Избранное

Арабский мир занимает большое место в понятийной системе романа: герой живет в Танжере, окруженный памятниками арабской культуры, в гуще восточной цивилизации, все время сопоставляя ее с испанской. И если родина ассоциируется у героя с опасностью («вражий берег»), то наивная безыскусность, «открытая и загадочная простота» Востока сулят ему новую, свободную жизнь. И даже похожая на кинозвезду деревянная Мадонна в конце книги по-арабски взывает к аллаху, заявляя о своем желании обратиться в мусульманство. Тема противопоставления восточной и европейской цивилизаций, их сложного взаимодействия будет звучать во всех последующих книгах Гойтисоло: «Хуан Безземельный» (1975), «Макбара» (1980). «Картинки после битвы» (1982), «Сарацинские хроники» (1982).

Роман же «Возмездие графа дона Хулиана» — самый испанский из всех его произведений: ведь материей, из которой он соткан, является испанская классика. Но дело не только в этом. Первостепенное значение для любого писателя имеет вопрос об адресате. Для кого пишет Хуан Гойтисоло? Безусловно, для испанского читателя. Об этом говорят и поставленная им «сверхзадача» — разоблачение современной социальной мифологии, и насыщенность текста реалиями, именами, аллюзиями, понятными только соотечественникам. Кто, кроме испанца, может знать, что «Фигаро» — это псевдоним Мариано Хосе де Ларры, кто распознает намеки на исторические события, национальных героев, литературные произведения, щедро разбросанные по тексту?

Роман «Возмездие графа дона Хулиана» требует от читателя терпения, заинтересованного, деятельного участия, сотворчества. Постоянное смешение временных планов и героев, игра местоимениями, которой автор придает огромное значение, непривычный синтаксис, обилие метафор и символики — все это отнюдь не облегчает задачу. Книга допускает несколько уровней прочтения — в зависимости от подготовки читателя, его желания проникнуть в художественный мир Гойтисоло. Автор старается задействовать весь спектр значений символа. Например, змея, вполне реальное животное, с которой выступает перед туристами заклинатель в Танжере. В то же время, согласно наиболее устоявшемуся, идущему от христианской традиции толкованию, змея — символ зла, в данном случае предательства. В иудаизме, напротив, змея означает искупление, очищение; в психоаналитических школах трактуется как фаллический символ — в контексте романа «работают» все эти значения. Переосмысляется в книге и античное восприятие змеи как оплодотворяющего начала, и яд превращается в «животворящие соки арабов, впрыснутые в испанскую культуру, несущие ей перерождение». Так же полно старается Гойтисоло раскрыть и значение других символов.

Очевидно, что «Возмездие графа дона Хулиана» — не роман, в том смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Больше подходит для него семиотический термин «дискурс», которым широко пользуется современная лингвистика и французский «новый роман». Под дискурсом понимают такой тип повествования, где сюжет и персонажи отходят на задний план, уступая место текстовым группам, отвечающим определенной внутренней логике и подчиняющимся своим законам. Творчество Гойтисоло 70-80-х годов типологически сходно с «новым новым романом». Писатель разделяет многие взгляды Ролана Барта и Филиппа Соллерса, однако — осознанно или нет — политическая и социальная направленность книг Гойтисоло, их идейная насыщенность всегда выражены четче, чем у его французских коллег. Большое влияние на писателя оказали работы лингвистов Пражского кружка, Э. Бенвениста, Ц. Тодорова, В. Шкловского, одну из статей которого Гойтисоло даже перевел, Ю. Лотмана. С их трудами Гойтисоло, считающий, что современный писатель не может обойтись без лингвистики, знаком фундаментально. В них почерпнул он главное — отношение к языку не как средству отражения внешнего мира, а как к самоценной реальности, существующей по собственным законам.

Отказываясь от привычных жанровых канонов, Гойтисоло отказывается и от языковых. «Существуют оккупированные языки точно так же, как существуют оккупированные страны — считает он; — причина того, что испанский язык так мало пригоден для выражения современного мироощущения, — его оккупация во имя чистоты веры и идеологической целостности». [14] Задача освободить язык, очистить его от привычных формул и стереотипов будет стоять перед ним во всех книгах, начиная с «Возмездия графа дона Хулиана». Сделать это можно, отказавшись от привычной литературной нормы, синтаксиса, постоянно переосмысляя значения слов, используя все богатство семантического поля.

После этой книги Гойтисоло, и ранее не избалованный добротой испанской критики, окончательно превратится в проклятого писателя современной Испании. Имя его надолго исчезнет со страниц газет и журналов, но роман, являющийся жизненным и творческим кредо автора, займет центральное место а творчестве писателя 70-х годов.

После «Возмездия графа дона Хулиана» некоторое время казалось, что все пути исчерпаны, все, что должно быть сказано, — произнесено, все художественные новации позади. Однако это было не так, и скоро Гойтисоло начинает работать над следующей книгой. Название ее напоминает об английском короле XIII века из династии Плантагенетов, вошедшем в историю как Иоанн Безземельный. Прозвище получено им после того, как его отец, король Генрик II, за участие в заговоре запретил сыну жить в Англии, обрекая его на долгие скитания. Имя этого короля стало нарицательным, символом изгнанничества, бездомности. В этом качестве и берет его Гойтисоло, но берет как дань уважения любимому писателю XIX века Хосе Мариа Бланко Уайту, по причинам политического характера уехавшему в Англию и оставшемуся там навсегда. Свои статьи в издававшейся им газете «Эль эспаньол» Бланко Уайт подписывал псевдонимом «Хуан Безземельный». Конечно, в выборе названия много личного — тема изгнанничества близка и понятна Гойтисоло: выстрадана.

Этот роман отличается от предыдущего: художественные принципы в основном остаются теми же, но в их реализации писатель делает еще один шаг по пути разрыва с традиционными формами. На страницах книги так много места уделено теме творчества, что она порой воспринимается как эстетическое кредо автора; «изгнать из романной ткани последние пережитки театральности: преобразить ее в бессобытийный речевой поток: взорвать застарелое представление о персонаже как о существе из плоти и крови» — такие задачи ставит теперь перед собой писатель. Что-то из них ему удается реализовать, что-то, к счастью, нет.

Как и в «Возмездии графа дона Хулиана», в центре книги не реальный персонаж, а его индивидуальное сознание, но не ограничивающее теперь себя идентификацией только с одним человеком и одной страной. Герой «Хуана Безземельного» свободно перемещается во времени и пространстве, попадая с Кубы в Стамбул, из Нью-Йорка — а Сахару; как пария бродит он по миру, воплощаясь то в английском разведчике Лоуренсе Аравийском, то в гигантской человекообразной обезьяне Кинг-Конге. Тема Испании по-прежнему занимает большое, хотя и не доминирующее место. Но пересмотру теперь подвергается не классическое литературное наследие, а реальное прошлое страны; не бесконечно воспроизводимые мифы и стереотипы сознания проходят перед читателем, а подлинные факты: инквизиция и ауто-да-фе, сахарные плантации на Кубе, хозяева которых приравнены к существам высшего порядка, почти к божествам.

И если герой «Возмездия графа дона Хулиана» восстанавливал историческую справедливость в своем воображении, изо дня в день повторяя мысленно предательство Хулиана, стирая с испанской земли все «исконно кастильское», то в «Хуане Безземельном» способом восстановления исторической справедливости становится сама литература: девственно чистая страница предлагает писателю возможность искупить первородный грех рабовладения, ведь семейство плантаторов, изображенное в романе, — предки самого Гойтисоло.

«Хуан Безземельный» для Гойтисоло — внутреннее завершение темы родины, начатой в «Особых приметах» и в «Возмездии графа дона Хулиана». Ему больше нечего добавить. В следующих книгах он будет говорить о противостоянии восточной и западной цивилизаций («Макбара»), о несостоятельности европейского образа жизни, о крушении всей системы ценностей современного западного мира («Картинки после битвы»).