Я возьму тебя с собой

- Пора, так пора, - как всегда после моих рассказов, Пашка делается необычно послушным, задумчивым и притихшим.

Мы одеваемся, Пашка в свои Найковские шорты, я в обрезанные выше колен чёрные джинсы Motor, натягиваем кроссовки и бейсболки, а футболки, подумав, запихиваем в Пашкин рюкзак. Снова вдруг переливчато надрывается Пашкин мобильник. Пашка, поругиваясь себе под нос, достаёт телефон:

- Да? Ну, чего тебе? - говорит он неприветливо. - А я откуда знаю! Никитос, чё ты гонишь! Ты же сам его куда-то засунул, я уже месяц ракетки в руки не брал! Да пошёл ты!..

- Заноза? - спрашиваю я, положив руки на руль своего велика.

- У-у, задолбал он меня! Прикинь, заныкал куда-то наш теннис, гадёныш, и на меня бочку катит!

- Не бери в голову, валяется где-нибудь у вас в комнате. Найдётся, - говорю я без особой уверенности. Пашкина с Никитой комната, - это зрелище не для слабонервных. Видал я взятые штурмом города, и здесь, на Земле, и у себя на Гирлеоне, - так вот, это всё шорох орехов по сравнению с комнатой моего Пашки и его братика.

Мы, не торопясь, катим бок о бок по еле заметному просёлку. Впереди изломанной зубчатой стеной высятся многоэтажки южной окраины Магнитогорска, - нашего с Пашкой города. Мы оба любим его, - Пашка потому, что в нём родился, а я потому, что в этом городе родился Пашка.

Взбудораженный сероглазый не может угомониться:

- В натуре, гадёныш! Носки мне позавчера узлом завязал, прикинь, Ил! Нет, я точно с ним что-нибудь сделаю! Во, давай завтра, пока моих родаков не будет, свяжем его и засунем в кладовку, он же темноты боится, прямо до икоты, а?

Свяжем, - это значит, что я буду в одиночку вязать бешено отбивающегося, визжащего Никитоса, а Пашка, подавая бесполезные советы, будет бестолково скакать вокруг нас с Занозой, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости ногтей, зубов, кулаков и пяток своего выдающегося братца. Но звучит, всё-таки, очень и очень заманчиво!

- Не знаю, не знаю, орать уж больно будет, - сомневаюсь я в успехе предприятия.

- А мы ему пасть заткнём! Точно, Ил! Кляп сварганим какой-нибудь и заткнём. Носками моими хорошо бы… - мечтает мстительный Пашка.

- Ну, ты и фундаменталист! Прямо Бен-Ладан! - восхищаюсь я его находчивостью.

Так, болтая о пустяках, шутя и посмеиваясь, радуясь тому, что мы есть друг у друга навсегда, и ничто и никто нас никогда не сможет разлучить, мы въезжаем в Город. Переключившись и набрав скорость, мы несёмся по асфальту мостовой, выскакиваем на тротуар, чёткими резкими виражами огибаем прохожих, - многие на нас оглядываются с улыбкой. Вообще, на нас с Пашкой часто оглядываются, - точнее заглядываются. Ну, ещё бы! Двое пятнадцатилетних парнишек, светловолосых, - золотистые волосы у него, пепельные фамильные кудри Военных Герцогов Орледа у меня, -  светлоглазых, стройных, загорелых, с чистою гладкой кожей, красивых, - мы производим сильное впечатление. От нас, когда мы вдвоём, исходят физически ощутимые волны юности, свежести, радости и любви, - нами нельзя не любоваться, нам нельзя не завидовать…

Мы с Пашкой синхронно, с лихим заносом задних колёс, тормозим у супермаркета на проспекте. Я беру у Пашки его велик, и даю ему тридцать рублей.

- Хватит?

- Хватит, хватит. Тебе ничего не надо?

Я отрицательно качаю головой и говорю:

- Футболку надень, - в магазин не пустят. Настучит тебе охранник по голому пузу.

- Да ладно, не настучит…

Повернув бейсболку козырьком назад, я, дожидаясь Пашку, осматриваю свой передний тормоз, - что-то он как-то запаздывает у меня. Какой-то пацан с завистью, во все глаза, уставился на наши велики. Появляется Пашка, на ходу закидывая рюкзак за прямые загорелые плечи.

- Что-то ты быстро обернулся.

- Круасанов нет, купил рогаликов, свеженькие, - хитро ухмыляется он.

Мне как-то сомнительно, насчёт круасанов, - Пашка всегда предпочитал рогалики.

- Вот устроит тебе Заноза промывание мозгов, - будешь тогда знать.

- Да пошёл он, - стереотипно отвечает Пашка. - Хочешь чупа-чупс?

Я сплёвываю с отвращением:

- Обойдусь. И как только ты их можешь жрать, - химия сплошная!

- Да ну, мне нравится. И вообще, волков боятся, - в лес не ходить! - ни к селу, ни к городу заявляет сероглазый. - Так что отвянь.

Пока я с недоумением соображаю, причём здесь какие-то, на фиг, волки, Пашка уже сворачивает к нам во двор. Он тормозит возле огромного чёрного джипа и с восхищением его разглядывает. Почти все мальчишки этого Мира обожают автомобили, - чего греха таить, меня тоже занимают эти устройства, не так, конечно, как самолёты, но всё же.

- Смотри, Илья, Porsche Cayenne Turbo, - говорит он мне, не отрываясь от этого чуда из Цуффенхаузена. - Прикинь только, 450 лошадей, сотню меньше, чем за шесть секунд делает! Это на асфальте, а на бездорожье, - лучше него только на гусеницах. Песня!

Я с лёгкой улыбкой смотрю на Пашку. У него родители после нового года поменяли машину, - Пашкин отец, заядлый охотник, купил новенькую Ниву Chevrolet, очень даже приличную машину, по здешним меркам. Но всё-таки Павлуха немного, потихоньку, завидует мне, - у моей матери элегантное купе BMW 330Ci, - тёмно-зелёный, “оксфорд металлик”, спортивный наконечник копья.

- Глаза не вырони. Фигня всё это, Кузнецов, вырастешь, не хуже этого джипа тачку себе купишь, - уверяю я его.

- Да запросто, мне ведь банк ограбить, - как два байта об асфальт! - смеётся Пашка.

Мы подъезжаем к нашему подъезду. Тут нас окликают, - это Серёга Гибадуллин, наш одноклассник. То есть бывший одноклассник, после девятого класса он поступил в строительный колледж.

- Привет. На Урал ездили?

- На северный полюс, - дружелюбной коброй шипит Пашка, он терпеть не может, когда к нам кто-нибудь клеится.

Серёга, не отличающийся особой щепетильностью, не обращает на Пашкин тон внимания.

- Илья, ты знаешь, что сегодня Мякиш отмочил? - он выдерживает драматическую паузу.

Я вопросительно поднимаю левую бровь. Мякиш, - семнадцатилетний придурок из дома напротив, гроза нашего двора. До недавнего времени местный “авторитет”, мразь конченая.

- Он сегодня утром Натаху Смирнову из вашего дома чуть не до слёз довёл, короче достал её конкретно.

- Вот же гад! - цедит сквозь зубы Пашка и, глянув на меня, осекается.

У меня на скулах натягивается кожа.

- Ну, сука, ёб… - тихо говорю я. - До него, что не доходит ни хрена? Руку ему сломать, что ли?

Пашке явно не нравится мой тон, впрочем, ему уже приходилось несколько раз видеть меня в подобном состоянии, Серёга же заметно тушуется.

- Да брось, Илья, забудь ты об этом козле, - Пашка успокаивающе кладёт руку мне на плечо. -  Он и так, как только тебя увидит, так сразу бледный вид имеет, после того раза.

В тот раз, - в середине июня дело было, ещё перед Пашкиным днём рождения, - мы с сероглазым, набегавшись с мячиком, решили отдохнуть в нашем скверике. Там-то обдутый пивом Мякиш и тряс какого-то полузнакомого мне пацана лет десяти-одиннадцати. Эта скотина, не обращая на нас внимания, шарил по карманам побелевшего от страха мальчишки, выгребая оттуда какую-то мелочь. Я тогда хорошо поправил его прыщавую харю, всполошившийся Пашка с трудом оттащил меня от захлёбывающегося кровью и соплями Мякиша. Тот, сразу протрезвевший, похоже, умудрился разглядеть в моих зелёных глазах настоящего меня, - Гирса Орледского, - во всяком случае, вот уже пару месяцев, лишь только завидев меня, он испаряется с гордым видом.

- Всё равно этому гаду сидеть. А не посадят, так прибьёт кто-нибудь. Но только не ты, на фиг он тебе нужен, - мараться об него, угрястого, - Пашка потихоньку кивает Серёге, - ну всё, мол, иди отсюда.

Тот, махнув нам рукой, уходит. Я уже в порядке. Вообще-то, у меня редко бывают здесь, в этом Мире, срывы, но если Гирс вырывается наружу, всякое может случится. Пашка открывает магнитный замок на входной двери, мы затаскиваем велики в подъезд, нажимаем кнопку, ждём второй, грузовой лифт. Пашка, вдруг, отставив велик к стене, обнимает меня за талию, притягивает к себе, жадно целует в губы, мнёт мне мышцы спины, гладит мои плечи, грудь, живот. Я обнимаю его в ответ, закрыв глаза, начинаю уплывать, как уплываю всегда, когда сероглазый берёт инициативу на себя. Мой велик зажат между нами нашими телами. Лязгнув, открываются двери лифта. Мы, прерывисто дыша, отрываемся друг от друга. Я кожей чувствую Пашкино возбуждение. Скорее бы вечер.