Карманный атлас женщин

Крыська отошла к мойке, в которой весь рынок полоскал тарелки. Села на бетонное ограждение. Поплескалась, юбчонку подвернула, довольная. И вдруг — бах — задницей в воду, только ноги вверх взлетели. Через минуту послышался храп. Эдек с приятелем кончили обедать, встали и пошли куда глаза глядят. Через какое-то время Крыська протрезвела, подняла голову и пробормотала: «Ууу, блядь, ушли гады, вот она, сука, эта любовь…»

А Марии ни за что не хотелось становиться такой, как Толстая Крыська. Она снова хотела быть маленькой Черной Манькой с поющим за стеной отцом.

Опять что-то не так. Неживая как будто. И тогда она брала еще горевшую сигарету и гасила ее о свою руку. Ой! Больно! Только тогда она чувствовала, что жива. Проснись, малышка. Вот твое тело, твой дом, твоя жизнь. Видишь? Не видишь — прижги себе кожу еще раз.

Тем временем Дарек после свадьбы вроде как исчез. Нет, не вышел на минутку за сигаретами и не вернулся. Он, как и прежде, жил в доме, иногда даже что-то говорил Марии. Только отсутствовал духовно. Ментально. Астрально. Ну и выяснилось, что ходит к Тереске и что та беременна. Как же это, Даречек, она залетела? Как же так, что ты и она, а? Нет, ну с этой девушкой рехнуться можно, Манька, возьми себя в руки и соберись, что ли, а то прямо как психически больная на голову. Всегда в мечтах витает, и игры эти твои странные в принцессу, ты что же думала, никто не видит? Да весь дом смотрел в окна первого этажа и смеялся: экая она у нас, Королева Базара, и покои у нее королевские, небось, в крытом жестью ларьке. Иди в этот свой замок и продолжай спрашивать, как дети в брюхо попадают. А на муже можешь крест поставить, до свидания, чао. И мать туда же: велит манатки собирать и с квартиры сваливать, где ж это видано, дочке двадцать восемь лет и до сих пор на родительской шее. Папа в это время в бундесе вроде как работает, а сам сидит в немецкой тюрьме за контрабанду большого количества алкоголя под предлогом, что везет «для личного потребления».

Мария замыкается в себе и витает в облаках. Когда она едет в автобусе, ей кажется, что едет она в золоченой карете или в лимузине, что вместо тряпок из секонд-хенда на ней кружева из шелка. Развода не было, потому что откуда взять деньги на такие дела. Что тут будешь делать, куда идти? Иди, девушка, ко мне, готов тебя приютить, если квартирку мне уберешь, говорит Збышек, приятель по подъезду. Вот тебе раскладушка на кухне у холодильника, в котором старое сало и хлеб. Заходи и будь как дома. Можешь поставить у раковины свои женские штучки — пудры, бусы, девчачьи игрушки. Ты ведь опять девочка, не так, что ль?

Мария поставила дезодорант, который не прыскает, и рекламный образец крема, оторванный из журнала. Рядом — большая жестяная коробка из-под печенья. Там хранится ее тетрадь с папиными песнями и школьное удостоверение. Последнее.

Мария придумала себе новую игру, чтобы приводить себя в чувство, эдакую эмоциональную встрясочку: когда проходишь рядом со стеной дома или бетонной оградой, надо слегка изогнуть кисть и запястьем провести по бетону. Потом, даже не глядя на руки, слизывать кровь и остатки пыли с ран, которые плохо заживают. Женщина — как кожа: если об нее трутся все шероховатости города, она стирается до мяса. Мария старается остаться целой.

Она начинает соображать. Так, думает она, если уж меня мать из дома выбросила и наняла украинку на мое место на точке, то я сама свой бизнес раскручу и как-нибудь перекантуюсь, пережду. Что пережду? Жизнь пережду.

Без уборки дома, без танца со швабрами. Надо чем-то заполнить пустоту. Надо инвестировать в себя и еще больше себя казнить.

Чем сильнее трешь кожу до крови, тем острее ощущаешь себя саму. На обложках глянцевых журналов женщины расставляют ноги, а наша Мария вскрывает вены. Я тебе что, мясо? Ну тогда смотри на него! Как я его разделаю, поделю на махонькие волоконца, вылью кровь прямо на тротуар.

Тереться, сильно тереться о стену — единственный способ разбудить Марию. Когда она почти что теряет сознание от боли, то становится похожей на нашу святую деву с образа под крестом. Полная отчаяния и не от мира сего.

Тереть, сильно тереть. Когда-то она терла толчок, сегодня — себя. Чистота — первый шаг в небо.

Бомжиха скребет себе запястья бритвой, розочкой от разбитой бутылки, ржавым гвоздем. У нее чешется тело, кто-то дал ей б/у кожу из секонд-хенда. Не ее размер. Ее размеры минимальные, ожидания минимальные, такие XXS. Достаточно дать ей что-нибудь поесть и попить, и она поживет еще немножко, сама закопается в ямку и умрет. Заберите вы у нее эту кожу, это не ее размера тело. А то еще попортит, запачкает рвотой, сгустками крови, плазмой. Манька, перестань резаться, прижигать себя бычками, тереться об стенки, как медведь. Женщина, которая не любит заботиться о своем теле, — это монстр, понимаешь? Женщина без тела — это труп. Такая женщина не живет.

Ты когда-нибудь видела показы моды для бомжей? Какую-нибудь Маньку хоть раз приглашали на фотосессию? Вот было бы событие. Не какая-то там шутовская походка, а довольное выражение лица. Новейшая коллекция драных штанов. Одутловатая женщина маняще опирается о мусорный бак. Следующий снимок: она же, запрокинула голову и пьет прямо из горла. Денатурат прекрасно гармонирует с фиолетовым цветом платья. Вот только рот бомжихе не стоит раскрывать, потому что вместо белых жемчужин черные дыры и смерть. В этом сезоне самая модная зебра [11]— шотландская клетка. В специальном номере помещаем выкройки — достаточно приложить их к руке и прорезать бритвочкой.

Нет, такое дефиле — плохая идея. Спящим женщинам ничто не поможет. На бомжихах никто навару не сделает.

На базаре родилась, на базаре и помрешь. Что ж, то, что поначалу было посудным приварком к доходу, начинает казаться островком свободы и единственным путем в жизни. Базар, честь, отчизна. Ну и Боженька до кучи. Мария покупает моделин и на кухне вечерами лепит Богородиц. Греет их в духовке у приятеля целыми ночами и поглядывает, как у них нимбы твердеют. Из остатков раскатывает себе свой кружок и пристраивает на проволочке над головой. А что! Принцесса из сказки превращается в Царицу Мира. Моделиновые Богородицы расходятся очень хорошо, потому что на дворе праздники, рождественские богослужения, ясли и первая звезда. И Мария тоже звезда на базаре, потому что начинает знакомиться с аристократией помойки. Все держатся в сторонке, лица дурацкие, пальцы скрюченные и что-то прямо из горла глушат.

Все так лакали: Худой Бронек из Бемова, Элька Без Ноги и Витек. Все сидели на краю торжища и торговали всем, что удалось украсть. Приняли нового человека в свои нищенские объятия и заботились, как положено базарной семье. Угощали водкой, делились едой и рассказывали истории из своей жизни. Что были они когда-то жутко богатые, но им это надоело. Что в школе учились хорошо, но ленились. Что отец их бил, а мать придиралась, но что строгое воспитание они ценят, и если бы не эти шрамы после шнура от утюга, то они, хо-хо, ничего бы так и не добились в жизни. Семья сурова, но справедлива. Судьба сурова и несправедлива, потому что они здесь и в выходной и в проходной торчат, точно бродяги какие, с этими тряпками, чтобы на хлеб заработать. Они даже в базарную иерархию не входят, хотя стоят тут со всеми каждый день.

У Марии был красивый платок, который ей крестная привезла из Турции. Золотое шитье было торжественно расстелено уже в первый день в новом секторе. Со временем весь «прилавок» загрязнился и запылился. После праздников исчезли Марийки и моделина и появились слоники с обязательно поднятым на счастье хоботом и мишки, держащие сердечка love. Фабрика изделий из моделина начала как-то очень быстро сбавлять обороты по причине исчерпания фантазии и таланта художницы. Так и стояла она над почти пустым платком из Турции и вспоминала песни, которые отец пел на кухне. Подпевала, поначалу робко, потом все громче, раскачиваясь при этом из стороны в сторону. После нескольких рюмочек начинала смеяться над соседом Витеком и так ему пела: