из больницы, ей нужно было разрабатывать ногу. Врачи говорили: при ходьбе обязательно ступать на полную ступню. Но это оказалось очень больно и трудно. А значит затрудняло, делало медленным хождение. Галя же очень любила гулять с подружками и не хотела отставать от них. Да к тому же в том детском возрасте она и не понимала, как вредит себе.

Было лето, но она ходила в валенках — другая обувь поначалу на больную ногу не надевалась. Вот она и бегала за подружками, ставя больную ногу только на носочек. В валенках это легко делать незаметно! Когда же родители наконец догадались, в чём дело, было поздно: нога срослась неправильно и на всю жизнь осталась сильно искривлённой. Отец всегда винил себя за этот недогляд. Стоило ему лишь немного выпить — падал головой на сложенные руки, плакал и приговаривал: «Ох, Галя, Галя!» Очень он её жалел. Потому она и росла, ничего по дому особенно не делая.

Сама же Галя из-за своей хромоты комплексами не страдала. И, став девушкой, от своих подруг, как и в детстве, не отставала. С палочкой никогда не ходила. Подложит под искривлённое место ваты, натянет на ногу чулок — и на танцы! Она всегда была лёгкого, необидчивого нрава, на жизнь смотрела весело, просто. Ну и к тому же — собой хороша. Потому вскоре и появился у неё постоянный парень — «жених». Звали его Павел Олейников. Парень из себя видный: высокий, мощный, по профессии — сапожник.

Три года встречалась Галя с Павлом. В это время семья уже жила в Новохопёрске, в Бутурлиновке оставалась лишь Мария. Галя жила в семье старшей сестры. Работала она от маслозавода на товарной станции: разливала вместе с другими женщинами по бидонам постное масло, привозимое с завода цистернами. Аня, приезжавшая в родной город на лето, помнит, как носила Гале обед на станцию в бидончике, а сестра наливала ей потом в уже опустевший бидон масло…

Время шло, а «жених» так и оставался женихом. Может, он бы уже и женился на Гале, но его мать и сёстры были настроены против хромой девушки. Они пренебрежительно называли её «крива». И тогда Галя вместе с Павлом решили дело ускорить. Короче говоря, Галя забеременела.

Родителям в Новохопёрск об этом написала Мария. Отец с матерью засобирались в Бутурлиновку — «Галю замуж отдавать». И хотя Ане было уже шестнадцать лет, от неё, а тем более от Феди все обстоятельства скрывали. Но она слышала родительский шёпот, недомолвки, и кое о чём догадывалась.