Иностранец в Смутное время

Ледяная грязь под ногами, ледяная высь вверху, они пошли. Садовое кольцо в этом месте, во всяком случае так показалось Индиане, расширилось еще больше. Неуместно расширилось. Слишком много неиспользованного пространства. Очереди перегораживали тротуар здесь и там. Выгружались из неопрятных старых фургонов ящики и бочки. Пешеходные тропинки у края тротуара взбирались на нерастаявшие, несмотря на оттепель, черные сугробы и по ним, как альпинисты по горам, карабкались цепочкой советские граждане, ибо тротуар был залит океаном грязной воды. Процесс передвижения давался прохожим с большим трудом. «В Париже, Саша, после каждого километра меньше устаешь, чем здесь после сотни метров. Ну и климат, ну и тротуары…»

«Может быть, разнежились вы там, Индиана Иваныч?» — предположил Смирнов.

«И такое может быть, — согласился Индиана. — Возможно, меня избаловали парижские тротуары».

В Лиховом переулке жил в шестидесятые годы его ближайший друг Дмитрий. Дом был на месте, но выкрашен в скучный серый цвет. Масляной краской. Все шесть этажей. Когда-то он был кирпичным старым красно-серым домом. На первом этаже зашторенные плотно глядели на Индиану окна «морячки» Иды Григорьевны. Рыжая высокая тетка была в свое время капитаншей не то геодезического, не то рыболовного судна. Морячка разгуливала в тельняшке, курила крепкие папиросы, могла запросто выпить бутылку водки и предпочитала водить дружбу с молодыми людьми. Когда-то, находясь за рулем служебной машины, она сбила насмерть алкоголика и отсидела за это пять лет в тюрьме. И позднее долгие годы выплачивала компенсацию семье пострадавшего. Дмитрий и Индиана подчас спускались к морячке. Выпить и поговорить.

Индиана, стоя перед окнами морячки, поведал Смирнову ее историю. «Эта тетка, Саша, к тому же была сестрой известного литературного критика Феликса Ветрова, впоследствии этот тип сделался почему-то чрезвычайно религиозным. От жизни, может быть, осатанел. Сделавшись православным, Ветров обругал мой первый роман, изданный на Западе. Я видел фото, Саша, тип превратился прямо-таки в пророка со всклокоченной бородой. Исходящего желчью, клеймящего всех и вся. Мою книгу он обвинил в порнографии и духовной пустоте… Вот я не помню, сажали ли его в семидесятые годы или только выслали, а может быть даже, лишь перестали печатать в советских журналах, но, в любом случае, превратился высокий и симпатичный молодой человек во всклокоченного старика, религиозного мракобеса…»

«Хотите зайти?» — предложил Смирнов саркастически.

«Ох, нет. И времени нет, — Индиана поглядел на часы, — и боязно. Окажется, что у морячки сидит банда горных людей с автоматами «Узи», завезенными в Союз добрыми иностранными душами во время армянского землетрясения. Среди прочей «помощи».

«А что, таки завезли, да?»

«Услышал сегодня на заседании Организации, пока вы на кухне скучали. Информация исходит от полковника Карташова, начальника Шестого отдела ГУВД Мосгорисполкома. Иностранные самолеты, прибывшие для оказания помощи, практически не подвергались таможенному осмотру. Результат: можно запросто приобрести «Узи» в Москве. Помните, бородатый друг чечена хвастался. Не соврал».

В окнах морячки зажегся свет. «Может быть, она здесь давно уже и не живет, — сказал, вздохнув, Индиана. — Окно комнаты моего приятеля Дмитрия выходило на глухую стену соседнего дома. Я некоторое время жил у Дмитрия, не мог найти себе квартиру. И сюда тоже, Саша, приходила ко мне юная чужая жена… Пойдемте отсюда».

И они пошли дальше по Садовому кольцу.

Сретенка мало изменилась. На месте находился магазин «Лесная быль», в витринах его стояли банки. Индиана поинтересовался, продают ли зайцев или оленей. Смирнов сказал, что дичь есть, почему бы ей не быть, что стоит она, конечно, очень дорого, но любое мясо в любом случае дорого. А в основном магазин торгует, разумеется, консервированными клюквами всякими. Поведав о клюквах, Смирнов остановился. «Может, выпьем, Индиана Иваныч, а то скучно что-то и сыро?»

«Смотрите, Саша, сопьетесь здесь, — заметил Индиана, но выпить согласился. — Немного». Однако они попали в «Рабочую одежду» безалкогольные. Не нашли алкоголя. Внутренности «Рабочей одежды» были безлюдны. Висели разные, очень даже, по мнению Индианы, оригинальные и крепкие, удивительные в своих конструкциях одежды: рубашки, куртки, брюки, ватники и головные уборы, а советский народ их игнорировал. Индиана нашел себе черный ватник. Назывался он «Куртка на ватине», стоил 17 рублей 10 копеек и был выпущен, свеженький, в декабре Псковским управлением местной промышленности, Великолукским ГПК, в городе Новосокольники. Индиана, повесив бушлат на рога из дерева, одел куртку «на ватине». И сразу стал выглядеть как монгол, бродящий возле китайской стены. Смирнов сказал, что куртка великолепна. Но что он советует Индиане взять ватник размером побольше. Старик с повязкой на рукаве, подозрительно косившийся на них, строго проследил, чтобы они повесили ватник к другим ватникам и только после этого позволил им взять ватник большего размера. Индиана заплатил деньги в кассу, и русская девушка с недовольным лицом завернула покупку Индианы в скрежещую как железо бумагу, стянула ее бечевкой. Недовольное лицо, решил Индиана, у девушки оттого, что она работает в таком, по ее мнению, неинтересном, непередовом магазине. Может быть, ей даже стыдно. Смирнов в это время мял нечто похожее на брезентовую хаки-куртку геолога. «Купить, что ли, Индиана Иваныч? Клевая куртка…» Смирнов надел куртку и прошелся перед Индианой. Тот одобрил выбор. Смирнов куртку купил.

«Я, Саша, не понимаю снобистского презрения советского человека к отечественным изделиям. Ему хочется нацепить на себя западный полиэстер, тогда как в СССР отличные хлопок и шерсть. В Париже народ будет завистливо облизываться на мое экзотическое одеяние. Пару лет назад Пьер Карден, если не ошибаюсь, выпустил партию таких, наверняка содранных с советских, стеганых ватников. Их моментально размели. Очень оригинально…»

Смирнов недоверчиво внимал Индиане. Они шагали по Сретенке.

В массивном доме культуры в темных холодных залах с лепными потолками и темными картинами на стенах сидели в каждом по нескольку типов в пальто и шептались. Может быть, так же сидели типы в пальто в византийских церквях перед падением Константинополя. Кто они? Не то участники самодеятельности, не то бродяги, укрывающиеся от сырости. В циклопического размера туалете была грубо выломана глубокая яма, и в яме стояла грязная вода.

Преодолев особенно темный и высокий зал, Смирнов открыл невидную дверку, совсем хлипкую, и они попали во вполне человеческого размера комнаты, увешанные картинами. Они еще были в дверях, а рассерженная девушка-блондинка, пальто наброшено на плечи, со стола хрипит транзистор, оповестила их: «Андрей Димитриевич Сахаров, ребята, умер. Замучили они его. Сердце».

Смирнов бесстрастно сказал: «Надо же. Во время самого съезда». Индиана, у него были свои взгляды на Сахарова, промолчал. О покойном ничего кроме. Однако он почувствовал, что целая эпоха кончилась. Остановилась. Перешла в другую эпоху. Началась вовсе иная глава Истории. Он не удивился, знал, что так должно было случиться.

На столе у девушки, перекрывая хрип транзистора, закипел на электроплитке чайник. «Чаю хотите?»

«Нет уж, мы чего покрепче, — сказал, выходя из картин, Батман, опять хулиганом, в шапке и свитере. — Приветствую вас, Индиана Иваныч, спасибо, что соизволили».

«Это… конечно, Зверев, — Индиана прошелся у картин. — А это кто же?.. Это же Игорь Ворошилов! И я эту вещь знаю. Он при мне эту вещь писал, при мне, в моем присутствии! Ворошилова как жалко, не дожил парень. Сколько такая картина тянет?» Батман пробормотал цифру тысяч, извинившись, что личный мертвый друг художник Индианы тянет меньше мертвого просто знакомого Индианы, Зверева. «А он трояки, бывало, сшибал. За три рубля такого размера картину маслом отдавал». Индиана вспомнил, как однажды отправлял Ворошилова к родителям в Алапаевск. Как Индиана сшил ему брюки из вельвета, и вдвоем они купили в ЦУМе куртку, туфли и носки, дабы блудный сын приехал к родителям приличным. Индиана заставил Ворошилова вымыться в тазу горячей водой. Жил тогда Индиана в Казарменном переулке, снимал комнату в деревянном доме, беден был очень. Индиана прошелся вдоль стен, густо увешанных картинами. Вернулся к Батману и Смирнову. «Страшно! Я с ними жил, пил, скандалил… И вот они умерли».