Шесть черных свечей

— Р-ооо-нниии! Дже-еее-йми!

Ронни и Джейми вынырнули из темноты. Они без лишних слов притащили по заплечному мешку угля каждый. Откуда-то появилась Старая Мэри и произнесла скрипучим шепотом:

— Завтра вечером новая поставка.

Старая Мэри работала на кирпичном заводе в дневную смену. От нее мы узнавали, когда будут поставки. У меня даже волосы на голове встали дыбом. Мы все понимали, что значит эта новость. Уголь-то таскали с кирпичного завода. Чтобы попасть туда, надо было пересечь железнодорожный мост и забраться по крутой насыпи. Иногда ты еще на полпути на мосту, а поезд уже идет. Тогда прижимайся к перилам, повисая над стофутовой пропастью, и пусть заплечный мешок с углем будет тебе противовесом.

К тому же надо было действовать осторожно и не прихватить слишком много угля, чтобы пропажу не заметили и все дело не накрылось. Но в ночь поставки уголь можно воровать тоннами.

В такие ночи на нашей улице была прямо-таки карнавальная атмосфера. Все мамы и папы всю ночь напролет сновали туда-сюда с мешками за спиной, пока ящики не заполнялись под завязку. У женщин, у которых не было мужа или взрослого сына, ящики тоже оказывались заполненными, так что они стояли на стреме или поили чаем детишек на своих улицах. При мысли о поставке у всех у нас прояснились лица. Рождество и поставка — самые замечательные штуки.

При угле имелся Сторож, но он помалкивал, после того как однажды ночью зацепил папу…

— Эй, что это тут происходит? — закричал тогда Сторож, топая по угольной пыли к папе и мистеру Харнсу.

«Гав», — подал голос Ким, довольно-таки большой пес.

Сторож остановился и крикнул:

— Это частная собственность!

— Пошел на хрен, этот уголь мы берем, чтобы обогреть детей, — закричал папа ему в ответ.

Сами слова были не очень убедительны, но тон, которым папа их произнес, сказал Сторожу, что этот человек делает нужное дело. Люди пойдут на что угодно, только бы накормить своих детей и обогреть их. Сторож только взглянул на папу, махнул рукой и повернул к своей будке. Больше он из будки носа не высовывал, а уж особенно в ночь поставки, когда уголь и не различишь на фоне черных движущихся силуэтов людей. Долгие годы женщины с нашей улицы посылали ему поздравления с Рождеством, домашнюю выпечку, а порой и свитер домашней вязки. Ирландской вязки. Двоюродная сестра матушки живет в Ирландии, у залива Голуэй. Давным-давно мы ее не видели…

— Сторож — просто старик-бедняк из Барджедди, такой же, как мы.

Так однажды сказала миссис Харнс, когда мистер Харнс заговорил о Стороже. Я сам слышал.

Кэролайн говорила кукле, что завтра — ночь поставки и кукле надо пораньше лечь спать. Тут и всех нас погнали спать. Кэролайн поцеловала Крошку Плаксу в пластмассовый носик и уложила в тележку с серебряным крестом. Мы вчетвером или впятером сгрудились в одной кровати, накрывшись всей имеющейся верхней одеждой. Лежа рядом с Линдой, я засунул две свои ноги в рукав пальто, привстал, подвернул конец рукава и заснул.

На следующее утро все окно было в белых морозных узорах. Вскочив с кровати, Кэролайн протаяла пальцем окошко в инее. Я не вынимал ног из рукава. Всем остальным тоже было тепло и уютно, ведь сегодня была поставка, и вся улица скрипела — люди собирали тележки и коляски, да и вообще все, что может передвигаться на колесах. Женщины будут пихать тележки с углем, а мужчины понесут уголь в рюкзаках. Туда-сюда, туда-сюда, от заката до рассвета.

Пока не стемнело, время тянулось ужасно медленно. В конце нашей улицы собралась молчаливая толпа, и морозное дыхание клубилось над ней. Когда последние оранжевые хлопья солнца наконец свалились с голых деревьев, все сразу заскрипело и завизжало — толпа двинулась к кирпичному заводу. Глухо и радостно загомонили женщины. На сам-то кирпичный завод некоторые не пойдут — всю ночь напролет будут сновать с улицы в дом и из дома на улицу, и кипятить чай, и варить картошку, и раздавать пакеты с едой.

— Ребятишки, у вас все хорошо?

— Да! — неизменно кричим мы в ответ, чем бы ни занимались в тот момент.

Мы толпимся на наружной лестнице, пока не замерзнем, и стремглав летим обратно в дом отогреваться у огня. Это лучше, чем Рождество. Наши писклявые голоса звучат в унисон скрежету тележек. Жужжат голоса пап и старших сыновей, видны их черные движущиеся силуэты, влажные звезды светят на тонком небе. По звуку голосов можно сказать, кто именно проходит по улице. Отдельных слов не разобрать, но кто идет, понятно. Дети играют в угадайку, и кто проиграл, получает тумака. Я не играю в эту игру. Я просто сижу и смотрю на черные фигуры и на блеск хрома; все это проплывает мимо меня и исчезает в конце улицы. Маршрут не меняется, он всегда один и тот же. И вот я уже в постели, и меня будит голос папы, он шепчет матушке, что ночь была удачной и теперь угля хватит на несколько месяцев. «Что же скажет угольщик, когда явится со своим товаром и не найдет покупателей?» — успеваю подумать я.

— У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

На следующий день я проснулся от рева Кэролайн. Все вещи были выворочены из шкафов и сундуков и грудой лежали на полу. В комнату тяжелой походкой вошла матушка и замахала на Кэролайн руками:

— Тсс, тихо, папа спит за стеной. Он трудился всю ночь, ты что, разбудить его хочешь?

Вот когда я понял, что Кэролайн не так уж и боится папы, в отличие от всех нас. Она лишь чуть помедлила и завопила снова:

— У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Матушка прикрыла рот Кэролайн рукой. Мы захихикали в тепле постели. В окно ничего не было видно из-за морозных узоров, но ясно было, что на улице белым-бело. Комната была залита светом, как будто настало лето. Матушка медленно отняла руку ото рта Кэролайн.

— Скажи же мне, что случилось, а то я не смогу тебе помочь.

— Моя… моя… моя… Крошка Плакса… ее нет… она убежала ночью. Ее нигде нет, я не могу ее найти. У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Кэролайн зарыдала опять, широко открыв рот — ворона залетит. В соседней комнате кашлянул папа, и мы все сразу сделались серьезными. Даже рыдания Кэролайн стали тише.

— Не будь дурочкой, — сказала матушка. В голосе ее чувствовался смех. — Куклы не уходят из дому на танцы, когда им взбредет в голову.

— На прошлой неделе я видела, как она ползала по полу, мама, — встряла Энджи.

Послышались приглушенные шлепки и сдавленное хныканье из-под одеял.

— Не-лезьте-не-в-свое-дело, — велела матушка.

Ее слова задали четкий ритм шлепкам. Досталось каждому, лежащему под одеялом, за исключением меня. Все заревели и принялись тянуть свои головы из-под одеял и пальто, стараясь привлечь внимание. Ну прямо сцена из мультика. Кэролайн орала громче других: ведь это у нее украли вещь, у нее была настоящая причина для скандала. Я зарылся в одеяла и куртки, надеясь, что меня не найдут. Дверь распахнулась, и послышался кашель папы.

Все сразу стихло.

— Что тут творится, Алиса? — рявкнул папа.

Голос у папы был сердитый и усталый. Кэролайн всхлипнула — наверное, думала, что папа ринется на поиски Крошки Плаксы, но я-то знал, что папе сейчас хочется только тишины и покоя. Голову из-под одеяла я высовывать не стал, ведь я ничем не мог ему помочь.

— У нее пропала Крошка Плакса, — сказала матушка. Голос у матушки был такой ласковый, что я чуть не выскользнул из-под одеяла посмотреть, кто это говорит. Ну словно роса опускалась на шелковую траву.

— Что пропало? — спросил папа.

— Ее кукла Крошка Плакса. Она положила ее на тележку, а теперь ее там нет.

Папа на минутку задумался. Он вспомнил, что они брали тележку с собой, когда ходили за углем.

— Вчера ночью ее на тележке не было… помнишь? Мы всю эту хреновину вывалили к черту, когда ось лопнула.

Матушка глядела ему в лицо, будто кино смотрела.

— Правда… Я бы ее заметила, если бы она была там, — кивнула она.

— У-а-а-а! — заявила о себе Кэролайн. Ведь кукла пропала навсегда.

Тут дверь отворилась и впустила Старую Мэри. Матушка и папа рассказали ей все про исчезнувшую Крошку Плаксу, а Старая Мэри только и делала, что смолила одну сигаретку за другой.