Ученик философа

Дверь по левую руку ведет из Променада в большую необычную восьмиугольную комнату, называемую Баптистерием. Там располагается вход — украшенный, как положено, фронтоном и псевдоклассическими колоннами — в огромный машинный зал заведения. Сейчас машины, конечно, модернизированы, а когда-то они были гордостью инженера девятнадцатого века, и огромное подземное пространство, которое они занимают, было доступно для публики. Однако сейчас по ряду причин (кое-кто из горожан, считая эти помещения зловредными, регулярно устраивает дискуссию в «Газетт») они заперты, и на входе в Баптистерий висит табличка «Посторонним вход воспрещен». Сам Баптистерий служит складом, и огромные жаркие бронзовые двери, усаженные заклепками, охраняющие доступ к «самому источнику» (как мы говорим и воображаем), заперты для всех, кроме уполномоченного персонала. Даже бросить взгляд на эти двери, через которые вечно сочится пар, — большая удача для горожан, толпящихся в Променаде. Дверь на той стороне Баптистерия ведет в Эннистонские палаты, но, конечно, публика ходит в них с улицы, а не через Институт.

Теперь я обращу свой взор на Эннистонские палаты, современную (впрочем, сейчас уже не очень современную) пристройку к Институту. Палаты, как я уже объяснил, — здание двадцатых годов, смыкающееся с Институтом под прямым углом. «Нос», или сужающийся конец здания, со строгим, но красивым подъездом для публики, находится на той же улице, что и вход в Институт, поскольку их стены примыкают одна к другой. Палаты простираются в глубь участка, мимо открытого бассейна, от которого их отделяет сад и высокая буковая изгородь. (Окна комнат, выходящие на бассейн, имеют двойное остекление.) Разумеется, люди лечились здешними водами с незапамятных времен — может быть, с тех пор, как вообще поселились в этих местах. Конечно, курорт существовал в Эннистоне еще в семнадцатом и восемнадцатом веках, и в здании восемнадцатого века одно крыло было отведено под отдельные ванны для больных и процедурные кабинеты. В девятнадцатом веке эти помещения уже располагались в здании собственно Института, но их сильно сократили, когда был построен закрытый бассейн. После Первой мировой войны, в пору повального увлечения чудодейственными целебными средствами, городской совет решил вложить средства в новое здание и извлечь из науки побольше денег.

В Палатах располагаются кабинеты врачей, кабинеты для служащих, массажные кабинеты, грязевые ванны, спортивный зал, общая гостиная, но здание в целом названо по роскошным спальням с отдельной ванной при каждой. Эти большие комнаты, построенные по образцу аналогичных помещений на европейских курортах, предназначались для состоятельных больных. Отделаны они были в стиле ар-деко и умудрялись выглядеть одновременно сурово, экзотично и безжизненно. Преобладали два цвета, черный и белый, с отделкой бежевым, оранжевым и светло-зеленым. Здесь было множество треугольных зеркал с зигзагообразными краями, а также стулья из закрученных металлических трубок, которые угрожающе гнулись, когда на них кто-нибудь садился. Кровати на колесиках тоже были из металлических трубок и стояли у резных изголовий из светлого дуба, прикрепленных к стене.

За двойными дверями с жалюзи располагались ванные комнаты со стенами из радужного цветного стекла, украшенного изображениями худых экстатических дам на вершинах холмов, скачущих оленей, огромных коктейлей, аэропланов, дирижаблей и тому подобного; еще здесь была обитая мехом мебель и множество альковов, закрытых решетками в мавританском стиле. Сами ванны (черные, утопленные в пол, в форме тупоносых лодок) были достаточно велики и глубоки, чтобы пловец мог проплыть в них пару гребков. Лишь большие золотистые бронзовые краны эпохи Эдуарда напоминали о более позднем времени. Их установили по ошибке, весьма расстроившей шведского архитектора, но так и не заменили, потому что к тому времени стоимость постройки уже превзошла все мыслимые сметы. (Большая часть арматуры была закуплена в Швеции; это тоже вызвало жаркие дебаты.) Я использую в описаниях прошедшее время, поскольку со дней своей славы Палаты сильно изменились. Знаменитый бело-оранжевый сервиз (с орнаментом «восход») по большей части побился и не был восстановлен; то же случилось с зеркалами-зигзагами и радужными стеклами. Металлические трубки-змеи просели под тяжестью многочисленных тел, и их сменили уродливые крепкие стулья. Исчезла сверкающая черная шведская плитка из ванн — теперь там царит добропорядочный белый британский кафель, хотя форма ванн и эдвардианские краны остались как были. Институт сильно пострадал от артобстрелов во время войны, когда здесь располагался центр противовоздушной обороны. (Открытый бассейн работал всю войну и был очень популярен у солдат из армейского лагеря, разбитого на общинном лугу.) Декор в целом пострадал (архитектору стоило бы подумать об этом заранее) от постоянного воздействия пара, так как горячая вода непрестанно струится из огромных медных кранов, поддерживая невысокий уровень воды в ванне (его можно повысить, заткнув отверстие пробкой). Температура воды поддерживается на уровне 42 °C. (Однажды поступающая вода по ошибке вдруг стала обжигающе горячей, и в ней утонул пожилой джентльмен, не успевший вовремя выбраться, но у нас об этом не говорят.) Оглушительный шум воды в сочетании с густым паром, наполняющим влажный воздух, создает в Эннистонских палатах странную атмосферу. Не одна женщина признавалась мне, что при входе в Палаты ощущает почти сексуальное возбуждение.

Институт занимает центральное место в общественной жизни Эннистона. Его роль можно сравнить с ролью агоры в Афинах. Это главное место встреч горожан, здесь бездельничают, сплетничают, отдыхают, рисуются, ищут спутников жизни, назначают на должности, заключают сделки, вступают в заговоры. В пару бассейнов заключаются и распадаются браки. Здесь происходит все то, что раньше происходило в церкви, только каждый день. Конечно, «сознательные граждане» описывают эту сторону нашей жизни в возвышенных выражениях. Плавание — лучший вид физической активности и для молодых, и для старых и, несомненно, полезно также для души. Это высокое мнение о душеполезности плавания постоянно упирается в столь же твердое убеждение многих горожан, что Купальни — рассадник гедонизма. Thés dansants [8]былых времен (под аккомпанемент инструментального трио) в Променаде давно прекратились. Но всегда остается опасность, что невинные здоровые занятия выродятся в чистое наслаждение.

Как бы там ни было, жители нашего городка вовсю используют этот дар природы. Плавают все. Младенцы обучаются плавать в возрасте шести недель от роду в детском бассейне; матери изумленно смотрят, как их малютки храбро погружаются в воду, колотят крохотными ручками и бесстрашно плывут, высунув из воды только носик. Престарелые плавают, не стыдясь своих тел: пузатые старики и древние морщинистые старухи в бикини. Однако мы не забываем о пристойности. Недавние предложения о купании нагишом (знамение времен) были немедленно пресечены. Мы плаваем ежедневно, семь дней в неделю. Многие плавают утром до работы или, если обеденный перерыв позволяет, в обед — очень популярное время. Кое-кто плавает вечером, при том что многие из них успели поплавать еще и утром. Граждане, у которых много свободного времени, домохозяйки, матери с детьми приходят в часы, когда в бассейне посвободнее, сидят и беседуют. Мы плаваем круглый год. Открытый бассейн, освещенный прожекторами в темное время суток, особо притягателен зимой: выбегаешь из раздевалок, пересекаешь полосу снега и мороза, плюхаешься в теплую воду, над которой висит такой густой пар, что в нем не видно дальше нескольких футов, и плывешь словно в странном пузыре, отрезавшем тебя от остального мира. Большинство пловцов предпочитает открытый бассейн — он лучше подходит для серьезных занятий плаванием, которое в нашем городке является предметом гордости. Закрытый бассейн посещают обычно женщины определенного типа. Я имею в виду не проституток, а робких, замкнутых людей, которым не по душе царящая снаружи атмосфера шумной игры; у закрытого бассейна в последнее время, особенно по выходным, установился собственный, довольно интересный кружок завсегдатаев.