Эпиграфы к эпилогу (СИ)

Мальчишка на месте 13А, стоя на коленках в кресле и упершись лбом в стекло иллюминатора, разглядывал ровно нарезанные квадраты полей с перемежающимися пролесками, на домики, казавшиеся игрушечными, которые иногда скрывались из виду от налетевших под крылом самолета облаков. Однообразие пейзажей порой ему надоедало, и он начинал вертеть головой, не отрывая лба от стекла и закрывать поочередно то левый, то правый глаз. Его бабушка, сидевшая в соседнем кресле, время от времени поправляла ноги малыша, так, чтобы обувь не касалась сиденья. Делала она это совершенно автоматически, даже не отрываясь от книги, которую давно хотела прочесть, но домашние дела не давали этого сделать, и вот выпал шанс.

Вдруг мальчишка замер, глядя широко открытыми глазами на крыло самолета, которое закрывало часть обзора и мерно покачивалось. На самом его краю сидел человек, скрестив руки и ноги, улыбался и подмигивал мальчишке. Не отрываясь от стекла, мальчик протянул руку назад, нащупал бабушкин жакет, стал теребить его: «Баб, баб, смотри, смотри!». Бабушка с неудовольствием оторвавшись от чтения, спросила: «Ну, что там такое?» Малыш, продолжая теребить жакет, потянул бабушку к себе и сказал: «Там кто-то есть». Бабушка пододвинулась, нависла поверх малыша и посмотрела в иллюминатор. Там никого не было. «Бог с тобой, что за причуды!» – сказала она и вернулась к чтению.

«Твоя бабушка?» – спросил человек на крыле, и малыш быстро-быстро закивал головой в ответ, ничуть не удивляясь происходящему. Слов он не слышал, конечно же, но все понял, как это умеют делать только дети. «Они меня не видят – сказал человек. – Они слишком взрослые. Хочешь, полетаем вместе?». «Да» – тихо-тихо произнес мальчик. Тогда человек встал на крыле в полный рост, оттолкнулся и сделал несколько пируэтов вокруг крыла, а потом и вокруг фюзеляжа самолета, то появляясь перед взглядом мальчишки, то исчезая, пока вновь не взгромоздился на привычное место. «Нравится?» – спросил он. «Во!» – так же неслышно ответил мальчик, показывая большой палец. «Споем?» – спросил человек на крыле. «А я не знаю твоих песен» – сказал малыш. «Знаешь» – ответил человек, и запел. Мальчишка тихонько подхватил незнакомую песню, и они вместе допели ее до конца.

«Ну, мне пора» – сказал человек, как только закончилась песня. «А ты кто?» – спросил мальчишка. «Ты меня знаешь – ответил странный незнакомец. – Просто начал забывать. Ты сильно не взрослей, а то совсем меня забудешь. О, смотри, сейчас у бабушки очки упадут, поправь». Мальчишка повернулся, подхватил очки, положил их на столик, и повернулся к иллюминатору. Там никого не было.

***

Сбор был назначен в дивном городе, датой значилось первое воскресенье мая, в год, следующий еще за девятью, с того момента, как было объявлено. А объявлено было давно и широко, только дата все время переносилась. На публику говорилось, что каждый раз этому виной были вновь открывшиеся обстоятельства, но в народе поговаривали – видно, те, кто это возвещает, сами уже давно сомневаются, случится ли завещанное когда-нибудь. Но вот дата все-таки назначена, определенная, точная. И вновь поговаривают в народе, мол, отправляют сами не зная куда – от страха только, боятся гнева людского.

Как бы то ни было, начали собираться в дорогу паломники из разных дальних мест. Долгие годы им придется идти, преодолевая стужу и зной, голод и жажду, болезни и усталость, но все они придут к назначенному воскресному дню в то место, что им определено. Будут идти они, влекомые духовным устремлением, желанием обрести мир и покой, услышать Слово и принести его обратно, домой.

Но они уже никогда не вернутся назад, да и самой встречи в назначенный срок не случится, и никто не объяснит им почему. А они останутся ждать ее, годами, тихо и незаметно погружаясь в мирскую суету дивного некогда, а нынче растерявшего свою блистательную красоту города. Перестанут они стремиться и желать, сострадать и любить, помогать и одаривать, все больше и больше забывая о тех, кто остался ждать принесенного ими Слова. Забудут они и то главное тихое слово, что им завещали учителя – никогда не забывать, что встреча рано или поздно состоится, она написана всем, и готовиться к ней надо. Да и самих учителей они забудут.

***

Костер в ночном лесу потрескивает сухими дровами и только этот звук нарушает удивительную гармонию. Лес сонно затих, разве только издалека доносится еле слышный монотонный шум ручья, да неясыть поухает недолго, меняя регистры с высокого на низкий. Мысли, мельтешившие в голове весь день, устраивавшие постоянные склоки – то дравшиеся за внимание хозяина, а то сливавшиеся в экстатическом возбуждении, тоже, казалось, уснули, и внутри воцарилась необъяснимая удивительная упоительная пустота. Теперь главное устроиться поудобнее на ельнике под навесом и приготовиться к приходу Морфея, дабы не омрачать прекрасный миг суетой, неуместной в идеальном пространстве ночи. А вот и…

Утро наступило мгновенно. Треск ломающейся ветки разлетелся по округе, разрывая сизую дымку, повисшую над землей, и лес тут же пробудился. В то мгновение, когда веки только приподнялись, а в глаза ударил первый сноп солнечного света и пришло осознание действительности, уместилась целая история про новую жизнь и новых ее героев. За резким звуком треснувшей ветки тут же послышался короткий шумный всплеск десятков пар крыльев – то стая напуганных птиц снялась с соседних деревьев и улетела подальше от возможных неприятностей, и сразу, словно по взмаху дирижерской палочки, со всей мощью заиграла музыка проснувшегося леса. Запели, закричали птицы на тысячу разных голосов, вдруг налетел порыв ветра, меняя рисунок ковра из листьев и теребя пепел в погасшем костре, зашуршали, забегали какие-то невидимые глазу обитатели леса, а в ответ на все эти звуки где-то вдали забрехали деревенские собаки.

Осталось совсем немного времени, чтобы понежиться, наслаждаясь этой новой, такой отличной от ночной, гармонией природы. Но вот в голове появляются одна за одной мысли, медленно с неохотой приходя в себя, и сейчас же вступают в перепалки друг с другом в стремлении занять лучшее место сегодняшнего дня.

ГЛАВА III

Fuck you

Пьяный юнец зашел в кабину лифта в подъезде типового дома на окраине города и нажал цифру «7». Доехав до своего этажа, он вдруг, повинуясь какому-то внутреннему позыву, ногой заблокировал открытые двери лифта, вытащил перочинный ножик и накарябал на пластиковой стенке, прямо рядом с разбитым зеркалом, два слова – «fuck you». Потом сложил ножик, вышел из лифта и удовлетворенный отправился домой, спать.

Наутро следующего дня, зайдя в лифт, он встретился взглядом с этой надписью и, подавив легким усилием воли какое-то непонятное волнение внутри, улыбнулся, пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Вдруг в голове у него явственно прозвучало: «Fuck you». Еще ничего не понимая, юнец оглядел кабинку и услышал еще раз: «Fuck you». По надписи, накарябанной вчера, как будто пробежала темная волна и все стихло.

День прошел в заботах, утреннее происшествие начало уж было забываться, но подходя вечером к подъезду наш герой вдруг испуганно остановился, вспомнив все, что случилось утром. Ноги отказывались идти. С трудом переборов оцепенение, юнец подошел к лифту, нажал кнопку вызова и стал испуганно ждать. Сверху вниз проехала светлая полоса, кабина остановилась и открылась дверь. «Fuck you» – взорвалось в голове у парня, но ему показалось, что этот крик вырвался из кабины лифта. Он отпрянул, чуть не упал, споткнувшись о ступеньку лестничного пролета, развернулся и устремился вверх – подальше от злосчастной кабины. Перепрыгивая через три ступеньки, он несся на седьмой этаж – к спасительным дверям квартиры. «Fuck you, fuck you, fuck you» – все громче и громче звучал в голове чей-то незнакомый голос. Дрожащими руками еле попав ключом в замочную скважину, юнец прошмыгнул в квартиру, захлопнув дверь так, что задрожали окна в подъезде, и в изнеможении сполз на пол в прихожей, обхватив голову руками…