Братья Волф. Трилогия

Я пропустил несколько его игр, поэтому спросил, как турнир. На середине его ответа из ванной вышла, на ходу вытирая волосы, Сэл.

— Привет, — сказала она мне.

Я кивнул, не шибко улыбнувшись.

Тут Стив поднялся, поглядел на меня, потом на нее. В тот момент я понял, что, как я и подозревал, Стив рассказывал ей про нас с Рубом. Я почему-то именно это воображал на скамейке в хёрствиллском парке и как будто слышал тогда плотный голос Стива — как он спокойным тоном практически отрекается от братьев. И вот он переписывал сценарий — или, по крайней мере, пытался внести правку.

— Встань, — сказал он мне.

Я послушался.

Он объявил:

— Сэл… — Сэл посмотрела на меня. Я смотрел на нее, а Стив продолжал. — Это мой брат Кэмерон.

Мы пожали друг другу руки.

У меня — шершавая рука пацана.

У нее — гладкая и чистая, пахнущая душистым мылом. Мылом, какое, по моим представлениям, кладут в гостиничных номерах, куда мне не попасть.

Она взглядом приветствовала меня, и я стал Кэмерон, а не просто нелепый брат Стива.

Чуть погодя Стив повез меня домой, и по дороге мы немного поболтали, но исключительно о пустяках. Посреди этого трепа я перебил Стива. Я спросил, ножевыми словами:

— Ты, когда рассказывал Сэл про нас с Рубом, сказал, что мы нелепые. Ты ей сказал, что тебе за нас стыдно, так?

Я говорил это ровным голосом и без малейшего осуждения, хотя для этого пришлось постараться изо всех сил.

— Нет. — Стив не согласился, останавливая машину у нашего дома.

— Нет? — Я видел по глазам, что Стиву стыдно, и впервые — что стыдно ему за себя.

— Нет, — подтвердил он и посмотрел на меня уже как бы с гневом — будто не мог стерпеть. — Не про вас с Рубом, — пояснил он, и лицо его казалось в тот миг раненым. — Только про тебя.

Боже мой.

«Боже», — подумал я, открыв рот. Как будто Стив — раз! — и выдернул из меня сердечный ритм. Мое сердце лежало у него в руке, и Стив опустил на него взгляд, будто видел мое сердце там же.

Как оно бьется.

Как бросается оземь и вновь подымается.

Я ничего не сказал на ту правду, которую Стив только что выпустил на волю.

Я только отстегнул ремень, забрал сердце и поскорее вылез из машины.

Стив тоже вылез, но опоздал. На пути к крыльцу я слышал за спиной его шаги. Слова падали между его стоп.

— Кэм! — окликнул он. — Кэмерон! — Я уже почти зашел в дом, когда меня догнал его голос: — Прости. Я был… — Он закончил громче: — Кэм, я был неправ!

Я вошел, захлопнул дверь и обернулся посмотреть, что осталось снаружи.

Силуэт Стива тенью лег на окно. Тихий и неподвижный, наклеенный на свет.

— Я был не прав.

Он повторил свои слова, но на этот раз голос был слабее.

Прокорчилась минута.

Я сдался.

Медленно подошел к двери и отворил ее, по ту сторону сетки увидел своего брата.

Я подождал и сказал:

— Не переживай об этом. Не важно.

Мне все еще было больно, и все же, как я и сказал, это было не важно. Меня не в первый раз задели — и не в последний. Стив, наверное, пожалел, что захотел меня порадовать, показав Сэл, что я не ноль, каким он меня раньше считал. Добился он в итоге одного: не только подтвердил, что считал меня когда-то пустым местом, но и сообщил, что я был такой один.

Тут, однако, меня и накрыло.

Осознание встряхнуло меня и распороло. Мысли играли в чехарду, и только одна фраза стояла особняком.

Слова и Октавия.

Такая вот фраза.

Она трепетала внутри.

Она меня спасла, и я, почти шепотом, сказал Стиву:

— Не волнуйся, брат. Мне и не надо, чтобы ты говорил Сэл, что я не ноль. — Между нами по-прежнему была сетчатая дверь. — Да и мне тоже не надо говорить. Я знаю, кто я есть. Может, однажды я расскажу о себе побольше, но сейчас, мне кажется, надо подождать и посмотреть, что будет. Я еще далеко не тот, каким хочу быть, и… — Я почувствовал что-то такое внутри. То, что чувствовал всегда. Я умолк и поймал взгляд Стива. Прыгнул сквозь сетку в его глаза и схватил его. — Стив, ты же слышал, как плачут псы? Ну, воют когда, так пронзительно, что слушать невозможно? — Стив кивнул. — Я думаю, они так воют, когда им больно от голода, и вот так я чувствую сам — каждый день своей жизни. У меня такой голод на то, чтобы стать чем-то — стать кем-то. Слышишь, да? — Он слышал. — Я никогда не задираю лапки. Ни перед тобой. Ни перед кем, — закончил я. — У меня голод, Стив.

Иногда я думаю, что это были лучшие слова из всех, что я когда-либо сказал.

«У меня голод».

И после этого я закрыл дверь.

Осторожно, не с размаху.

Зачем стрелять в пса, если он уже мертв.

Мы оказались в самой сердцевине города, пес останавливается, оборачивается ко мне, и я вижу, что его глаза голоднее обычного.

Там гордость голодом.

И голод сохранить жажду и цель.

Это меня трогает, и мое сердце тянется дальше вглубь меня, бьется упруго, гордо, сильно.

Пес выбрал этот момент, чтобы показать мне, каков я.

Ветер вновь рвется вперед, и в небе замешивается гроза.

Над нами ярится молния и рокочет гром.

И пес приступает.

Он глубоко сосредоточивается, шерсть встает дыбом, яростно дыбится в небо. Из самого нутра, из сердца, из всех своих инстинктов он принимается выть.

Его вой громче завываний грома.

Громче воющих молний, пронзительнее воя ветра.

Задрав морду к бескрайним небесам, он воет свой голод, и я чувствую, как этот голод разгорается и во мне.

Это мой голод.

Моя гордость.

И я улыбаюсь.

Я улыбаюсь и чувствую это в своем взгляде, потому что голод — могучая сила.

13

Телефон зазвонил. Был вечер среды. Самое начало восьмого.

— Алло.

— Рубен Волф?

— Нет, это Кэмерон.

— Послушай-ка, — незнакомый голос продернуло дружелюбной угрозой, — ты мог бы его позвать?

— Да, а кто звонит?

— Никто.

— Никто?

— Послушай, чувак. Ты позови брата к телефону, а то мы и тебя отметелим, мало не покажется.

Я обалдел. Отвел трубку в сторону и снова приложил к уху.

— Щас позову. Погоди.

Руб зависал в нашей комнате с Джулией Халдой. Постучавшись, я вошел и сказал:

— Руб — тебя к телефону.

— Кто?

— Он не сказал.

— Так спроси его.

— Я что, похож на твоего секретаря? Пойди и поговори.

Он чудно поглядел на меня, встал и вышел, а я, значит, остался в комнате с Джулией Халдой, один на один.

Джулия Халда:

— Привет, Кэм.

Я:

— Привет, Джулия.

Джулия Халда, улыбаясь и придвигаясь поближе:

— Руб говорил, ты меня вроде недолюбливаешь.

Я, чуть отодвигаясь:

— Ну, он может говорить, что хочет, я не против.

Джулия Халда, уловив полное нежелание разговаривать:

— Так это правда?

Я:

— Ну, даже не знаю, честно говоря. Я, в общем-то, не сую нос в дела Руба… но точно знаю: тот, кто сейчас ему звонит, собрался его убить, и мне почему-то думается, что причина в тебе.

Джулия Халда, со смехом:

— Руб большой мальчик. Он сумеет за себя постоять.

Я:

— Оно да, но еще он мой брат, и я уж нипочем его не брошу истекать кровью.

Джулия Халда:

— Как благородно с твоей стороны.

Вернулся Руб, со словами:

— Не знаю, что ты придумал, Кэм. Никого там не было.

— Говорю тебе, — ответил я, выходя из комнаты, — звонил какой-то парень и разговаривал так, будто собрался тебя прирезать. Так что, когда зазвонит снова, уж ты ответь сам.

И телефон зазвонил снова, и на этот раз Руб выскочил из комнаты и взял трубку. И там опять отключились.

На третий раз Руб зарычал в трубку:

— Может, начнешь разговаривать? Если хотел Рубена Волфа, то вот он я. Говори!

Ответа не было, и в тот вечер телефон больше не звонил, но после ухода Джулии я заметил, что Руб ходил слегка задумчивый. Он встревожился — насколько это доступно Рубену Волфу, — потому что знал определенно, как знал и я, что впереди маячат неприятности. Мы были в комнате, он посмотрел на меня. Обмениваясь со мной взглядами, Руб сообщал, что предстоит бой.