Поле костей. Искусство ратных дел

— А койки не все застланы как положено, — сказал Кедуорд. — Так ведь не годится, старшина.

Он говорил строго, как бы в тон апокалипсическому осуждению недостойных. Хотя Кедуорд заверил меня, что ему скоро двадцать два, но он походил на мальчугана, который потехи ради вырядился офицером и для пущего эффекта намазал себе жженой пробкой усики. По виду он годился старшине в сыновья, почти во внуки. Но в то же время был в Кедуорде мальчишеский форс, детская важность, по-своему внушительная и заставляющая подчиняться.

— Это из новеньких, не все они учены застилать по-нашему, — осторожно пояснил старшина.

— Взгляните вот на эту. И на те.

— Думалось, ребята уже поднаторели.

— В жизни не видел такого непорядка.

— Персидский базар, прямо скажем, — согласился старшина.

Бритолицый, с сурово-пуританской внешностью «железнобокого» кромвелевского ветерана, как их рисовали в прошлом веке романтические иллюстраторы авантюрно-исторических повествований, ротный старшина был на деле не так уж и стар, да к тому же (как я выяснил со временем) вовсе не таких уж пуританских убеждений. Но валлийская его фамилия — Кадуолладер — звучала как имя вождя из тех полумифических времен, где я бродил мыслью минуту назад [2]: ни дать ни взять воин-герой с благородно-суровым лицом встал из гроба под древнее знамя с изображением дракона — явился на подмогу родной армии в военную годину. Как и все солдаты и сержанты батальона, он был шахтер. Гладкий его череп, совершенно безволосый, замысловато изузорен синей угольной пылью, въевшейся в кожу за годы подземного труда, — точно средневековый гороскоп (его же собственный, возможно) вытатуировали на этом охряного цвета темени. Грудь украшена ленточкой коронационной медали и еще одной, желто-зеленой, за долголетнюю службу в территориальной армии. Мы втроем не спеша пошли вдоль строя коек.

— Продолжайте уборку, — бросил Кедуорд дневальным. Те поняли окрик старшины как приказ вообще прекратить работу, покуда мы здесь, и стояли у стены, переминаясь и перешептываясь. Потом я их узнал поближе. Одного, невысокого, звали Джонс, а поскольку Джонсов, как и Уильямсов, имелось много, то прибавляли инициал Д. Он был совершенно белес, что составляло редкость в батальоне. Второй был Уильямс У. X. — брюнет, высокий, с пятнистым лицом. Снова энергично заработав швабрами, они сочли, что и петь разрешено: когда мы отошли в глубь помещения, Джонс Д. вернулся к роли запевалы, но запел уже сдержанней, подчиняясь, быть может, настроению куплета:

Протяжные, грустные звуки оборвались. Я оглянулся, и мне показалось, что сам певец молится в склоненной позе, но это он нагнулся подмести под койкой. Потому он и песню прервал — или, возможно, сделал эту краткую паузу, залюбовавшись мысленно виденьем юной девушки в легких одеждах, блистающе белых, как у сардийских праведников; мир, чистоту, близкую радость сулил этот образ, такой далекий от казарменной угрюмой затхлости. Джонс выпрямился, и голос взлетел с обновленной и страстной тоской:

Горестный тон певца подчеркивал жестокость колокольного запрета, неумолимость жизненного распорядка, призрачность любви и наслаждения. Еще звучал припев, а уже в другом конце зала раздались тяжелые шаги, точно силы властей предержащих надвигались, чтобы изгнать несчастливца влюбленного из церкви, из сладостной Мексики. От дверей шли к нам два человека. Нагнувшись над одной из коек, Кедуорд и старшина критически оценивали многообразье безобразия ее застилки. Я повернулся, вгляделся в идущих. Офицер в сопровождении сержанта. В чине капитана, небольшого роста, черные усики, как у Кедуорда, но значительно гуще. Сержант молод, высок, широкоплеч, мясист, блондинист — несомненно, еще один образчик бритта-воина; своими ярко-синими древнебританскими глазами напоминает моего знакомца Питера Темплера. Пение стихло опять, но маленький капитан уперся негодующим взглядом в койки.

— Старшина, почему не командуете «смирно», когда входит ротный командир? — спросил он резко.

Кедуорд и Кадуолладер поспешно вытянулись, поприветствовали. Я — тоже. Капитан жестко отдал нам честь, подчеркнуто задержав руку у козырька.

— Виноват, прощенья просим, — гаркнул старшина ретиво, но не слишком, видимо, пугаясь рассерженного своего начальника. — Не углядел вас, сэр.

Кедуорд сделал шаг вперед, как бы на выручку старшине.

— Капитан Гуоткин, это мистер Дженкинс, — сказал Кедуорд. — Он прибыл вчера, назначен в роту.

Гуоткин сердито вперил в меня свои небольшие черные глаза. С виду он — возмужалая и слегка уменьшенная копия Кедуорда. Моего примерно возраста, на год, на два моложе… Поначалу почти все офицеры батальона мне казались на одно лицо: когда я накануне вечером явился в канцелярию, то сидевшие за столом рядышком Мелгуин-Джонс, начштаба, и Пэрри, его помощник, были неотличимы друг от друга как близнецы. Просто не верилось потом, что в людях таких разных могло хоть на минуту примерещиться мне какое-либо существенное сходство. Если внешне Гуоткин чем-то и напоминал Кедуорда, то как личности они очень разнились. Уже с первого знакомства на меня повеяло от Гуоткина чем-то новым, хотя и трудно определимым. Взять уж то, что была в его характере незаурядность. В повадке и движениях был некий стиль, проглядывало некое отличие от серой людской нормы, да только существует ли эта пресловутая серая норма?

— В банковском служащем или в трамвайном кондукторе серой нормальности столько же, сколько в Бодлере или Чингисхане, — заметил как-то Морланд. — Просто так сложилось, что кондукторов и служащих на свете больше.

Досыта насмотревшись на меня в мутной полутьме казармы, Гуоткин протянул мне руку.

— Ваша фамилия значится в распоряжениях по штатному составу, мистер Дженкинс, — сказал он неулыбчиво. — Начальник штаба также осведомил меня о вас. Добро пожаловать в нашу роту. Она станет у нас лучшей ротой батальона. Еще пока не стала. Я знаю, вы включитесь в наши общие усилия.

Свои весьма официальные слова Гуоткин произнес чуточку монотонно, голосом грубовато-повелительным и в то же время не вполне уверенным.

— Мистер Кедуорд, — продолжал он. — Что новоприбывшие бойцы — застлали свои койки как положено?

— Не все, — сказал Кедуорд.

— Почему не все, старшина?

— Сразу их не обучишь, сэр. Они не все еще приноровились. А ребята они славные.

— Славные или нет, а должны застилать как положено.

— Так точно, сэр.

— Проследите, старшина.

— Проследим, сэр.

— Осмотр оружия давно был?

— На построении в получку, сэр.

— Винтовки в роте все проверены?

— Проверены у всех, сэр, кроме Уильямса Т. — он убыл на курсы водителей-механиков и винтовку свою взял с собой, а также у Джонса Э. стригущий лишай, а Уильямс X. в увольнении, а те две, что я докладывал, что сержант-оружейник хочет посмотреть, и третью с заевшим затвором держу пока на ротном складе, как вы велели, и доведу до порядка. Да еще Уильямс Д. И. послан в бригаду на неделю, и винтовка с ним. Вот, пожалуй, и весь сказ, сэр.

Гуоткина этот сказ, должно быть, удовлетворил.

— Ротную ведомость кончили? — спросил он.

— Нет еще, сэр.

— К шестнадцати ноль-ноль должна быть подана мне, старшина.

— Подадим, сэр.

— Мистер Кедуорд.