Тристан, или О любви

Одни только опоздавшие сопровождают свой поздний приход наивными объяснениями вроде неполадок с транспортом. Вахтер обязан регистрировать все опоздания и подавать сводку наверх, а директор ведет специальный учет и выясняет, что товарища Алену М. (на собраниях он никогда не называет сотрудников по фамилиям, но каждый тем не менее знает, о ком идет речь) почти через день преследуют неполадки с транспортом, а вот товарищ Йозеф П., чтобы избежать их, регулярно приходит на работу в восемь двадцать. При этом, обладая развитым чувством юмора, директор добавляет, что, в сущности, это тоже непорядок, ибо часы работы устанавливаются в соответствии с графиком нагрузки электроэнергии, после чего товарищу Йозефу П. предлагается проявлять до восьми тридцати сдержанность во всех отношениях, то есть не устраивать иллюминацию и не варить кофе до начала рабочего дня. В этом месте обычно шелестит подобострастный смешок, и директор Данеш произносит серьезную речь о том, что приход без опоздания необходим для людей творческого труда. Но дабы всем стало понятно, что как руководитель он глубоко человечен, то добродушно добавляет, что сам по себе приход в срок еще ничего не значит, время тратится попусту и потом, и иногда это приобретает, тут он повышает голос, гигантские размеры. Затем устами профгруп-порга собрание профгруппы обобщит интересный доклад товарища директора и отметит в решении необходимость более серьезного отношения к потерям рабочего времени.

День набирает разбег неторопливо, секретарши первыми выходят из кабинетов, с удовольствием приступая к своим непосредственным обязанностям, а именно приготовлению утреннего кофе.

И только потом поступают напоминания о сводках, раздаются опросные листы, группы собираются на производственные совещания, которые в зависимости от состава участников начинаются или с рассуждений о трудном положении в футбольной лиге, или ссылкой на тот печальный факт, что поражение «Иглавы» создает опасную ситуацию при утверждении состава национальной хоккейной сборной.

Самоуглубленные медитации то и дело прерывает голос из селектора, требующий, чтобы товарищ Новак зашел в приемную директора, а группа, занимающаяся проблемами свободного времени, сдала результаты опроса к установленному сроку.

Ян Томан думает о том, что сегодня нужно уйти пораньше, чтобы успеть повозиться с машиной. Его визави за противоположным столом отдыхает, он сидит сцепив руки за головой, глаза прищурены, дома вчера снова был скандал, потому что он опять задержался у свояченицы, кто бы мог предположить, что родные сестры способны так возненавидеть друг друга, став катетами любовного треугольника. Когда звонит телефон, он делает свирепое лицо и просит Томана снять трубку.

— Меня тут нет! — успевает выкрикнуть он.

Женский голос просит товарища Шимачека. Томан говорит, что товарищ Шимачек на участке, вернется приблизительно через час, а кто его спрашивает? Но женский голос молчит, и в трубке что-то щелкает. Томан глядит на своего коллегу, и тот кивает головой. Он прекрасно знает, кто звонил, и изображает мученика.

— Завидую я тебе, Томан. Одна жена, может, это и скучно, но две просто жуть.

Томан молча пожимает плечами, а сам думает о том, что сегодня не получится пройтись мимо дома с открытым окном, на котором греется кошка.

— А может, не будь этих встрясок, жизнь казалась бы серой? — рассуждает его коллега. — Вопрос в том, что, собственно, хочет человек от жизни. Лично мне хочется покоя!

И рассеянно подпирает голову руками.

Телефон, требующий товарища Шимачека, будет звонить снова и снова, Томан знает это. Он придвигает к себе рулон миллиметровки, на которой вычерчивает график спроса на научную литературу в пражских библиотеках. Такая работа требует большой точности, график должен быть многоцветный, поскольку вывесят его перед директорской приемной. Труд этот совершенно бесполезный, однако тем тщательнее его надо выполнить, чтобы не допустить ошибок. В конце концов это визитная карточка института.

Пани Гелена тоже трудится вовсю, уже звонит на столе телефон, уже подготовлен блокнот, куда она будет записывать все необходимые сведения, уже приносят и кладут на стол бумаги, которые должны быть перепечатаны.

Но и в этой спешке, а может именно благодаря ей, у нее остается время переключиться на другие события: мысленно она все еще пребывает во вчерашнем дне, когда после долгого перерыва снова увиделась с бородатым реставратором. Она барабанит на машинке, но как только выдается подходящая минута, руки ее опускаются на колени и она вспоминает разговор с этим человеком, который обосновался у них на галерее, где очень медленно и осторожно снимает кусок за куском старую штукатурку. Гелена думает, что он мог бы начать свою работу в любом другом месте, хотя бы внизу, во дворе. И тогда бы они, вероятно, не познакомились.

Вчера наконец произошло знаменательное событие, она открыла дверь и вышла на галерею (разумеется, сделав вид, что случайно, но, подтрунивая над собой, тщательно подготовилась к этому — с величайшим старанием уложила волосы и припудрила лицо, ведь женщина в определенном возрасте должна следить за своей внешностью и не может полагаться на волю случая), так вот, увидев ее в дверях, он испросил разрешения войти, ему, конечно же, неудобно причинять беспокойство, но нужно осмотреть их квартиру, скорее всего здесь имела место значительная перестройка, на это указывает наружный облик дома и расположение помещений, так что вполне вероятно, остатки фрески на наружной стене не единственная достопримечательность, внутри может найтись что-нибудь поинтереснее:

— … кроме вас, естественно!

Гелена сделала вид, что не расслышала.

— Только попробуйте соскребать что-нибудь со стены у меня в квартире! Будь здесь даже клад замурован, я все равно ничего не позволю делать, ах, лучше бы у меня была современная квартира с просторной ванной.

— Но при этом вы прекрасно знаете, — откровенно лжет реставратор, — что именно вам необычайно пошел бы длинный наряд до полу и высокий остроконечный головной убор с вуалью, как носили дамы в старину! Конечно, вы чрезвычайно привлекательны и в своей теперешней одежде, но в готическом обрамлении, осмелюсь заметить, ваша красота была бы ослепительнее.

— Оставьте ваши комплименты девчонкам, на которых они действуют, я-то знаю себе цену, в моем возрасте и при моем опыте, да еще имея дочь и мужа, который, впрочем, не очень-то меня жалует.

Она приготовила кофе, потом они сидели в креслах, и, прощаясь, он галантно поцеловал ей руку, конечно же, ему не следовало этого делать, а ей не стоило разрешать целовать себе руку, но так уж получилось, и она нашла, что его манеры хотя и немного бесцеремонны, но, безусловно, приятны.

В ее мечты и воспоминания врываются телефонные звонки, она снимает трубку и отвечает, записывает время новых совещаний и новые телефонограммы и постоянно убеждает сама себя, что должна решительно прекратить общение с бородатым реставратором, иначе быть беде.

Порядочная женщина всегда следит, чтобы бастион ее добродетели был основательным, строго охраняет все ворота в эту крепость, но вместе с тем в предвкушении счастья робко приоткрывает потайные дверцы, а иногда даже сплошь обитые железом ворота, чтобы посмотреть, не идет ли все-таки искуситель. Потому что сокровенный смысл этой женской твердыни не в ее неприступности, а в возможности сдаться самой, хотя, по всей видимости, женщина добродетельная сделает это скорее в мечтах, чем наяву. Ведь еще из истории войн нам известно, что крепость, которой никогда не пытался овладеть неприятель, теряла свое оборонное значение.

Реставратор ведет с пани Геленой спор о ценности раритетов и предлагает нарисовать ее портрет. А в это время внизу трясется от страха пани Гронкова, ну надо же, сбылись слова ее соседа, этого противного юродивого, который привел в их дом невесть кого, а тот, пока еще трусливо, по частям отскабливает стену, но не равен час, начнет ковыряться и в ее квартире, где, как считает тот же дед, вмурована колонна, подпирающая какой-то старый свод.