Пенаты

Вечером Маленький отправился в дом-близнец, а он остался один в домике-прянике со скрипучими ступенями и облезлой краской на рамах. Он сидел на своей верандочке и глядел на залив, было уже очень поздно, белая ночь разлила мерцающий полусвет и тишину. Кто-то шел вдоль берега. Собака зарычала, не очень громко. И — тоже негромко — собаке сказала Лара:

— Тише, Дельфин.

Плеск воды. Похоже, Лара с собакой направилась в воду. «Она собирается тонуть здесь по два раза в сутки?» Пять минут, десять. Там вдалеке, стараясь говорить тише, она беседовала с Дельфином, голос удалялся, все стихло совсем. Он подождал немного, потом покинул свою насиженную старую кушетку и направился к кромке воды. У первой полосы тростника валялся Ларин ситцевый халатик, все то же махровое полотенце, собачий поводок; стояли ее маленькие бежевые босоножки. Он посмотрел на часы — трофейные, дядин подарок, цифры и стрелки светились. Через двадцать минут он стал нервничать, закурил. Лара с собакой были далеко, он еле их видел. Еще через пятнадцать минут он услышал ее дальний голос. Собака, выбегая на одну из отмелей, залаяла на него, отряхиваясь.

— Фу, Дельфин, — сказал Лара. — К ноге! Фу, свой. На сей раз малиновый круг отсутствовал.

— Что все это означает? — спросил он. — Вы плаваете лучше меня?

— Ну, не лучше... — сказала Лара.

— А днем? днем-то вы что изображали?

— Если честно, — сказала Лара, — я хотела, чтобы вы меня спасли.

— Зачем?

— Чтобы с вами познакомиться.

Он рассмеялся. Она тоже. Огромная псина, отряхиваясь, обдавала их брызгами.

— Ваш пес?

— Я его напрокат беру у знакомых. Мы с ним купаемся. Он очень любит плавать. Меня ночью одну купаться не отпустили бы нипочем, а с ним можно. Он вообще-то помесь. У него в роду был водолаз. И немецкая овчарка. Вы на меня не сердитесь?

— Нет, — сказал он, хотя ему не нравились женские выкрутасы.

Но то, что она плавает по ночам с собакой и заплывает так далеко, ему понравилось.

— Лунной ночью лучше, — сказала она, — как-то веселей. Пошли, Дельфин. Домой! А на чай приходите. Можно утром к девяти, можно к шести вечером. Вы ведь нам сосед теперь. Познакомимся.

— Когда мы знакомились, вы тонули. А если я приду на чай, может, вы пожар устроите.

— Нет, не устрою, не бойтесь. Я огонь не люблю. Костры разве что ночью или свечку. Вот вода — моя стихия.

Он смотрел на удаляющуюся Лару и на вальяжно переступающего рядом с нею огромного черного пса. Что-то в Ларе смущало его. Он не знал, как себя вести. Она не походила ни на веселых туристок, ни на геологинь, каждая из которых — свой парень, и не напоминала девушек, с которыми он легко начинал знакомиться, целоваться и обниматься, которые спали с ним и в слезах с ним расставались, когда он уходил, а иногда и без слез, расставались, и всё, даже не ссорясь вовсе, а как будто относило в сторону, как лодку от берега относит. Она была какой-то третьей породы, ему неведомой.

Глава вторая

Он проснулся ни свет ни заря от смутного чувства чьего-то присутствия. И сначала не мог понять, где находится: «кто-то» оказался туманом, лившим свою потустороннюю муть в распахнутое на залив окно. Он было подумал — обещанный пожар, видимости никакой, дымом подернуто, но гарью не пахло, холод, сырость, колдовство. Он выглянул в окно. Ни залива, ни пляжа, ни сосен, ни соседних домов; разве куст шиповника под самой стеной, под самым окном наличествовал, слегка развеществленный. В комнате сгущалось ничто, шиповник мерцал почти дискретно, туман шел и шел с залива огромной массой клочковатых волн и корпускул. Одновременно светало и дематериализовывалось вконец, его это заворожило. Он видел туманы в Прибалтике, именно утренние, но как бы в готовом качестве, в наличии уже, без пришествия с моря. Туман среднерусский, Скажем, валдайский, впрочем, как и староладожский, преимущественно вечерний, возникал в низинах, еле касался холмов, наливался в пиалы воронок и ямин, полз по оврагам: прибывал ниоткуда. А тут стена небытия откровенно порождалась Маркизовой Лужей и завоевывала берег.

Не торопясь, он оделся и вышел на полосу песка, наугад, улыбаясь, думая о слепцах, играя с туманом в его игру. Интересно, как на самом деле у слепых? Темнота и мрак? красноватый полусумрак наших прикрытых на солнце век? красно-зеленые куши? А может, именно белая мгла тумана — мир слепого? Под ногами хрупнули раковины зашелестела одна из сухих тростниковых полос, он не видел ее, он уже и на вытянутой руке плохо различал пальцы.

Шоссе, очевидно, все же существовало; машины проезжали мимо, замедлив ход; вот одна затормозила неподалеку; дверца хлопнула; и тут услышал он приближающийся плач грудного ребенка. Пожилой человек в очках, с переходящей в усы короткой бородкою придававшей ему сходство с китайцем из андерсеновской сказки (Андерсена он тоже прочел в свое время), неуверенно продвигался сквозь марево, неся на руках завернутого в голубое одеяльце плачущего младенца. Человек прошел рядом с ним, но его не заметил из-за сценического эффекта встречи невидимок, порожденного метеоусловиями. Плач то удалялся, то приближался, человек с ребенком плутал, послышалось чертыханье и плеск, видимо, заблудившийся в тумане ступил в воду. Его негромко окликнули на два голоса, он обрадованно откликнулся, детский плач и голоса встретились, женское ляляканье и сюсюканье, плач смолк, хлопнула дверь, — похоже, в доме-близнеце.

Он сел на песок в нулевой почти видимости, в полном молоке, и закурил, улыбаясь; он не боялся тумана, хотя данный производил впечатление внушительное.

Ему хотелось проверить, как туман рассеется, как управится режиссер с такой сложной задачей: начнет ли пелена таять и редеть? подниматься в небо? уплывет ли туда, в гору, за шоссе, к электричкам, подобно горному облачку? Но сон сморил его внезапно, едва добрел он до верандочки, чуть не потерявшись в двух метрах от нее. Он упал в кровать не раздеваясь, отключился моментально, сны видел, да забыл, проснувшись. Никаких следов призрачной лавины; летнее солнечное, чуть отчужденное, не вполне прогретое солнышком северозападное прибрежное утро. Он было подумал — не примерещилось ли ему? Да, идя к воде, нашел на песке голубую соску, единственное, но вполне убедительное доказательство того, что младенчик был, а стало быть, и туман тоже.